Ашвагхоша - Жизнь Будды

• Название: Жизнь Будды
• Автор: Ашвагхоша
• Жанр: Древневосточная литература

Ашвагхоша —  буддийский поэт, драматург, философ и проповедник, живший в 1–2 вв. Родился в Айодхье (современный Ауд) в брахманской семье. Согласно традиции, до обращения в буддизм был шиваитом. Прославился как мыслитель и поэт при дворе кушанского императора Канишки. Сторонники учения махаяны относят Ашвагхошу к основным авторитетам, наряду с Нагарджуной и Арьядэвой.

Поэма Буддхачарита (Жизнь Будды) сохранилась в санскритском оригинале в 17 «песнях», в китайском и тибетском переводах – в 24. Перевод поэта-символиста К.Бальмонта осуществлён с английского издания и воспроизводит китайскую обработку Дхармаракши.

Перевод публикуется по изданию: Памятники мировой литературы. Творения Востока. Асвагоша. Жизнь Будды. Перевод К. Бальмонта.

М., М. и С. Сабашниковы, 1913

---

Как может тот, в ком бьется сердце,

Не тосковать и не скорбеть!

Руда златая под чеканом

Быть может сломана порой,—

Так как же с сердцем, если сердце

Печали тяжко пригнетут!

Царевич был в дворце сохранен,

Он был как чадо между нянь,—

Как быть ему в лесу дремучем

И истязанья выносить?

Когда коня седлать велел мне,

Я был мучительно смущен,

Но силы Неба мне внушили,

Что должен я послушным быть.

А ты, царевич, так решаясь

Дворец оставить верный свой,

Каким намереньем влеком ты

И чьим покорствуешь словам?

Скорбит народ Капилавасту,

Объята скорбью вся страна,

Отец твой, помнящий про сына,

Ведь он не молод уж теперь,

Его оставить — дурно это.

Коль кто не чтит отца и мать

И дом родимый покидает,—

Одобрить это можно ль нам?

Ты был беспомощным ребенком,

Готами грудь тебе дала

И молоком тебя кормила,—

К ней обращаться ли спиной?

Среди семей достопочтенных,

Где добродетельная мать,

Возможен ли такой поступок

И одобрителен ли он?

Дитя Ясодхары, что будет

От года к году созревать,

Оно так не уйдет из дома

И не покинет мать свою.

Но, если ты семью покинул

И от царя-отца ушел,

Не прогоняй меня отсюда,

Ты мой хозяин, я слуга.

С тобой моим я связан сердцем

Как жар — с кипящею водой,—

Как без тебя могу вернуться,

Тебя оставив меж пустынь?

Как во дворец прийти к царю мне,

Как буду я ответ держать?

Как отвечать мне на упреки

Всех обитателей дворца?

И как описывать тебя мне?

Отшельник телом искажен.

Я полон страха, я робею,

Слов подходящих не найду.

Кто в целом царстве мне поверит?

Коли скажу, что жжет Луна,

Скорей поверят, чем что может

Царевич — жестко поступать.

Утончен сердцем он и нежен,

В нем к людям — жалость и любовь,

А бросить тех, кто был любимым,

Не постоянный в этом дух.

Вернись домой, вернись, молю я,

Свое томление смири».

И слушал Чандаку царевич,

И пожалел его печаль.

Но сердцем был он тверд в решеньи,

И так ему он отвечал:

«Зачем такая боль разлуки,

Зачем она из-за меня?

Все существа, путем различным,

О постоянстве говоря,

Явить хотят свое влиянье,

Чтоб не покинул я родных.

Когда ж умру и стану тенью,

Тогда — как смогут удержать?

Я был во чреве у родимой,

И родила она меня —

И умерла,— вскормить родного

Судьбой ей не было дано.

Одна жива, мертва другая,

Где разность встретится дорог?

Как в чаще леса, на деревьях,

Все птички — по две в темноте,

Придет заря — и разлетелись,

Так все разлуки в мире здесь.

Встают высоко в небе тучки,

Как сонмы островерхих гор,

Но вмиг опять они разъяты,—

Так с человеком человек.

Начально это заблужденье,

Любовь и общность меж людей,

Все, как мечта — за сном, растает,

Не называй же имена.

Коли весенние листочки

Спадают осенью с ветвей,

Здесь часть от целого отходит,—

Так как же в обществе людском?

Меж сочетанных человеков

Еще сильней явленье то.

Оставь же горесть и упреки,

Послушен будь, вернись домой.

Лишь твой возврат — мое спасенье,

Быть может, так вернусь и я.

Узнав, что тверд своим я сердцем,

Не будут думать обо мне.

Но ты слова мои поведай:

«Коли пройду я океан,

Пучину смерти и рожденья,

Тогда опять приду назад.

Но я решился непреклонно,

Коль не найду — чего ищу,

Мой прах развеется по ветру,

Среди безлюдья и пустынь».

И белый конь, его услыша,

Когда сказал он те слова,

Пал на колени пред высоким,

И ноги он ему лизал,

И плакал грустными очами,

И испускал глубокий вздох,—

Царевич нежною рукою

Его по темени ласкал.

И молвил белому коню он:

«Товарищ верный, не скорби,

Хоть я грущу, скакун мой быстрый,

Так расставаяся с тобой.

Твоя окончилась заслуга,

И доблесть ты явил сполна,

Надолго отдых ты узнаешь

От мук рождения теперь.

И вот сейчас твоя награда,

Каменья ценные возьми

И этот меч, что искры мечет,

И вслед за Чандакой ступай».

Горящий как драконье око,

Царевич вынул острый меч,

И узел он волос им срезал,

В котором яркий яхонт рдел.

Он бросил волосы в пространство,

Они взошли на небосвод

И плыли там в провалах света,

Как крылья феникса плывут.

И там, где тридесять три бога,

Схватили духи Света их,

И, завладевши волосами,

Они вернулись в небеса.

Свершители благоговений,

Они свершают их вдвойне,

Владея тем венцом лучистым,

Покуда Правый жив Закон.

Царевич царственный подумал:

«Моя краса теперь ушла,

Освободиться только нужно

От этих шелковых одежд».

Узнав, о чем царевич мыслит,

Тут Дэва Чистой высоты

Взял лук, за пояс вставил стрелы

И вмиг охотником предстал.

На нем покров был темноцветный,

И так к царевичу он шел,

Царевич видел цвет покрова,

Смотрел на этот цвет земли

И думал — он Подходит к Риши,

Нейдет к охотнику совсем.

Его к себе он подзывает

И мягко говорит ему:

«Как будто бы он не был темным,

Мне приглянулся твой покров,

Дай мне, прошу, твою одежду,

А я в обмен отдам свою».

«Хоть мне нужна моя одежда,

Чтоб дичь не видела меня,—

Тот молвил,— но тебе в угоду,

Отдам ее в промен твоей».

Охотник, взяв наряд роскошный,

Вновь принял свой небесный лик,—

Царевич с Чандакой, то видя,

Мысль редкостную ощутил:

«Покров тот — не покров обычный,

Не человек мирской был в нем».

И был возрадован царевич,

Смотря на этот темный цвет.

Потом, как туча, что нависла

И окружила лик Луны,

На миг застывшим глянув взглядом,

Он в грот отшельника вступил.

Не отрываясь зорким взором,

Печально Чандака глядел,

И вот ушел, исчезло тело,

Его уж больше не видать.

«Мой господин и мой хозяин

Теперь покинул отчий дом,—

Вскричал он горестно,— покинул

Любимых, кровных, и меня.

Он в цвет земли теперь оделся,

Вошел в мучительный он лес».

Воздевши руки, так скорбел он

И в скорби двигаться не мог.

И наконец, руками взявшись

За шею белого коня,

Пошел вперед он, спотыкаясь,

И, медля, все смотрел назад.

И тело шло своей дорогой,

А сердце шло своим путем,

И в мыслях так он забывался

И потуплял свой взор к земле,

И упадающие веки

Он снова к небу поднимал,

Вставал, упав, и снова падал,

И плакал, и домой так шел.

7. ЛЕС

Когда царевич, с Чандакой расставшись,

В жилище Риши мудрого вступил,

Весь лес он озарил, сияя телом,

Он в Месте Пыток ярко воссиял.

Он одарен был всяким совершенством,

И совершенства отразили свет.

Как царь зверей, могучий лев, когда он

В толпу зверей властительно войдет,

Из их умов обычность мыслей гонит,

И каждый видит подлинно себя,—

Так эти Риши тотчас все собрались,

И, увидав, что чудо между них,

Испытывали радость вместе с страхом,

И, руки сжав, глядели на него,

Кто что держал в руке, не выпуская,

И, вмиг застыв, смотрел перед собой.

Павлины и другие птицы, с криком,

Явили чувство хлопаньем крыла.

Отшельники оленьего устава,

Что всюду за оленями идут

Среди прогалин горных, наблюдая

Согласно с ними образ жизни свой,

Увидевши царевича, смотрели

Блестящими глазами на него.

Один другому говорил, дивяся:

«Один он из восьми Великих Дэв»,

Другие говорили: «Звездный Гений»,

И третьи говорили: «Мара он,

Великий искуситель», и другие

Сказали: «Сурья-Дэва, Солнце-Дух».

Царевич обратил, привет приявши,

К Отшельникам почтительный ответ,

И вопросил он старшего меж ними,

Каков есть верной веры правый путь.

И отвечал ему рожденный дважды,

Все трудности устава изъяснил.

Одни едят — не то, что есть в селеньях,

А только то, что в чистой есть воде;

Другие — только ветки молодые,

Плоды, цветы и корни, что в земле;

Одни живут как птицы, и как птицы,

Что словят, то и служит пищей им;

Другие щиплют травы, как олени;

Иные только воздухом живут,

Как змеи; а иные просят пищу

И отдают, остатки лишь едя;

Иные лишь едят двумя зубами,

Пока не будет ран у них во рту;

На голову иные принимают

По капле воду; служат и огнем;