Жан-Люк Энниг - Краткая история попы

• Название: Краткая история попы
• Автор: Жан-Люк Энниг
• Издательство: КоЛибри
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2006
• ISBN: 5-98720-023-7

Не двусмысленную «жопу», не грубую «задницу», не стыдливые «ягодицы» — именно попу, загадочную и нежную, воспевает в своей «Краткой истории...» французский писатель и журналист Жан-Люк Энниг. Попа — не просто одна из самых привлекательных частей тела: это еще и один из самых заметных и значительных феноменов, составляющих важнейшее культурное достояние человечества. История, мода, этика, искусство, литература, психология, этология — нигде не обошлось без попы. От «выразительного, как солнце» зада обезьяны к живописующему дерьмо Сальвадору Дали, от маркиза де Сада к доктору Фрейду, от турнюра к «змееподобному корсету», от австралопитека к современным модным дизайнерам — таков прихотливый путь, который прошла человеческая попа. Она знавала времена триумфа, когда под солнцем античной Греции блистали крепкие ягодицы мраморных богов. Она преодолела темные века уничижения, когда наготу изображали лишь затем, чтобы внушить к ней ужас. Эпоха Возрождения возродила и попу, а в Эпоху Разума она окончательно расцвела: ведь, если верить Эннигу, именно ягодицам обязан Homo sapiens развитием своего мозга. «Краткая история попы» - типично французское сочетание блеска, легкости, остроумия и бесстыдства.

---

В противоположность Мэрилин, пишет Ален Флейтер («Энциклопедия наготы в кино»), кинематографическую карьеру Брижит Бардо можно назвать долгим стриптизом, длившимся три десятилетия и в конечном счете более чем полным. Первой, конечно, явила себя миру ее попа. В фильме «Свет в окне напротив» (1956) героиня — молодая женщина, страдающая из-за импотенции мужа, раздевается перед открытым окном. Зад Бардо снят в контражуре, а свет в этой ночной сцене поставлен так, что зритель видит лишь смутные очертания прелестной круглой попки актрисы. В том же году Бардо снялась в фильме «И Бог создал женщину...». Уже в первых эпизодах зад Бардо принимает солнечные ванны, спрятавшись за сохнущими на террасе простынями. Перед нами образ попки-оптимистки, понятия не имеющий о своей сексуальной привлекательности, не ведающей ни стыда, ни запретов. «Разве я непристойна? — спрашивает она. — Я естественна!» В 1958 году в фильме «В случае несчастья» Бардо, уже полностью освещенная, задирает платье и демонстрирует задницу своему адвокату (его играет Жан Габен). Несколько долгих минут он невозмутимо смотрит на нее, небрежно заложив руки в карманы дорогого двубортного пиджака, а потом отвешивает ей пару звучных шлепков. Идеальное завершение сцены. В «Истине» (1960) обнаженная Бардо танцует мамбо, а потом настает черед знаменитой сцены в «Презрении» (1963), когда Камилла упрямо вопрошает, красивая ли у нее задница. Известно, что Годар снял этот эпизод по настоятельному требованию продюсеров и поместил его в начале фильма, словно хотел одним махом покончить с проблемой. Так метрдотель в начале ужина демонстрирует клиенту живого розового лангуста, прежде чем унести его на кухню и бросить в кипяток. К этому моменту зад Бардо, идеально отвечавший требованиям «французского качества», был уже известен всему миру. Дерзкая, капризная, неукротимая попа кружила головы всем молодым людям того времени, олицетворяя собой одну из вершин творения.

«Я люблю круг, — говорила Ники де Сен-Фаль[32]. — Мне нравятся округлость, изгибы, колыхание. Мир круглый, мир — это грудь». Дали тоже любил округлости, но другие. «Из всех красот человеческого тела, — писал он, — сильнее всего впечатляют меня яички. Созерцая их, я ощущаю метафизический восторг. Мой учитель Пужоль[33] называл их прибежищем нерожденных существ. Я же вижу в них невидимое и вечное присутствие небесных сфер. Но я терпеть не могу болтающиеся мошонки, они напоминают мне о нищих попрошайках. Мне нравятся подобранные, плотные, круглые и твердые, как скорлупа ореха». Именно груди, яички и ягодицы олицетворяют совершенство округлости, ибо они придают объем и полноту изогнутой линии. В этом смысле западная культура, воспринимающая всякое отверстие как недостаток и изъян, хранит верность идеям Парменида, считавшего Вселенную идеальной сферой, гармонично круглой сферой, которую орфики предпочитали называть ослепительно белым яйцом. Сама выпуклость зада, масса и внушительная незыблемость этого зависшего над пропастью утеса делают его практически неприступным и вечным, как небесный свод. Разница лишь в том, что в сфере ягодиц есть разлом, трещина, скрытая рана, и вся их загадочность проистекает из парадоксального соединения купола и бездны.

Итак, задница доставляет нам удовольствие. В ее основательности есть нечто ободряющее. Особенно в трудных случаях. Она утешает, внушает желание верить в будущее. Возможность насытиться ею в созерцании или касании погружает нас в сладостную эйфорию. Не случайно дизайнеры уже лет десять создают предметы домашнего обихода, соединяющие в себе гладкие и округлые поверхности, так похожие на ягодицы. Топор в 1979 году выразил стиль эпохи в слогане: «Гладко, скользко, хорошо!» Скользкое приобретает «абсолютную эстетическую ценность, — говорил Дали о своей любимой безделушке, роге носорога, — когда оно связано с идеей проникновения». Итак, гладкость нравится человеку именно потому, что благоприятствует введению, при условии, конечно, что гладкий предмет не слишком заострен и не напоминает, скажем, ядерную боеголовку. Гладкий предмет должен быть круглым, в крайнем случае — овальным, чтобы не вызывать непоправимых разрушений. Округлые формы сегодня присутствуют повсюду. В грибках на детской площадке, в шарообразных пылесосах и спортивных кабриолетах. Округлость не дает нам забыть, что мир стесывается, как морская галька, и обсасывается, как леденец. Мода на эти формы подала дизайнерам женского белья идею создать бюстгальтер, приподнимающий и как бы надувающий грудь. Самым неожиданным образом в вырезе дамского платья оказывается подобие ягодиц. В эластичных лифчиках, придающих упругим грудям почти совершенную форму, есть нечто пневматическое. Любители задницы могут только порадоваться: создана женщина с четырьмя ягодицами, и ей больше не нужно оборачиваться, чтобы полюбоваться собственной попой. Этим чудом мы обязаны изумительному сочетанию жесткой арматуры и силиконовых подушечек.

ГЛАВА 9. Круп

Есть ли ягодицы у животных? Или поставим вопрос иначе: можно ли называть ягодицами зады некоторых зверей? В словарях на этот счет царит полная неразбериха. Мы встречаем там слова «круп», «зад», «крестец», но как же быть с ягодицами? Вот что пишет Бюффон в своей «Естественной истории» (1749-1789): «Ягодицы, являющиеся нижней частью туловища, есть только у представителей рода человеческого; ни у одного из четвероногих животных ягодиц нет: то, что обычно принимают за эту часть тела, является в действительности задней четвертью туши». Казалось бы, все ясно? Как бы не так! Антуан Фюретьер[34] (1690), считал, например, что у лошади — зад, у быка — крестец, у барана — седалищный бугор, а у кабана — окорок. И верно — кто спутает зад с окороком, о котором маркиза де Севинье[35] в письме от 31 августа 1689 года рассказывала, как «покойный господин де Ренн нарезал его тонкими ломтиками и закладывал ими страницы своего требника», от чего «лицо его являло собой истинный светоч Церкви»?

Литтре[36] в своем «Словаре французского языка» (1863- 1872) записал, что ягодицы есть у людей и обезьян. Это утверждение запутывает нас еще больше. А вот Пьер Ларусс[37] («Большой энциклопедический словарь XIX века», 1866-1876) считал, что красота зада животного заключается в его размерах, объеме и крепости мускулов. «В таких случаях говорят, что лошадь хорошо оснащена, что у нее крепкий зад». Тут совершенно закономерно будет задать вопрос: почему у лошадей такие пышные зады, если вертикальное положение они принимают крайне редко? Мы и сегодня не знаем точного ответа, но зад, отбросив последние табу, совершенно очевидно стремится завладеть всем миром. Оказывается, им наделены обезьяна, свинья, корова и даже собака. Колетт[38] в «Доме Клодин» (1922), описывая сложение брабантки Пати-Пати, указывает на «широкие бедра, пышный зад и широкую грудь», как у крошечной гнедой лошадки.

Но возможно, не стоит с таким упорством искать ягодицы у животных, ведь начиная с XI века все дружно называют эту часть их тела крупом (это относится к лошади, пони или ламе), имеющим форму зоба или курдюка (не слишком лестное сравнение)? Столетие спустя слово «круп» приобрело иронический оттенок — так называли людей со слишком «богатой» задницей, а где-то с 1690 года термин стал употребляться в эротическом смысле: «крупом» называли женскую попу — чтобы подчеркнуть ее животное начало. Однако здесь требуется уточнение. «Заметьте, — пишет Марсель Эме в романе «Наезжающей камерой» (1941), — что слово «круп» употребляют лишь применительно к женщинам и животным. Говорят «круп женщины» или «круп кобылы». Получается, что женское тело есть не что иное, как промежуточная стадия между телом мужчины и тушей животного». Остановимся на этой мысли. Когда-то в крестьянской среде здоровье и даже красоту женщины определяли именно по ширине и полноте ее зада: чахлая, тщедушная задница — как и обвислая (скошенная) или ослиная (слишком торчащая) — вызывала у окружающих сострадание. Мужчинам нравились только крупные, тяжелые формы, коротко говоря — они предпочитали женщин «округлых и в теле». Кстати, кюре Клакбю, герой «Зеленой кобылы» (1933), еще одного романа Эме, полагал, что «в этой мясистой части дьявол не скрывается». Добрый священник, конечно, ошибался. Святой Иероним предупреждал, что могущество дьявола именно там и заключено. Впрочем, получив церковное отпущение грехов, можно было предаваться нескромным ласкам, позволять себе шлепочки, похлопывания и отпускать весьма смелые шуточки. В конце концов, одному только Господу Богу ведомы нечистые мысли, которые женские попки внушают мужским умам.

В отсутствие женщин всегда можно поговорить о других попах, поразительно похожих на женские. Сартр в «Дорогах свободы» скрупулезно точно указывает размеры попок всех любовников Даниэля, каждого юнца 18-20 лет, с которым тот сталкивается на жизненном пути; в «Смерти в душе» он описывает круглые, почти женские, плечи, узкие бедра и крупный мускулистый зад некоего юноши по имени Филипп; в «Возрасте зрелости», рассказывая о встреченном на Севастопольском бульваре молодом «жреце любви», замечает, что у того был упитанный зад и толстые щеки — как у хорошенькой крестьянки, — только серые и щетинистые. «Женоподобная плоть, — подумал он. — Колышется, как тесто». Но из неженских задов самый роскошный, безусловно, принадлежит Паламеду де Германту, барону де Шарлю. Это «колыхание чистой материи». Это подлинный артистизм человеческого зада. У Шарлю женские ягодицы — именно это его выдает, хотя с возрастом их вид меняется. В «Содоме и Гоморре» Жюльен, стоя перед мастерской жилетника, отпускает на этот счет несколько нелестных замечаний, но совсем уж чудовищных размеров зад Шарлю достигает после шестидесяти. Окружающие изумляются «грудастости» и «расплывшемуся заду» погрузившегося в порок человека. Именно в этом возрасте господин де Шарлю начинает все больше походить на свою сестру госпожу де Марсант и мнит себя бордельной Сарой Бернар. Подобная метаморфоза филейной части — уникальный пример в истории французской литературы.