Карел Птачник - Год рождения 1921

• Название: Год рождения 1921
• Автор: Карел Птачник
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: О войне
• Год: 1960

---

— То, что я говорил прежде, теперь не имеет силы, потому что и вы уже не те, что были прежде. Надо исходить из конкретной обстановки. Ефрейтор Гиль и фельдфебель Бент должным образом реагируют на ваше вызывающее поведение. И вообще все это чепуха, — заключил он. — Сейчас решаются гораздо более важные для нас дела.

Да, только об этих делах и думал Кизер в последнее время, напряженно ища для себя выход. Сомнения все сильнее овладевали им, хотя казалось, что он стал суровее. На самом деле Кизер только ослабил вожжи, разрешив своим подчиненным всяческий произвол, не принимая мер против творимых ими безобразий. Наоборот, он скорее поощрял их, так что солдатам казалось, что они действуют правильно, в духе желаний и указаний командира. Разве не сказал он на последнем совещании, что настало время, когда допустимы и далее нужны крутые меры. Подчиненные так и поступали: Гиль свирепо лупил всякого, кто осмеливался возразить ему или, по его мнению, лениво и небрежно выполнял приказания. Бент издевался над ненавистными чехами, изобретая для них всевозможные унизительные работы и зачастую провоцируя их на отчаянное сопротивление. Только это ему и нужно было. Особенно допекал он двенадцатую комнату, в частности Карела. Насмешливое повиновение Карела выводило фельдфебеля из себя, Бенту больше всего хотелось унизить этого сильного, уверенного в себе парня, хоть раз увидеть его подавленным, смирившимся.

Чехов из двенадцатой комнаты каждую субботу назначали чистить клозеты. «Руками, голыми руками!» — всякий раз распоряжался Бент, поигрывая пистолетом.

Однажды в пьяном виде он приказал мыть пол в комнате зубными щетками. Время было уже позднее, почти полночь. Парни опустились на корточки и стали дюйм за дюймом скрести пол намыленными зубными щетками. Бент стоял в дверях и пьяно икал; потом свалился и уснул. Ребята вынесли его в коридор и положили в темном углу на холодный кафельный пол. Там его нашел утром дежурный Рорбах. Одежда Бента была вся прожжена сигаретами, лысая голова измазана сапожным кремом; фельдфебель так простудился, что две недели провалялся в жару.

Остальные немцы не зарывались так, как Бент, а свирепый Гиль до поры до времени не наталкивался на отпор. Но однажды, — как раз во время болезни Бента, — Кованда на оплеуху Гиля недолго думая ответил таким ударом, что у ефрейтора подкосились ноги и на губах показалась кровь.

Это случилось утром, до начала работ, Гиль был еще без мундира, и пистолета при нем не было.

Кованда остался стоять около присевшего на корточки Гиля, хмуро ожидая, когда ефрейтор встанет на ноги. Тот вскочил и набросился на него, они сцепились и, молотя друг друга кулаками, покатились по полу. Чехи тесно обступили их, но Кованда не нуждался в помощи. Капитан с Нитрибитом, Гюбнером и Куммером не успели еще протолкаться к дерущимся, как Кованда уже сидел на Гиле и, придерживая его одной рукой, другой лупцевал по физиономии. Товарищи с трудом оторвали его от Гиля. Кованда яростно размахивал кулаками и порывался снова накинуться на обидчика, потерявшего сознание.

Вся рота выбежала в коридор и тесным кольцом окружила Кизера и его группку, так что Бекерле, Липинский, Миклиш и Рорбах не могли протолкаться к ним.

Кизер пришел в ярость.

— Уведите его! — приказал он Нитрибиту, кивнув на Кованду. — И сдайте в гарнизонную комендатуру. Немедленно! Тотчас! — взвизгнул он, топая ногой.

Нитрибит ухватил Кованду за плечо, но тот одним движением сбросил его руку и отер кровь с лица.

— Скажи им, — тяжело дыша, обратился он к Гонзику, — что мне теперь все равно. Пусть они меня пристрелят, но первому, кто меня тронет, я оторву башку.

Куммер, стоявший рядом с капитаном, быстро перевел ему слова Кованды. Но тут к ним подошел Гонзик. Кизер удивленно взглянул на него.

— Герр капитан, — решительно начал Гонзик, — арестовав Кованду, вы допустите такую несправедливость, с которой мы не можем смириться. Ефрейтор Гиль беспричинно напал на Кованду, даже не сказав ему ни слова. Разве вашим подчиненным разрешено ни с того ни с сего избивать людей в роте? Может ли чешский рабочий соблюдать дисциплину, если его наказывают без оснований?

Капитан злобно прищурился.

— Это что — приказ, как нам поступать? Уж не хотите ли вы предписывать, как с вами обращаться?

— Мы требуем человеческого обращения.

— Требуете? — прыснул капитан. — Требуете?

— Иначе нам придется обратиться в другое место.

— А куда? — рявкнул капитан. — Куда?

— Хотя бы в штаб батальона.

— Та-ак! — протянул капитан. — Вы, стало быть, угрожаете?

— Мы только хотим справедливости.

— Кованда будет примерно наказан!

— За то, что Гиль за здорово живешь избил его?

— Избил Кованду? — саркастически рассмеялся капитан, кивнув на поднимающегося с полу Гиля. — А как прикажете отнестись к этому факту? Как?

— На Кованду напали, и он защищался, — упорствовал Гонзик. — Каждый из нас поступил бы так же. Рядовой Бекерле и унтер-офицер Миклиш видели, как это произошло. — Гонзик повернулся к переводчику и сказал по-чешски. — Подтвердите же, ведь вы свидетели. Почему вы молчите?

Куммер растерянно оглянулся и увидел, что на него обращены взгляды всей роты, теснившейся в коридоре.

— Он говорит правду, — подтвердил Куммер, смущенно помаргивая. — Я видел это, и рядовой Бекерле тоже.

Капитан утих и недоуменно уставился на Куммера и Бекерле, потом обернулся к Нитрибиту.

— Я, кажется, ясно сказал: уведите Кованду!

Но, прежде чем Нитрибит успел пошевелиться, Гонзик громко произнес:

— Если Кованда будет наказан, значит, вы не хотите, чтобы в роте был порядок. В таком случае, ни один из нас не выйдет на работу.

Словно электрический ток пробежал по рядам, молодые чехи заволновались и еще теснее примкнули друг к другу. Большинство поняло немецкую фразу Гонзика, и все повторяли ее. Сжав кулаки, парни стояли, зная, что теперь уже нельзя колебаться и уступать: теперь решается участь их всех. Гонзик слегка улыбнулся, отбросил со лба упрямую прядь и с облегчением вздохнул.

— Что-о? — воскликнул капитан, сверкнув глазами. — Что-о?

— Если герр капитан не накажет ефрейтора Гиля, рота не выйдет на работу, — твердо повторил Гонзик.

— Накажет?! — взвизгнул капитан и злобно засмеялся. — Вы мне приказываете?

— Приказывать мы не можем, — ответил Гонзик. — Мы только надеемся, что вы сумеете разобраться, кто прав.

— Кованда будет наказан, — тихо сказал Кизер, — а вы все выйдете на работу. Что это? Угроза забастовкой? Бунт? А вы знаете, что мы можем пустить в ход оружие?

— Очень хорошо знаем и не хотим, чтобы до этого дошло.

— Тогда извольте беспрекословно повиноваться. Вы отказываетесь?

— Мы всегда повиновались, — уклонился Гонзик, — пока с нами обращались по-человечески. В последнее время к нам жестоко придираются, нас бьют. Против этого мы протестуем.

Кованда старался уловить смысл разговора и переводил взгляд с капитана на Гонзика.

— Мне это надоело, — вдруг объявил он. — Толкуете тут всякую чепуховину, а я стою весь в крови, как мясник. Скажи ему, что я пойду умыться. Гауптман, вашен, — обратился он к Кизеру, — мусс вашен, арбайт, фабрик, лос! — И он устремился к умывалке. Рота расступилась перед ним, и Кованда шел по узкому проходу. Лицо и руки у него были в крови, но он улыбался и кивал товарищам.

— Здорово он меня отделал, — сказал он. — Но и он такой взбучки еще в жизни не получал. Эх, кабы вы растащили нас с Гилем позднее!

Нитрибит нерешительно двинулся вслед Кованде, но ряды снова сомкнулись, и рыжий фельдфебель невольно остановился, опустив руки.

В глубине коридора раздался свисток: ревматический Шварц возвращался с ночного дежурства. С трудом поднимаясь по лестнице, он дул в свисток и покрикивал: «Kompanie, antreten, Kompanie, antreten!»[89]

Этот возглас и громкий свист разрядили общее напряжение, поставившее в тупик капитана и Нитрибита. Двое других, Куммер и Гюбнер, оказались в этой сцене всего лишь статистами и с благодарностью в душе приняли такую развязку. Кованда был уже в умывалке, Гиль утирал кровь большим синим платком, и рота начала медленно расходиться, понукаемая Шварцем, который не заметил капитана и не знал, в чем дело.

Кизер подошел к Гилю:

— Идите умыться и тотчас явитесь ко мне. — Он повернулся к Гонзику и сказал, не глядя на него: — Я велю расследовать этот случай. Если выяснится, что вы сказали неправду, я накажу и вас.

Гонзик слегка улыбнулся и стал навытяжку.

— Благодарю! — коротко ответил он. — Благодарю вас, герр капитан.

Этот инцидент поверг Кизера в растерянность, от которой, как ему казалось, он уже избавился. Бродя по опустевшим коридорам школы, капитан думал, какую позицию занять в этой неприятной истории. Он не стал спрашивать ефрейтора, прав ли Гонзик, утверждавший, что Гиль беспричинно ударил Кованду. Капитан нисколько не сомневался в этом. Кизер отчитал опухшего ефрейтора за то, что тот ввязался в драку с человеком явно сильнее и ловчее его, он обозвал ефрейтора деревенщиной и тупицей, выставил за дверь, а сам долго еще стоял у окна, бездумно глядя на улицу и площадку перед школой. Он прослушал последние известия по радио, потом зашел в контору за Олином и предупредил, что запрещает с кем бы то ни было обсуждать утреннее происшествие. Они уселись играть в шахматы.