Ласло КОНТЛЕР - История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы

• Название: История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы
• Автор: Ласло КОНТЛЕР
• Издательство: Весь мир
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: ISBN 5-7777-0129-0

Книга известного венгерского историка Ласло Контлера охватывает тысячелетний период истории Венгрии. Живое и увлекательное повествование о важнейших событиях в политической, экономической и культурной жизни страны построено таким образом, чтобы читатель получил представление о национальной истории Венгрии как едином процессе, несмотря на присущие ему противоречия и разрывы. Книга носит концептуальный характер, отличается глубиной оценок и отсутствием стереотипов и упрощений, показывает истинную роль Венгрии в европейской истории.

Издание хорошо иллюстрировано[1], снабжено именным и географическим указателями.

---

Далее, венгерский либерализм по природе своей и социальной базе имел довольно ограниченный характер. Изначально это был дворянский либерализм, в значительной мере, ориентированный на противодействие наступлению капитализма, предпринимающий попытки взять его под контроль или же использовать в собственных интересах. Следует помнить, что речь идет о развитии буржуазно-демократических отношений в преимущественно аграрной стране. Либерализм, после того как ослабел и испарился энтузиазм «эпохи реформ» и революции 1848 г., четко стал выражать приоритеты дворянства, заинтересованного в постепенном, осторожном демонтаже феодальной системы. Он сохранял традиционные феодальные отношения зависимости, иерархии и чинопочитания. Пощечина, отвешенная батраку, продолжала считаться нормальным средством поддержания трудовой дисциплины, и если рядовой заднескамеечник осмеливался спросить /363/ о времени члена верхней палаты парламента, тот, уступая демократическим веяниям, мог показать ему свои часы, выложив их соответствующим образом, но едва ли снизошел бы до прямого ответа. Либеральное равенство оставалось фикцией даже в среде политической элиты. Компромисс 1867 г., в целом, носивший консервативный характер, окончательно лишал венгерский либерализм все еще сохранявшейся в нем толики освободительного пафоса. Он почти ограничился поддержкой свободного предпринимательства, социальной модернизации общественных структур (с большим опозданием), процесса дальнейшей секуляризации жизни в ходе решения проблем взаимоотношений государства с церковными организациями. Политическая власть по-прежнему оставалась в руках традиционной элиты, с которой смешались «новые венгры». Примерно на 80 % государственное собрание состояло из представителей класса землевладельцев. Право голоса, распространявшееся тогда не более, чем на 6 % всего населения, вначале казалось вполне приемлемым явлением, однако постепенно стало очевидно, что для Европы это сущий анахронизм. Большая часть регионов страны оказалась под властью местных магнатов и политических групп, контролирующих выборный процесс и все уровни государственного управления. Если Венгрия периода премьерства Калмана Тисы (1875–90) своим конституционным устройством и напоминала чем-то Великобританию, то разве что времен «вигской олигархии», заправлявшей в Англии при премьере Роберте Уолполе полтора столетия назад. И все же, поскольку венгерский парламент был весьма независим в своих отношениях с королевским домом, конституция Венгрии была «более свободной» (в том смысле, какой вкладывал в это понятие Монтескье), чем конституция любой другой страны, расположенной к востоку от Рейна.

Помимо множества зон напряженности, заложенных в самой политической структуре австро-венгерских отношений, имелись и иные очаги трений, обусловленные тем, что урезанные блага имперского конституционализма никак не удовлетворяли граждан Австрии и Венгрии, не принадлежавших ни к одной из двух основных наций. В австрийской части дуализм был неприемлем для чехов, которые либо надеялись на федеративное переустройство империи, либо выступали с требованиями «триализма». Перенос регалий для коронации чешских монархов из Вены в Прагу едва ли мог их успокоить. Несколько менее амбициозные требования автономии со стороны поляков, населявших Галицию, были отклонены по причине резкого их неприятия со стороны русских. В Австрии в результате сохранялась ав- /364/ стро-немецкая гегемония, подобно тому как в Венгрии удерживалась гегемония мадьяр.

Уникальная ситуация, сложившаяся в Венгрии с хорватами до некоторой степени – по причине «исторической законности» их требований самоопределения – напоминала австрийскую с чехами к северу от реки Лейта. После Компромисса их статус был по-новому определен в венгерско-хорватском конституционном соглашении (Nagodba) 1868 г. Подобно австро-венгерскому Компромиссу, оно фактически стало союзническим договором, однако, в отличие от первого, не затрагивало проблемы равноправия сторон. Хорватия была признана «политической нацией, имеющей отдельную территорию, а также независимые законодательные и исполнительные органы власти, решающие все вопросы внутренней политики». То есть полномочия этих органов ограничивались сферами внутренней администрации, судопроизводства, религии, просвещения и культуры. Что касается общегосударственных вопросов в рамках всей империи, то Хорватию в венгерской делегации представляли шесть депутатов, а общие венгерско-хорватские проблемы решались при участии 42 депутатов хорватского парламента (сабора) – меньшинства в парламенте Венгрии, которое всегда могло быть легко забаллотировано. Кроме того, то обстоятельство, что бан Хорватии, подчинявшийся непосредственно сабору, назначался только императором с согласия венгерского правительства, также свидетельствовало об ограниченности хорватской автономии. И хотя соглашение 1868 г. сохраняло за Хорватией важные элементы ее государственности, предоставив широкие возможности развивать собственные культурные и политические институты, не стоит удивляться тому, что сабор, настаивавший в 1861 г. на максимальной суверенности Хорватии в составе Венгрии, много раз распускался, прежде, чем удалось обеспечить необходимое провенгерское большинство, которое и проголосовало за принятие соглашения.

Хорваты получили значительно больше конституционных прав в империи, чем другие ее национальности, в соответствии с законами, которые, как ни странно, даже в европейском масштабе, если не считать Швейцарию, были наиболее внятно сформулированы и отличались удивительной либеральностью. Хотя попытки удовлетворять «в пределах разумного» требования национальных меньшинств часто обсуждались публично накануне Компромисса 1867 г., никто всерьез не обдумывал возможности тотального учета коллективных прав этнических групп так, как это предлагалось эмиграцией круга /365/ Кошута в развитие закона о национальностях 1849 г. Даже предложения Этвёша в законопроекте, набросанном в русле его теоретических работ 1850-х гг., в результате жарких споров, когда отдельные представители немадьярских народов в сердцах покидали зал заседаний, были признаны излишне широкими. Закон XLIV 1868 г. провозгласил идею политического единства: «все граждане Венгрии, согласно основным принципам конституции, в политическом отношении составляют одну нацию, неделимую единую мадьярскую нацию…» То есть была взята в качестве аксиомы фикция «единой венгерской политической нации» по образу и подобию западноевропейской государственной модели. Закон отрицал сам факт политического существования национальных меньшинств и, следовательно, их требования относительно коллективных прав и собственных политических институтов. Заявления вроде того, что «каждый гражданин отечества… пользуется равными правами вне зависимости от его этнической принадлежности» мало утешали национальные меньшинства. В то же время в отношении индивидуальных гражданских прав закон был настолько либерален, что подчас даже перекрывал требования самих национальностей. Он предоставлял неограниченное право пользоваться родным языком в органах местного самоуправления, в судах, школах и церквах. Закон гарантировал право на создание ассоциаций – культурных, научных, творческих, экономических объединений или образовательных центров, где граждане могли использовать любые языки. Более того, закон требовал, чтобы государство содействовало поддержанию начального и среднего образования на родных для этнических меньшинств языках и активно привлекало бы их к общественной и административной деятельности.

Оппоненты закона сначала ополчились на его недостатки, но затем больше стали жаловаться на то, что венгерские власти далеко не всегда бывали склонны его соблюдать. Действительно, самым крупным недостатком закона являлось отсутствие гарантий его реализации. Вопреки духу учения Этвёша и Деака, их последователи восприняли концепцию равенства всех венгерских граждан как воплощение идеи ассимиляции: все немадьярские народы, как и мадьяры, имеют право на свою самобытность и потому должны считаться равными. С 1880-х гг. мадьяризация перестала быть тенденцией, «поощряемой сверху всеми законными способами», но продолжала внедряться силовыми методами, которые или противоречили, или прямо нарушали закон 1868 г. /366/

Сложные взаимоотношения между двумя частями империи, узость и архаичность ее политической системы, а также национальный вопрос являлись минами замедленного действия, заложенными Компромиссом 1867 г. под все общественное устройство Венгрии эпохи дуализма. Однако потребовалось немало времени – и соответствующее стечение обстоятельств на международной арене, – чтобы эти мины взорвались. Обычно считается, что вторая половина эпохи дуализма в Венгрии была сплошным кризисом, однако никакая деятельность против условий Компромисса не могла его потрясти, а быстрый экономический и культурный прогресс в 1890– 1910-х гг., в значительной мере, притуплял остроту социальных и этнических противоречий. В результате vis inertiae[30] своеобразно модернизированного венгерского старого режима сохранялась вплоть до военного поражения империи в Первой мировой войне. По этим причинам эпоха, отнюдь не лишенная глубокой противоречивости, современникам, а также их потомкам стала казаться периодом стабильности и прочности.