Андрей Молчанов - Улыбка зверя

• Название: Улыбка зверя
• Автор: Андрей Молчанов
• Жанр: Боевик

 Банда отморозка Ферапонта захватила весь город. Не признавая воровских законов, бандиты с особой жестокостью уничтожили конкурирующие группировки. Подмяли под себя коммерсантов и местный обогатительный комбинат. Городские власти закрывают на все глаза, потому что куплены на корню.

Казалось, никто не способен остановить беспредел. Если бы это не коснулось одного человека. На глазах Ивана Прозорова, подполковника ГРУ в отставке, ферапонтовцы убили брата вместе с семьей и сожгли его дом. Такое простить нельзя. И пока в живых останется хоть один бандит, Иван не успокоится. Главное, чтоб хватило патронов...

---

Но он снова покачал головой, и автобус, недовольно взревев и покашляв черным дымом, покатил дальше, запахивая на ходу скрипучую гармошку двери.

Было уже далеко за полдень, когда человек решил наконец устроить недолгий привал и перекусить.

— Дойду до тех трех сосен, — сказал он вслух, — а там и отдохну…

Эта странная и печальная привычка — разговаривать вслух с самим собой появилась у него не так давно, всего лишь дней десять тому назад, когда он похоронил свою женщину. Впрочем, кажется, даже немного раньше — когда она еще жила и дышала, но говорить уже не могла, а он, сидя у ее постели и глядя на ее измученное лицо, терзая в ладонях обессиленную руку, произносил и произносил слова — ласковые, нежные, бесконечно глупые и пошлые, но самое главное — абсолютно бессмысленные, потому что страшная правда состояла в том, что смерть нельзя заговорить никакими человеческими словами…

У трех разлапистых сосен он свернул с дороги и увидел, что ему очень повезло — место для привала было самое замечательное. В ажурной тени сосновых ветвей лежал плоский широкий камень, нагретый солнцем, и человек, стащив с плеча рюкзак, уселся на край камня. Расстелил полотенце и положил на него хлеб и две репки.

— Да, — невесело усмехнулся он. — Дикий мед и акриды… Сказал бы мне кто-нибудь раньше…

Не торопясь очистил финским ножом скромные земные плоды, взял в руки круглый батон, но передумал, отложил нож в сторонку и отломил кусок.

— Именно так, — сказал он, теперь уже без всякой усмешки и иронии. — Хлеб преломляют. Как написано, так и будем поступать. Не мы первые, не мы последние. Не нами придумано… Именно так… Вот…

Он говорил все это отрывисто, сдавленным глухим голосом, глядя на кусок хлеба в руке, и лицо его при этом беспомощно кривилось и морщилось, потому что, как всегда в самую неподходящую минуту, им снова внезапно овладевали толчки рвущегося на волю горя, схватывала грудь знакомая судорога отчаяния. Но эти приступы и эти судороги были уже почти ручные, их все-таки большей частью удавалось заговорить, и они потихоньку отступали и отпускали сердце. Удивительное дело, когда он думал о своей женщине, когда он разговаривал с ней — на сердце у него было почти спокойно, но стоило как-нибудь отвлечься, вот как сейчас, позабыть, расслабиться — как в эту брешь, будто пользуясь его рассеянностью и невнимательностью, врывался этот вихрь, этот страшный таран тоски…

Поэтому он снова стал думать о ней. Жевал сухой хлеб и думал, что напрасно он тогда уснул. Он задремал всего на каких-нибудь несколько минут, прямо на стуле, и этих мгновений хватило для того, чтобы ее у него украли, унесли ее душу. Потому что жизнь это и есть душа.

Серая ворона слетела с древа, молча выхватила у него из руки корку хлеба и, ничуть не страшась возмездия, шагом отступила на край камня и положила там свою добычу. Склонив голову, нагло и насмешливо сверкнула умным круглым глазком.

— Ну и как тебя зовут, воровская ты морда? — серьезно спросил человек.

— Клара, — внятно ответила птица.

— Очень рад познакомиться, — сказал человек. — А меня зовут Иван. Иван Васильевич Прозоров. Человек, который потерял все… Спокойно, Иван, спокойно…

— Клара, — важно повторила ворона.

— Хорошо, Клара, все хорошо… Я вижу, ты птица ручная, добрая и доверчивая. И я очень боюсь за тебя, потому что мир не любит добрых и доверчивых. Так что будь осторожна, мне будет жаль, если и тебя убьют…

— Клара, — еще раз сказала ворона, взяла в клюв свою корочку и, спрыгнув с камня, шумно замахала крыльями и полетела низко над землей.

Прозоров собрал остатки пищи в мешок, поднялся с камня и снова медленно двинулся в путь, постепенно ускоряя шаг и входя в свой привычный ритм, попадая в свой внутренний размер…

Назавтра снова был долгий, как бы остановившийся на месте, августовский день. Снова слепила глаза уходящая вдаль песчаная белая дорога. Небо стояло перед ним чистое, выгоревшее, с редкими неподвижными облачками. Полчаса назад проехал колесный трактор, но еще висела над обочинами сухая легкая пыль. Ни ветерка, ни движения листвы. Торчали в кюветах ломкие серые стебли… Потом он шел по лесу, где было совсем душно, и спешил на открытое пространство, но и здесь его встретила такая же духота, да еще впридачу солнце жгло и пекло затылок. Мысли его оцепенели, и он не заметил, как и когда что-то неуловимо переменилось и сдвинулось в природе.

Резко усилился вдруг запах цветов и травы, установилась тревожная и глубокая тишина. Из-за спины донеслось близкое ворчание грома. Прозоров обернулся и увидел, что половина небосвода стала темно-сизой, и в ту же секунду сверкнула в этих гигантских развалах фиолетовых туч ветвистая молния, и еще одна… И хлынул в лицо влажный холодный ветер.

А через несколько минут он уже промок до нитки и бежал в адском грохоте и блистании грозы к придорожной старой ветле, пригибаясь, точно ожидая карающего удара с неба. Но, не добежав десяти шагов, раздумал и остановился. Махнул рукой и пошел обычным шагом по обочине. Теперь он шел посреди бушующей грозы и какую-то странную отраду испытывал от того, что идет вот так между громов и молний, не укрываясь под плащом от потоков рушащегося на его голову ливня, подгоняемый ветром, порывами налетавшим со всех сторон. И в первобытном вое разъяренных стихий ему чудилось, что он явственно слышит и различает отдельно звучащее соло своего собственного безумия.

И это соло, это подвывание становилось все отчетливей и громче, пока, наконец, не настигло его окончательно — громадный воющий КРАЗ притормозил рядом с ним, водитель, перегнувшись к открытой дверце, что-то орал ему беззвучным ртом, но Прозоров теперь сразу понял, о чем он кричит, этот славный человек, этот отчаянный спасатель, а потому также сразу махнул в ответ рукой и отрицательно покачал головой, отказываясь от помощи. Ибо никто из людей неспособен был ему помочь и его спасти.

Водитель недоуменно поглядел на него, затем лицо его прояснилось радостью понимания, и он прищелкнул себя пальцем по горлу.

— Так точно! — крикнул в ответ Прозоров и кивнул головой, на этот раз утвердительно.

Водитель счастливо осклабился, захлопнул дверь и КРАЗ, мощно и торжественно взревев, рванул вперед по размытой дороге.

Постепенно темнело, раскаты грома становились все тише, дождь ослабел, лил теперь ровно и умеренно, но струи его делались холоднее и холоднее. Прозоров замерз. Метрах в ста от дороги, на самой опушке леса увидел он что-то похожее на копну и, спотыкаясь на кочках, двинулся к ней через поле. С трудом вырывая горстями сцепившееся сено, вырыл глубокую нору, затем плотно завернулся в плащ-палатку и полез внутрь стога. Его сотрясала крупная дрожь он долго согревался, ворочался и укладывался поудобнее, поуютнее в колкой шуршащей темени, наконец подтянул к животу ноги, свернулся в позе утробного младенца и заснул.

Проснулся он точно в такой же позе, в теплой живой темноте, вне всякого времени и пространства, но, чувствуя себя выспавшимся и бодрым, решил, что пора вылезать на свет Божий. Двинул ногами, но ноги его уперлись в плотную упругую стену — оказывается, за ночь он каким-то образом перевернулся в тесной своей норе. Прозоров зажмурился, чтобы не уколоть глаз, и вперед головой выполз наружу.

Мир, в котором он оказался, был неприветлив и неуютен. Вчерашний вольный дождь выродился за ночь в тихо шелестящую холодную морось, серые пространства виделись неясно и расплывчато, сизые клочья облаков спускались на самую землю и перемешивались с туманом.

Откуда-то из-за леса хрипло прокричал петух. Прозоров вспомнил вчерашнюю ворону.

А потом вспомнил Аду, потому что и не забывал…

Он закинул на плечо вещмешок и направился к смутно виднеющимся телеграфным столбам, к дороге. Постепенно, по мере удаления, фигура его, обволакиваемая облаками и туманом, становилась все бесплотнее, все неразличимее, все умалялась и умалялась, пока, наконец, не растворилась полностью в пространстве, точно никогда и не было никакого Прозорова в этом мире.

На третьи сутки к вечеру Иван Васильевич Прозоров снова объявился на земле. Пастух, несший на плечах отбившуюся от стада хромую овцу, увидел спускавшегося со стороны города Козельска человека. Они встретились у моста через реку Жиздру.

— Послушай, отец… — поравнявшись с пастухом, начал Прозоров.

— За мостом налево, — кратко ответил пастух. — Пройдешь сосны, а там увидишь…

— Спасибо, — подавленно поблагодарил Иван Васильевич и пошел через мост.

Минут через десять Прозоров вышел к тем самым соснам, но Боже мой, что это были за сосны! Никогда в прежней своей жизни не видел он таких исполинов, таких мощных столпов, величественно уходящих высоко в небо. Подойдя, он раскинул руки, померил — иные были в три обхвата, иные даже и в четыре…