Евгений Евтушенко - Фуку

• Название: Фуку
• Автор: Евгений Евтушенко
• Издательство: "Новый мир" журнал № 9
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

---

Ровно посередине Амазонки горел пароход.

Пароход был маленький, обшарпанный, под эквадорским флагом. По пылающей палубе метались люди. Но в воду они броситься боялись, потому что Амазонка кишела пираньями, оставляющими в течение минуты только скелет от человеческого тела. Две спущенные на воду лодки перевернулись, ибо были перегружены, и ни один из людей не выплыл. Трагедия оставшихся на борту людей была в том, что пароход горел именно посередине.

Несколько индейцев на перуанском берегу, где стоял и я, бросились к своим каноэ, но начальник полиции остановил их:

— Не суйтесь не в своё дело… Всё-таки это ближе не к нашей, а к бразильской территории… Нейтральные воды… К тому же эквадорский флаг. Я даже не помню, какие у нас с ними политические отношения…

На другом, бразильском, берегу тоже виднелись безучастно созерцающие фигуры.

— Всё-таки это ближе к перуанской территории… — наверно, сказал тамошний начальник полиции и тоже замялся по поводу отношений на сегодняшний день с Эквадором.

Корабль медленно потонул на наших глазах вместе с остатками команды. Ничего нет страшней, когда люди брошены другими людьми.

Я долго не спал той ночью в посёлке охотников за крокодилами Летиции и почему-то вспомнил бульдозериста на Колыме Сарапулькина. Он бы не бросил.

Внутри пирамиды Хеопса
                                              подавленно,
                                                                     сыро,
                                                                               запуганно.
Крысы у саркофага
                                   шастают в полутьме.
А я вам расскажу
                                 про саркофаг Сарапулькина,
бульдозериста
                           на Колыме.
Сарапулькин вышел не ростом,
                                                       а грудью.
Она широченная —
                                   не подходи,
и лезет сквозь продранную робу грубую
рыжая тайга
                       с этой самой груди.
И на груди,
                    и на башке он рыжий,
а ещё на носу,
                        на щеках
                                       и на ушах!
Хоть бы поделился веснушкой лишней!
Весь он —
                   как в золоте персидский шах!
Вот он выражается,
                                  прямо скажем, крепенько.
Рычаг потянул
                          и на газ нажал,
зыркая
               из-под промасленного кепаря,
такого, что хоть выжми
                                          и картошку жарь!
Шебутной,
                   баламутный,
                                          около мутной
от промытого золота Колымы,
в своё выходное
                               заслуженное утро
Сарапулькин
                       ворочает
                                         валуны.
Он делает сигналом
                                    предостережение
сусликам,
                    выскочившим из-под корней,
и образовывается
                                  величественное сооружение,
а не бессмысленная
                                     гора из камней.
Ни на Новодевичьем,
                                      ни на Ваганьковском
ничего подобного,
                                так-перетак!
«Слушай, Сарапулькин,
                                          ты чо тут наварганиваешь?» —
«Я,
        товарищ,
                          строю себе саркофаг». —
«Ты чо — рехнулся?
                                  Шарики за ролики?
Ты чо,
              вообразил, что ты — фараон?» —
«А ну отойдите от меня,
                                          алкоголики,
или помогайте.
                         Не ловите ворон.
Я —
против исторического рабства и холопства.
Любого культа личности —
                                              я личный враг.
Но чем я,
                  спрашивается,
                                          хуже Хеопса?
Поэтому я строю себе саркофаг.
В России,
                товарищи,
                                    фараонами
рабочий класс
                           называл городовых.
Всё лучшее сработано
                                        рабочими мильонами,
а где —
               я спрашиваю —
                                             саркофаги у них?
Я ставил себе памятник
                                           мостами и плотинами.
За что меня в могилу пихать,
                                                    как в подвал?
Я никого
               никогда
                              не эксплуатировал
и себя
             эксплуатировать
                                              не давал.
Я, конечно,
                      не Пушкин и не Высоцкий.
Мне мериться славой с ними нелегко,
но мне не нравится совет:
                                                «Не высовываться!»
Я хочу высовываться
                                          высоко!
Представьте,
                         товарищи,
                                            страшную жизнь Пугачёвой —
к ней всё человечество лезет,
                                                        ей пишет,
                                                                         звонит.
А я — похитрей.
                             Мне не надо прижизненной славы дешёвой.
Я хочу после смерти быть знаменит!
По мнению скромников,
                                           это нескромно,
                                                                        неловко,
а я себе строю…
                               Пусть думает там, в Пентагоне,
                                                                                       какой-то дурак,
что сооружается новая ракетная установка, —
а это Сарапулькин
                                  строит себе саркофаг!
«Что это за штука?» —
                                           спросит,
                                                              гуляя с детьми-крохотульками,
в трёхтысячном году
                                        марсианский интурист.
А ему ответят:
                          «Саркофаг Сарапулькина!
Был на Колыме
                             такой бульдозерист».
Ну что — помогаете
                                    или за водкой потопали?
Вижу по глазам —
                                    вам нужен фараон.
Кстати,
работаю исключительно на сэкономленном топливе,
так что государству
                                    не наносится урон.
В ларёк опоздаете?
                                   Эх вы, работяги!
Вы — не класс рабочий,
                                             а так,
                                                       лабуда.
Делали бы лучше вы себе саркофаги,
может быть, пили бы меньше тогда…»
И всех фараонов отвергая начисто,
а также алкоголиков,
                                     рвущихся к ларьку,
он их посылает
                           на то, чем были зачаты…
Это —
              сарапулькинское фуку!

Антонио Грамши когда-то сказал: «Я — пессимист по своим наблюдениям, но оптимист — по своим действиям».

Я видел разруху войны,
                                         но и мир лицемерный — разруха.
У лжемиротворцев —
                                         крысиные рыльца в пушку.
Всем тем,
                 кто посеял голод и тела,
                                                             и духа, —
фуку!
Забыли мы имя строителя храма Дианы Эфесской,
но помним, кто сжёг этот храм.
                                                     Непомерный почёт фашистёнку,
                                                                                                             щенку.
Всем вам,
                  геростраты,
                                       кастраты,
                                                        сажавшие,
                                                                               вешавшие, —
фуку!
Достойны ли славы
                                    доносчики и лизоблюды?
Зачем имена стукачей
                                      позволять языку?
А вот ведь к Христу присоседилось липкое имя Иуды —
фуку!
За что удостоился статуй
                                             мясник Александр Македонский?
А Наполеон — Пантеона?
                                             За что эта честь окровавленному
                                                                                                         толстяку?
В музеях, куда ни ткнешься, —
                                                      прославленные подонки…
Фуку!
Усатым жуком навозным
                                            прополз в историю Бисмарк.
Распутин размазан по книгам
                                                     подобно густому плевку.
Из энциклопедий всемирных
                                                     пора уже сделать бы высморк —
фуку!
А ты за какие заслуги
                                      ещё в неизвестность не канул,
ещё мельтешишь на экране,
                                                  хотя превратился в труху,
ефрейтор, колумб геноцида,
                                                    блицкрига и газовых камер?
Фуку!
И вам, кровавая мелочь,
                                                хеопсы-провинциалы,
которые лезли по трупам —
                                                 лишь бы им быть наверху,
сомосы и пиночеты,
                                     банановые генералы, —
фуку!
Всем тем, кто в крови по локоть,
                                                        но хочет выглядеть чистенько,
держа про запас наготове
                                                  колючую проволоку,
всем тем, в ком хотя бы крысиночка,
                                                               всем тем, в ком хотя бы
                                                                                                            фашистинка, —
фуку!
Джек Руби прославленней Босха.
                                                         Но слава ничтожеств — ничтожна,
и если нажать на кнопку
                                           втемяшится в чью-то башку,
своё последнее слово
                                        планета провоет истошно:
«Фуку!»

Сикейрос писал мой портрет.