Наталия Лазарева - Листьев медь (сборник)

• Название: Листьев медь (сборник)
• Автор: Наталия Лазарева
• Жанр: Научная Фантастика

В «научных романах» (scientific novels) Наталии Лазаревой фантастические события врываются в обычную, казалось бы, жизнь. Привычную вычислительную технику неожиданно заменяют таинственные корпы, работающие на лигокристаллах, происхождение которых покрыто тайной («Листьев медь»). Пытаясь раскрыть сложный код, запрятанный в старинных документах, инженеры натыкаются на признаки присутствия иной цивилизации… У двух студентов лиготехникума начинают бесследно исчезать их сверстники («В пределе стремиться»), а потом и они сами оказываются в странном и страшном мире гранников, подобном дантову «Аду». Сообразительность, знания и верность помогают друзьям вернуться домой. Но туда ли они вернулись, откуда ушли?.. Оба произведения входят в цикл Наталии Лазаревой «Повести временных поверхностей».

---

7

Демура

После Коля Демура часто впоминал этот вечер – даже не оттого что произошло тогда, а оттого, что он впервые ощутил то самое состояние, которое позже назвал «идеальным газом».

…Иногда он и не соображал, зачем стоит здесь и погружался в приятное простостояние, но когда приходило осознание – от головы до ног нечто проваливалось по телу вниз, взрывалось, поднимаясь обратно к холодному лбу облаком легкого шипучего идеального газа.

Коля достоялся, взял синюю пачку абонементов и вышел на улицу. Миновал оклеенный одинаковыми афишками забор, маленькую мастерскую и только у качающейся на воде баржи-ресторана понял, что идет не ту сторону.

На другой день он положил синюю пачку на стол Майке Городошнице. Она сидела, как всегда, уткнув ручку в пустой лист бумаги.

– Это что, билеты в Австралию? Там сейчас весна… – сказала она хриплым голосом, словно только что проснулась.

Демура по возможности спокойно объяснил, куда приходить, чтобы посмотреть фильм. И добавил, что это рядом с его домом: подошел, взял на всех, народу почти не было…

В хорошо известном людям и малозаметном с виду доме культуры крутили старые знаменитые фильмы, которые нигде больше посмотреть было нельзя: от немых, в которых словно бы говорили затененными глазами немыслемые красавицы – до красавиц иных – завитых, щипанных, с огромными плоскими довоенными плечами.

– Надо подумать, надо подумать… – но Майка взяла себе стразу три – на себя, пожилого отца и свою давнюю подругу.

Сотрудники подходили по одному, крутили головами, совали Коле бумажки и мелочь.

И она, слава Богу, тоже подошла. Демура рассчитал, чтобы всем хватило, и остался один лишний. Она подошла, убрала волосы за уши, подколола шпильку, медленным мизинцем потрогала синюю бумажку и прошептала:

– Только у меня сейчас нет денег.

– Потом отдашь, – отозвался Коля.

– И я не знаю, может, я потом не смогу.

– Абонемент только на один месяц.

Она подцепила бумажку двумя пальцами и понесла к сумочке, а Николай негодовал: «Ведь запросто потеряет».

Он объяснил ей, как туда ехать. Объяснил подробно, даже нарисовал, а она пристроилась, перегнувшись, у его стола, опираясь на острые локти, и отрывала от кривого чертежа мелкие клочки бумаги, мусолила их небрежными пальцам, совала в рот и жевала. Встретиться у метро он ей не предложил.

В день первого фильма он с утра придирчиво осмотрел ее. Она пришла на работу в стареньком коротком платье, темно бордовом. Видимо, не успела подколоть пучок, почти до подола платья свисала мягкая, свободная коса, которая никогда не казалась тяжелой на ее подвижной голове. Николай подумал, что от этого вечера она ничего не ждет, и смирился.

Придя в де-ка пораньше, он устроился в буфете, купил бутылку пива и принялся наблюдать за обшитой лакированными деревянными рейками дверью. Здесь он ее не дождался, зато пришедшая, наконец, Майка потащила его в зал и все старалась усадить рядом со своей подругой.

Потом бледный мальчик в свитере прочитал со сцены лекцию о блиставшей несколько десятилетий назад заокеанской кинозвезде, и потушил свет.

Коля ничего не понимал, и уже не мог разглядывать зал, вертя головой. Потом в фойе послышались возгласы вахтерши, блеснул свет, и заскрипело кресло в соседнем ряду. Демура тут же рванулся туда, нашел, где скрипнуло, и позвал в темноту: «Ульяна!»

Темная быстрая фигура, спотыкаясь о колени соседей, пробралась к нему.

– Автобуса долго не было.

– Я вот здесь… Я здесь ждал. Придешь ты или нет.

– О-о-й! – протянула Уля. – Погляди!

Николай повернул голову к экрану, но поначалу ничего не видел, потому что не хотел, но пятно экрана разгладилось, сфокусировалось и обернулось широким глазастым лицом, гладкими волосами и веткой жасмина. Все это, зашуршав, обтянулось белым атласом и своенравно скрылось среди черных фраков.

Это еще что? Он снова отвернулся от экрана. Уля сидела, запрокинув голову. Действие на экране затянулось. Коле казалось, что медленно движутся там специально: тягуче сближаются, протягивают руки, бьются взглядами. А белесая женщина с гладкими волосами и веткой жасмина жестко смотрела с экрана, и все тянула, тянула…

Коля провел ладонью по подлокотнику кресла и на самом его обрыве наткнулся на улину руку. Уля быстро работала пальцами – скручивала и раскручивала билетик. Он забрал ее руку, притянул к себе и положил себе на грудь возле края воротника. Как теперь сидела Уля, неудобно протянув руку в сторону, в темноту – он не знал. Кисть у нее была влажная, у него – сухая. Он легко заскользил по ней ладонью, потом забрался в горячую ямку между пальцами и там, в морщинах кожи, среди горячих и мокрых линий жизни, любви и смерти, его палец…… продолжал свое дело. Уля сидела тихо, и нельзя было понять, куда она смотрит, уж очень далеко была запрокинута ее голова.

А в кино среди факелов и дыма ехала в скрипучей телега женщина с плоским лицом и круглыми жестокими глазами. Бегали кругом темные толпы, кричали, а она так до конца и смотрела в зал, пока не зажгли свет.

Сомкнутое движение бывших зрителей вынесло их в черный переулок, и тут они начали тормозить, теряться и выбрались на набережную последними.

– Что это было там? – спросил Николай.

– Кино, – пожала плечом Уля, – «Иесавель» с Бэт Дэвис.

Никого вокруг уже не стало, толпа растворилась в переулках, набережной, проходах, де-ка захлопнулся, потушил свет, опустил шторы и, словно бы, вовсе пропал.

Сухой блеклый асфальт возле парапета набережной слегка светился.

8

Имитация

Рядом с эркером обосновалась Майя, называемая всеми Городошницей, потому что в любое свободное время бежала на выделенный участок секции городков в районном парке. Городки стали игрой «для избранных» не так давно, как раз, когда стало плохо с топливом, и бассейны прикрыли.

В городошную секцию записаться было трудно, но Майка пробилась, завела знакомства. Ленику казалось, что Майка только о городках и думает, что перед ее большими, светло карими глазами – словно специально растягиваевыми, чтобы не уснуть на работе, с тщательно подкрашенными и подвитыми ресницами – летают деревяшки, а ее сильные крепкие ноги в чистых белых носках переступают по травяному участку – да и на самом деле слегка приплясывают под столом.

Майка давно уже осела, подергавшись после университета. Если в отделе не было заказов, вовсе до обеда не поднималась из-за стола, то подкрашивая ногти одним из своей коллекции лаков (где-то их доставала же!), то просто уткнув перо ручки в чистый лист бумаги и глядя прямо перед собой растягиваемыми глазищами. При этом, стоило только кому-нибудь незнакомому войти на территорию отдела – Майка тут же, как будто ее включали, принималась писать. Все равно, что.

Когда Леник продумывал план получения хоть небольшого куска задания по имитации нагрузки изделия КЛ14 и в плане уже появился седьмой пункт, голоса и лязг оторвали его от дела.

Анпилогов резко распахнул дверь, миновал предбанник, вышел на лестничную площадку и погрузился в звон, стук и брань.

Серебристые металлические кронштейны, уголки и перекладины смещались, стучали, скрежетали, съезжали и вздымались среди рук, плеч и взлохмаченных потных макушек грузчиков из модельного цеха и – искривленного, подставляющего плечи, спину и бока под острые ребра сооружения, помятого, но ликующего и брызжущего стремлением и деланной злостью Геры Фельдштейна, который значился в списке отдела разнорабочим, но в, тоже время, занимал пост председателя месткома.

Серебристые поверхности, углы, взмокшие макушки и гремящие башмаки неукротимо взобрались вверх по лестнице, на веселом и хамски орущем усилии проскрежетали по фальшполу, всадили пару глубоких шрамов в створки дверей и заняли неожиданное для Леника прочное положение прямо перед столом, перекрывая вид на эркер, Обь и сотрудников.

– Гера! – уже давно кричал Анпилогов, – Гера! Что вы притащили? Чей приказ? Что это вообще за штуковина?

– Кроссшкаф, Леник, кроссшкаф. Что, не знаешь такого устройства?

– Кто велел… Его – сюда? – захрипел Анпилогов.

– Там, в комплексе, решили. Кэтэван мне задание давал. Мне лично, мне, запомни это, Леник! – Фельштейн бил себя в грудь, увязая покрасневшими от натуги и трения об металл пальцами в мокрой от пота рубахе, на которую был кое-как натянут комбинезон.

– Не фига не понимаю… – Леник снова схватился за черную изогнутую трубку.

– Да-да, будет вам полезная деятельность! Нечего мельтешить и гадить мне! – Кэтэван Ламидзе, глава испытательного комплекса, небольшой, хищный, исхудалый, с лицом таким, словно его обрабатывали на токарном станке и потом долго полировали мелкозерной шкуркой, сообщал, словно отпихиваясь от Анпилогова. – Работа… Да! Я пытался отвертеться. Не вышло! Все свихнулись, все. Ты слушаешь же меня, Леонид Михалыч?