Илья Нусинов - Добро пожаловать или Посторонним вход воспрещен!

• Название: Добро пожаловать или Посторонним вход воспрещен!
• Автор: Илья Нусинов
• Издательство: «Искусство»
• Жанр: Детская проза
• Год: 1964

Киносценарий всеми любимого одноименного фильма киностудии «Мосфильм». В конце книги дана фильмографическая справка и представлены кадры из фильма.

Отсутствуют страницы с 55 по 60

---

Отовсюду — с кончиков пальцев, с ушей, с носа — стекали огромные капли. На трусах было написано: «Костя Иночкин».

Костя вел за лапку какое-то большое насекомое, вроде белого таракана, тот — другого, поменьше, а тот — еще меньше, и так далее до самого малюсенького. На насекомых было написано: «Бациллы коклюша». Стрелка, наподобие тех, что ставят на развилках дорог, указывала, что вся эта процессия направляется в лагерь.

Внизу двустишие:

За купание без разрешения
Отправлен домой без промедления.

А наверху, словно нимб над головой, были расположены слова: «Позор нарушителю!».

Глаза ребят были устремлены на Валю. Все молчали. У Веньки дрожали губы.

И Валя не выдержала взглядов.

— Ты неправ, Веня, — сказала она. — Просто Марат дисциплинированный пионер, и интересы коллектива для него выше личных отношений.

Ребята молчали.

— Давайте не будем обсуждать, — строго сказала Валя и еще строже прикрикнула: — И вообще не толчитесь здесь! Пора на репетицию! Слышите!..

* * *

Летит песок. Свинья, словно землеройный снаряд, вонзилась в мягкий грунт под стенкой трибуны. Время от времени девчонки вместе с деревенскими оттягивают ее за задние ноги и проверяют результаты работы. Костя проталкивает в щель кусочек котлеты, котлета падает в яму, ребята отпускают свинью, и она с визгом и хрюканьем вновь устремляется к норе.

* * *

Огромные окна столовой были наглухо затянуты марлей — от мух. В столовой шла репетиция.

Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу историю загоним.
Левой!
Левой!
Левой! —

вдохновенно выкрикивали ребята.

Они стояли на сцене сбитой группой в три шеренги. Они шагали на месте, глаза их сверкали, а Венька стукал в барабан.

— Не надо эту самодеятельность, — подошел к Вале Дынин.

Валя вскинула на Дынина удивленные глаза.

— Это же Маяковский, — сказала она.

— Знаю. А Маяковского в каком классе проходят? И по тематике не то: Адам, Ева. Понятно говорю?

Валя хотела что-то возразить, но Дынин уже обернулся к ребятам:

— Стих «Наш лагерь» выучили?

— Выучили… Выучили… — вразнобой ответили ребята.

— Три-четыре! — скомандовал Дынин.

Лагерь — наша большая семья, —

началась нестройная декламация.

Из раздаточного окна умильно внимали искусству чтецов поварихи, судомойки и мужчина из обслуживающего персонала.

Мы бодры, веселы,
Хорошо нам живется, друзья!

— Стоп! — скомандовал Дынин. — «Бодры» надо говорить бодрее, а «веселы» как?

— Веселее.

— Молодец, понял. Вот так и продолжайте, — сказал Дынин и направился к выходу.

Лагерь — наша большая семья,
Мы бодры, веселы,
Хорошо нам живется, друзья!..

— Марат идет! — шепнул Венька.

Марат подошел и, не глядя на ребят, нерешительно остановился возле вожатой.

— Стань на свое место, — приказала она.

Марат стал.

— Иуда, — прошептал ему Шарафутдинов. — Продал свой талант за тридцать сребреников.

— Врешь! Ничего я не получал!

В соответствии с распорядком
Начинаем мы утро с зарядки.

Все развели руки в стороны, а Димка и Шарафутдинов сжали при этом кулаки и с обеих сторон тиснули Марата под ребра. Марат крякнул и перешел на другое место.

— Двурушник! — шепнул ему Венька. — Сам в крапиву прыгал, а сам…

Угощают нас вкусным обедом,
Суп и щи мы едим всегда с хлебом…

За раздаточным окном, прикрывая рты, одобрительно хохотали поварихи.

— «Кто не ест — мы стыдим» — продекламировал маленький мальчик.

— «По-ху-деешь — ему говорим!»

На последней строчке все показали на Марата, а Шарафутдинов развернулся и звезданул ему по шее. Марат съежился и принял удар как справедливое возмездие.

* * *

Свинья перестала копать и улеглась в вырытой яме. Улеглась, поджав под себя ноги, смежила белесые ресницы и ровно засопела.

— Эта свинья готова, — сказала Нелька. — Давайте другую.

Но свинья ни за что не хотела уступать место. Она, как пробка в горлышко бутылки, плотно вошла в яму и заполнила ее всю.

Девочки и деревенские ребята пытались выковырять свинью, но пальцы скользили по щетинистому боку. Свинья подрагивала кожей и довольно похрюкивала — ей было приятно.

Костя через щель проталкивал на нее маленькие черепки от валявшихся под трибуной битых цветочных горшков и даже — «тьфу, тьфу!» — плевал на нее. Но ленивая тварь не шевелилась.

— Сейчас я ее!.. — пригрозил один из деревенских и набрал пригоршню гравия.

— Не смей бить животное! — строго прикрикнула на него Митрофанова. — Ее надо лаской! — и, присев перед свиньей на корточки, нежно захрюкала.

Все присели вокруг свиньи и тоже захрюкали. Свинья положила морду на рыхлую землю, закрыла глаза и снова засопела.

Подошел скучающий парень с профилем Гоголя.

— Чего это вы делаете?

— Сыпь отсюда, — сказали ему.

Парень ушел.

— По упрямству, — сказала Лера, — это какой-то осел, а не свинья.

— Да, — согласилась Нелька и, поднявшись, отряхнула коленки. — Со свиньей по-хорошему нельзя. Бей! — приказала она.

Деревенский размахнулся и влепил всю пригоршню гравия свинье в бок. Свинья выпорхнула из ямы, как вспугнутая куропатка, и, пронзительно вереща, бросилась по аллейке. Девчонки — за ней. Деревенские бежали по кустам — выходить на открытое место им было небезопасно.

— Чунька, чунька!.. — звали они вполголоса, но ошалевшая скотина и ухом не вела.

* * *

— «Лагерь — наша большая семья» — выкрикивали мальчишки третьего отряда, доводя декламацию до предельной выразительности.

— «Мы бодры, веселы…» — На «бодры» они вздрагивали, как под холодным душем, на «веселы», широко улыбаясь, отбивали чечетку.

И вдруг в комнату что-то влетело.

— Кабан! Дикий кабан! — завопил Шарафутдинов.

Обезумев от страха и резко изменив курс, свинья рванулась назад. За ней — толпа преследователей. Свинья шарахнулась было влево — там завизжали девчонки, вправо — наткнулась на деревенских. А сзади в два пальца свистел Шарафутдинов.

Путь был один — к трибуне. Свинья рванулась туда со скоростью мотоцикла, на вертикальной стене. Подбежав к вырытой яме, она юркнула в нее, напряглась, закопошилась, заерзала задними ногами и, пронзительно хрюкнув, проскочила под трибуну.

— Тихо, тихо ты, — шепотом увещевал ее Иночкин.

Запыхавшиеся преследователи столпились вокруг ямы.

— Шарафутдинов, — сказала подошедшая Валя. — Сбегай к завхозу, пусть придет с ключом.

Шарафутдинов не двинулся с места.

— Ты слышал, что я сказала?

Все взгляды были обращены на Шарафутдинова.

— Я не пойду, — сказал Шарафутдинов.

— Почему?

Мальчишки из-за Валиной спины грозили девчонкам кулаками, девчонки зло смотрели на мальчишек.

— Я… я ногу подвернул, — нескладно нашелся Шарафутдинов.

— Вот новости, — сказала Валя. — Тогда ты сходи, Веня.

— Не могу.

— Почему?

— Не могу, и все.

— У него гланды, — сказал Стасик Никитин.

— Ой, ребятки, — покачала головой Валя, — что-то мне это все не нравится.

— Валя, — решилась Лера. — Дайте честное комсомольское, что никому не скажете…

* * *

Дынин стоял на табурете возле висевшего на стене большого разграфленного листа: «Движение привеса по отрядам». Слева — надпись «С чем приехали?», справа — «С чем уехали?» Слева изображен костистый мальчик с изможденным печальным лицом, справа — румяный, улыбающийся бутуз с пухлыми, как у младенца, щеками и с бицепсами гиревика.

От левой графы к правой струились цветные нити: «1-й отряд», «2-й отряд» — и так далее. Нити дружно шли вверх.

Дынин заглядывал в какую-то ведомость и переставлял булавки, отмечая результат последнего взвешивания.

— Можно к вам? — спросила Валя, входя в кабинет начальника лагеря.

— Мхм, — промычал Дынин, у него в зубах были зажаты булавки с цветными стеклянными шариками вместо головок.

— Товарищ Дынин, — сказала Валя, — у меня к вам серьезный разговор.

Она была собрана, напряжена и решительна.

— Давно пора. Ты смотри, что делается. Ай-яй-яй!..

— Товарищ Дынин…

— Сиди, сиди, сейчас разберемся, — Дынин скорбно поцокал языком и сказал: — Придется завтра перед родителями ответ держать. Ай-яй-яй!.. У всех привес, а третий отряд на месте топчется. С чем приехали, с тем и уедут… А в других-то отрядах что ни день — сто грамм, что ни день — сто грамм, а то и сто пятьдесят! — Он показал на высоко задравшуюся нитку.