Андре Шиффрин - Легко ли быть издателем. Как транснациональные концерны завладели книжным рынком и отучили нас читать

• Название: Легко ли быть издателем. Как транснациональные концерны завладели книжным рынком и отучили нас читать
• Автор: Андре Шиффрин
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: О бизнесе популярно
• Год: 2002
• ISBN: 5-86793-185-4

Андре Шиффрин — американский издатель, кавалер ордена Почетного Легиона (Франция), лауреат одной из самых престижных литературных премий Италии (Il Premio Grinzane Cavour, 2002 г). Наградами он удостоен не только за свою Издательскую деятельность, но и за эту книгу, представляющую нечто среднее между мемуарами профессионала и памфлетом.

С 1961 г. А. Шиффрин работал в «Пантеоне» — подразделении издательского гиганта «Рэндом-Хауз», которое специализировалось на интеллектуальной литературе. В 1990 г., когда новые владельцы «Рэндом-Хауза» принялись изымать из планов все, что не отвечало их мнению о вкусах массового потребителя, редакторы «Пантеона» подали заявления об увольнении. Основав независимое издательство «Нью-Пресс», А. Шиффрин поставил во главу угла качество, а не прибыльность книг. Подробно рассказывая о расцвете и гибели «Пантеона», автор проливает свет на закулисную жизнь крупных коммерческих издательств, а также показывает механизмы, используемые концернами в борьбе за рынок. Но даже в таких условиях, как доказывает А. Шиффрин, делясь опытом «Нью-Пресс», независимое интеллектуальное издательство способно выжить.

---

Но усилия остановить Гитлера, предпринятые Голланцем и многими другими интеллектуалами, оказались тщетны. «Блицкриг» германских войск и оккупация большей части Европы повлекли за собой кардинальные, леденящие кровь перемены. Из Европы в США устремились беженцы.

Глава 1. «Хорошие книги» для избранных и для миллионов

Французская колония в Нью-Йорке 1941 года была совсем мала. В основном она состояла из людей, приехавших в Америку еще до войны, — рестораторов, поваров, разных мелких предпринимателей. Но вот к ним добавились изгнанные из Франции политики и интеллектуалы, в большинстве своем настроенные против режима «Виши» и тем резко отличавшиеся от эмигрантов предыдущей волны. Итак, французская колония раскололась: одни поддерживали Анри Петена; другие, как и множество их соотечественников на родине, ждали, чем дело кончится (таким людям французы придумали меткое прозвище «attentistes» — «выжидалыцики»); и, наконец, имелась горстка противников «Виши» — точнее, две горстки, сторонники Шарля де Голля и приверженцы его соперника генерала Анри Жиро[25].

Фонд Рокфеллера и другие организации пытались добывать французским ученым визы и устраивать их в американские университеты. Однако в большинстве случаев эти усилия терпели двойное фиаско — им противодействовали как Государственный департамент, старавшийся всеми правдами и неправдами уменьшить приток еврейских беженцев из Европы в США, так и большинство американских университетов. Гарварду и другим крупным научным центрам, казалось бы, следовало встречать ученых-изгнанников с распростертыми объятиями, но вместо этого беженцы столкнулись с мощным, откровенно ксенофобским и антисемитским противодействием. Но, несмотря на искусственные ограничения числа и влияния эмигрантов, Клод Леви-Строс, Жорж Гуревич и другие вскоре заняли достойное место в интеллектуальном мире США; на базе нью-йоркского учебного заведения «Нью скул» («New-York’s New School») возник настоящий «университет в изгнании».

Вопреки квотам на въезд и прочим препонам, сотни тысяч беженцев прибыли в Америку еще до начала военных действий в Европе. Больше всего — около 300 тысяч — приехало из Германии и Австрии. Среди них были и видные издатели, некоторые из которых задумали возродить в изгнании свои издательства. Кое-кто — например владельцы семейной фирмы «Фишер ферлаг» («Fisher Verlag») — продолжал издавать книги на немецком. Другие стремились отбирать для издания англоязычную литературу, причем часто переключались на совершенно непривычные для себя направления. Например, Л. Каган из берлинской фирмы «Петрополис» («Petropolis»), известной в Европе 20-х годов своими изданиями русских литераторов-эмигрантов, начал новую жизнь во главе новорожденного издательства Международного университета, которое специализировалось на психоаналитической литературе фрейдистской школы. Но для моего рассказа важнее тот факт, что Курт Вольф — один из виднейших немецких издателей 20—30-х годов, прославившийся тем, что первым выпустил произведения Кафки, — при участии своей жены Хелен и американского партнера Кирилла Шаберта основал в Нью-Йорке в 1942 году издательство «Пантеон букс». Вскоре к ним присоединился мой отец Жак Шиффрин.

Мой отец родился в России в 1892 году. Вскоре после окончания Первой мировой войны он уехал во Францию, где начал карьеру издателя и переводчика. Располагая очень скудными средствами, он начал издавать французских классиков, а также с помощью своего нового друга Андре Жида перевел на французский ряд произведений русской классики. Эти переводы переиздаются до сих пор. Свое издательство он назвал «Эдитьон де ля Плеяд» («Editions de la Pléiade»). В 30-х годах он разработал концепцию ныне знаменитой библиотеки мировой классики «Плеяд» («Pléiade»). Нынешняя «Плеяд» представляет собой серию роскошных подарочных изданий, но изначально она задумывалась отцом для того, чтобы сделать литературные шедевры доступными по невысоким ценам.

Предприятие имело такой успех, что скудного капитала моего отца вскоре оказалось недостаточно. Отец вступил в переговоры с гораздо более мощной фирмой — издательством «Галлимар» («Gallimard») — и в 1936 году объединил с ним силы, сделавшись руководителем серии «Плеяд». Полагаю, он предполагал трудиться в «Галлимаре» до конца своих дней, но тут грянула война. Несмотря на возраст — отцу уже давно перевалило за сорок, — Жака Шиффрина призвали во французскую армию. Вскоре после оккупации Франции отец узнал, что у нового германского «посла» Отто Абетца уже заготовлен список тех, кого надлежит отлучить от французской культуры, — в основном евреев. Абетц работал во Франции еще до войны и отлично ориентировался в местной общественной и культурной жизни. Как-то он изрек, что ключевыми общественными институтами Франции являются банк, компартия и «Галлимар»[26]. Чтобы «Галлимар» стал полезен Абетцу, его следовало сделать «арийским», а единственным евреем среди видных сотрудников издательства был мой отец. 20 августа 1940 года Франция капитулировала, и вскоре отец получил из «Галлимара» письмо в две строчки — извещение об увольнении. Вина семейства Галлимар тут невелика — ведь оно действовало под прямым нажимом немецких оккупационных властей. Тем не менее Галлимары — что чисто по-человечески понятно — предпочли забыть о своем поступке, так что много лет роль моего отца в переходе серии «Плеяд» под крыло «Галлимара» и история его увольнения просто-напросто замалчивались. С тех пор «Плеяд» стала настоящим стержнем издательской деятельности «Галлимара». Даже после выхода французского варианта моей книги в прошлом году[27] «Галлимар» отказывается признаться в содеянном во время войны и, более того, вопреки всем фактам утверждает в заявлениях для прессы, будто мой отец покинул Францию в 1939 году. Достоверный рассказ о произошедших событиях можно найти в великолепной истории французского книгоиздания в годы немецкой оккупации, написанной Паскалем Фуше[28].

Отец сознавал, что для еврея, да к тому же выходца из другой страны, — тем более уже взятого на заметку оккупационными властями — остаться во Франции значит подписать себе смертный приговор. Демобилизовавшись из армии, он целый год промаялся, добывая визы, пропуска и билеты в безопасные места для себя, своей жены Симоны и своего шестилетнего сына — то есть меня. Так мы отправились по проторенной многими беженцами дороге из оккупированной Северной Франции в южную демилитаризованную зону. Несколько месяцев мы прожили в квартире в Сент-Тропезе, ранее служившей нам чем-то вроде дачи. Наконец, благодаря содействию настоящего героя — американца Вэриэна Фрая, приехавшего во Францию с поручением спасать интеллектуалов, чья жизнь была под угрозой, — мы обзавелись всеми необходимыми бумагами и весной 1941 года отправились из Марселя морем в Касабланку. Среди пассажиров нашего парохода преобладали беженцы из Германии. Мне накрепко врезались в память корзины на палубе, набитые паспортами со свастикой. Когда мы прибыли в Касабланку, лицемеры-вишисты заявили, что беженцы переполнят все гостиницы города, а потому их следует разместить в пустыне, где условия жизни были просто ужасны. Благодаря Андре Жиду, приютившему нас в своей квартире в Касабланке, мы избежали этих концлагерей в песках. После нескольких месяцев ожидания мы попали в Лиссабон и наконец в августе 1941 года добрались до Нью-Йорка. Там-то спустя несколько месяцев отец и возобновил свою издательскую деятельность, решившись выпускать в чужой стране книги на французском языке.

В 1942 году, одолжив немного денег у друзей, он начал выпускать книжную серию, которая впервые познакомила Америку с литературой французского Сопротивления. «Молчание моря» Веркора вышло в Нью-Йорке вскоре после того, как английские летчики разбросали тираж этой книги над Францией. Также были изданы — во французском стиле, то есть в бумажной обложке — «Армия теней» Жозефа Кесселя и сборник стихов Луи Арагона. Эти книги давали живущим в Новом Свете французам определенное представление о происходящем в Европе. Вскоре отец заключил контракты с рядом издателей-единомышленников из Латинской Америки. Среди тех, кто внимательно следил за изданиями нью-йоркских изгнанников, была и Виктория Окампо из буэнос-айресского «Эдисьонес дель сур» («Ediciones del Sur»). Со временем книги французских борцов Сопротивления были переизданы и в Аргентине.

Мальчиком я часто заходил к отцу в издательство. Хотя, как и многие дети, я интересовался и даже восхищался работой своего отца, мне никогда и в голову не приходило, что я пойду по его стопам. Я считал, что мои скромные способности не идут ни в какое сравнение с его разносторонней одаренностью — помимо всего прочего, он владел несколькими языками и был наделен талантом книжного дизайнера. Хотя дома у нас мне нравилось слушать его беседы с Ханной Арендт[29] и другими собратьями по изгнанию, а также немногочисленными американскими друзьями, их заботы казались очень далекими от моих интересов подростка. Я вовсе не был одним из тех издательских детей, которые считают, что будущий пост в отцовской фирме гарантирован им автоматически. Драматический опыт изгнания отучил меня загадывать на будущее, вложил в мое сознание мысль, что целый мир может быть утрачен в одночасье.