Марта Кетро - Вдохнуть. и! не! ды!шать!

• Название: Вдохнуть. и! не! ды!шать!
• Автор: Марта Кетро
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-048577-2, 978-5-9713-6850-2, 978-5-9762-5180-9

Книга представляет собой сборник рассказов победителей конкурса сетевой литературы «ЖЖОuT», проводимый ИГ АСТ совместно с интернет-магазином Ozon и журналом «Yes!» летом 2007 года.

В течение двух месяцев любой блоггер мог прислать свои тексты и в перспективе стать автором крупнейшего издательства России. Редактор-составитель сборника — легенда русского интернета Марта Кетро, победитель культовой сетевой премии Паркера (Лучший журнал 2006 года в категории «Литература») и первый сетевой автор, которого приняли в Союз писателей. 31 счастливчик стал победителями конкурса «ЖЖОuT». Их работы вошли в книгу с одноименным названием.

Некоторые тексты этой книги — не просто рассказы, а человеческие документы, повествующие о судьбах живых НЕПРИДУМАННЫХ людей. Впрочем, есть и сказки, в которых сквозь волшебство просвечивает реальность. Перед вами истории о любви и смерти, о жизни в самых разных ее проявлениях.

Авторы прикасаются к столь больным и нежным темам бытия, что читателю остается только «вдохнуть! и! не! ды! шать!» — до самой последней страницы.

---

А привыкание к магазинам у нее делится на три стадии, сейчас идет вторая, а третья — будет воровать. Вот, помню я, стоит так мама в универсаме и откручивает присоски от полочки для ванной, нам как раз были нужны такие. А я рядом, на шухере. А тут подходит к нам тетка в тужурке и говорит «ачойта?». А ничего, блин, и пошли оттудова с досадой. А тетка всюду за нами, то тут, то там выглядывает мордой из-за полок. Тут мама разозлилась, что ж такое, в самом деле, и стала рассеянно в сумку кидать всякие вещи подороже, а тетка, было, вдохнет поглубже, чтоб свое «ачойта», а маму сразу же из сумки вынимает и кладет в корзинку, ах я, простите, что-то тут задумалась, я вспомнила вдруг строчку из Бальмонта. А с того дня, когда я не дала ей спереть из гостиницы полотенце, у нее не стало больше дочери. На весь самолет она шипела мне потом: «Вот слушай мать, всегда слушай мать, если мать тебе говорит, что не попалят, то, значит, не попалят, то, значит, ей, наверное, видней?»

* * *

Но все равно она уже чужая тут, она еще не там, но и уже не здесь. На все, что тут, она теперь взирает сбоку и свысока и очень отстраненно, она тут только зритель передачи «Удивительное рядом». Мы с ней сидим в кафе, она вдруг говорит: «Ну-ка я-ка шас его», — и достает фотоаппарат. «Я должна, — говорит, — это сфоткать для Ричи, да ты посмотри, ну что за харя, ай да морда, не ну моорда, ну мооорда, ды вон же за соседним столиком, вон-вон встал вон, к нам идет».

И русский она стала забывать немножечко, и в интонациях уже появился легкий импортный флер, особенно в вопросительных предложениях. «А кто же слопал колбасу?» как «уат из зы кепитыл оф грейт бритын?». Когда она совсем уже по-американски говорит своему мужу в телефон: «Ричи, гууууд», мне хочется подскочить, встряхнуть ее за плечи и сказать: «А Волга впадает в Каспийское море, нну быстро вспомнила картинку в своем букваре». Теперь у нее все хайвеи да апартаменты, вот это вот, в котором дверь в туалет не закрывается, это апартамент. И стала забывать многие русские слова, но милосердно пытается это скрыть и тянет предложение, как училка на уроке — к доске пойдеееет… к доске пойдет у нас сегоооудня. Настанет день, и она мне еще скажет, как злодеи в ихних фильмах — где Борис, я пришла его убивать?

Она стесняется своей несопричастности и прям старается, как может. И в первое время все подчеркивала патриотизм, хотя бы в гастрономических пристрастиях. Окрошки дайте, дайте ей пельмень и дайте сальца. А тут вообще недавно говорит: «Ты мне посыпь-ка солью хлебушко». Хлебушко — калачу дедушко. В своих мечтах она, я думаю, сидит румяная и валенком дубасит воблу под плакатом «Кушай тюрю, Яша». Возможно, она при этом лаже пела бы песню «Я люблю, страна, твои просторы». Под свою косит, а га, да видали мы.

И бабушка не дает скучать, у нас тут весело, и день-деньской и ночью темною в наших апартаментах не умолкают восклицания радости и бубенцовый серебристый смех. Большую часть времени наша бабуся, скажем так, находится в режиме ожидания, на лице ей поставлен скринсейвер аритмичного моргания, а активируется она только при упоминании продуктов питания и производных тем. Возможен диалог на тему горьких огурчиков, ей есть что вспомнить о капусте, и мы недавно, затаив дыхание, чтоб не вспугнуть, прослушали получасовое жаркое выступление, из текста которого могла бы получиться лирическая песня «Я положу в голубчики сметанки». Спит она у нас на кухне на диване у холодильника, к нему лицом. Когда подкрадываешься к холодильнику ночью на цыпочках, открываешь его тихонько-тихонечко, ее чуткое сердце начинает выстукивать «аларму», она распахивает резко ясные очи, секунду проводится сканирование свой-чужой, и вот уже по дому от наших апартаментов расходится по окружности ее радушный вопль: «Еееешьте! Пеееейте!» И сразу после — девичьего тела звуки «ах» и звуки «плюх». Все это — чертова, правда!

Откушамши, бабуся никогда не ограничится формальным «спасибо», а скажет: «Спасибо, дай тебе бог счастья, радости, доброго здоровья, главное в жизни — это здоровье», — по коридору продвигаясь в направлении дивана, мне желают всего самого наилучшего, и уже из комнаты, кряхтя, всего того, чего я сама себе пожелаю, и оставаться такой, какая я есть.

* * *

Про свою американскую жизнь мама рассказывает какие-то совершенно невероятные вещи. Она живет там, в Калифорнии на какой-то высокой горе, там природа и по усадьбе бегают олени. Настоящие олени, а мама с мужем их гоняют, разве можно? Вы просыпаетесь, а олень к стеклу мокрый нос свой прижал и смотрит, уши торчком. Я бы непременно с оленем подружилась, ведь у него смешная попа. Хотя оно, конечно, я тут с одним уже дружу за это, и я могу сказать, что возлагала слишком многие надежды.

В Америке она завела себе собаку Лекси и стала ее очень любить. Поставила тут собакиных фотографий в рамочку и сидит любуется. Ай, вы только посмотрите на эту собаку, ай, что за чудо у нее кожаный такой нос, такая вся прям чудо собака, белая-белая, совсем не зеленая. Она по собаке ужасно скучает, она часто берет ее фотку в руки, смотрит, смотрит и приговаривает: «Да ты ж моя мяснуха-сабанюха, ты же мяснуха-сабанюха». Я вообще отвыкла ото всех этих нежностей, у меня возраст, но иногда, когда я ложусь к ней спать рядом, я беру ее за руку и говорю, немножечко стесняясь, «маама», она тогда прерывисто поворачивается ко мне и говорит: «Вот, Кать, вот Лекси, когда со мною спать приходит, она, ты не поверишь, ложится на подушку и вздыхает прям по-человечьи, смотри вот так вздыхает, вот так…» И я привычно жмурюсь и терплю, пока не отзвенит девятый вал протяжного маманиного звука, какой, сама-то я не знаю, но мне рассказывали, интересующиеся могут услышать в немецких кинолентах определенной тематики. Мы имеем привычку, если случится нам столкнуться в квартире в любом месте, пробегая каждая по своим делам, обняться и застыть и так стоять недолго. И вот мы так в последний раз когда столкнулись, она тут как обнимет меня, как засопит: «Да ты ж моя мяснуха-сабанюха», — и я забилась иступленно на материнской груди. Я теперь ее тоже так называю, а пусть попрыгает. Ваше уже.

Она пишет мужу Ричи очень трогательные, наивные письма, которые все, как одно, похожи друг на друга и отцефедоровское «Не нравится мне город Ростов. По количеству народонаселения и по своему географическому положению он значительно уступает Харькову». Теперь же у нас появилась новая забава, поскольку «Ричи хочет лирики». Озарение накатило в Гостином Дворе, когда посередине торгового зала она вдруг замерла с вытянутой на весу ногой, сказала: «Что это?» — и сказала: «У Ричи в жизни не было романтики, тык он ее получит». А было это Кристина Агилера, «джини ин зы батл», вот что это было. И в тот же вечер можно было видеть, как эта, скажем прямо, немолодая уже женщина выстукивает указательными пальцами письмо своему, что уж там, сушеному сморчку, я расхаживаю по комнате кругами, заложив руки за спину, и чеканю: «„Иф ю уанна би зиз ми ай кен мейк е уиш кам тру…“ — написала? Со следующей строки…», а бабушка следит за мной глазами, и грезится ей кабачок в подливе. И я не знаю, что думал там себе об этом Ричи. Я представляла так: вот он выходит из дому и садится в свое скрипучее кресло у дверей, к нему подходит старый пес и ложится к ногам. Он открывает ноутбук и читает: «Каман бейби лайт май файа, ммм-е-а». Ричи вздыхает, надвигает шляпу на глаза, прикладывает к усам серебряную губную гармошку и: май бонни из оувэ зы оушыын май бонни из оувэ зы сиии ты любимая ты услышь меня… А над головой у него облачко, как в комиксах, там мама, утопая по кокошник в золоте ржаного поля, стоит и отнимает у медведя балалайку, а я несу ей по тропинке, босоногая, в ситцевой тряпице краюху крынки молока.

Когда она уедет, я взвою так, что взмолятся соседи, а лучшая подруга скажет: «Слушай, да пошла б ты?» — и я опять до следующего ее приезда не буду убирать ейную зубную щетку и полотенчико. А с собаками на улицах надо что-то делать. Ды мало ли, что хотят, ды все хотят! Нельзя же так, товарищи, не при царской власти. Которые питерские френды, пойдемте девятнадцатого сентября пива дуть? Наревемся, нет?

Светлана Малышева (pheonita) Расскажи мне все

…По-моему, ей всегда было тридцать восемь. Или даже сорок. Ее мелкие «химические» кудряшки надо лбом не менялись лет двадцать — если не больше. Она носила одно и то же платье, изредка обновляя его в угоду моде то рюшами, то оборками, то каймой: платье имело цвет больного голубя, который не стремится выживать. У нее также было кольцо, постоянно слетавшее с пальца, и немного — косоглазие. Она страшно любила петь, но голосом при этом не обладала, поэтому — и не знаю уж, сколько раз — я получала от нее по макушке за непочтительное «Замолчала бы ты, Люд!». Плюс ко всему у нее были волосатые ноги и большая папиллома на правом крыле носа: жутко некрасиво смотрится, уж вы мне поверьте!