Эдуард Тополь - В погоне за наваждением. Наследники Стива Джобса

• Название: В погоне за наваждением. Наследники Стива Джобса
• Автор: Эдуард Тополь
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-42084-9, 978-5-271-41854-9

Силовые структуры России и США охотятся за создателями Тотальных Ночных Наваждений и попадают в водоворот любовных, политических и криминальных приключений.

Долгожданный политический детектив, который захватывает с первой страницы…

---

– Пап, меня приняли в обамовцы, и мне нужно выбрать мусульманское имя. Пожалуйста, напиши в школу записку, что ты согласен, чтобы я стал Хусейном.

– Ке-ем?! – возмутился отец. – Только через мой труп! – И повернулся к матери: – Ты видишь, что они делают! Может, они и меня заставят намаз совершать?!

– Тихо, – сказала мать. – Соседи не спят.

– Да плевать я хотел! – Отец снял пальто, швырнул его в сердцах на вешалку и повернулся к Стиву: – Нет! Наша фамилия Купер, понимаешь? Мы в Америке двести лет! Твой прапрадядя – Фенимор Купер! Ты понимаешь, что это значит?

– Тихо, – снова сказала мать. – Перестань кричать. Ребенок не виноват в том, что ты, племянник Фенимора Купера, голосовал за Обаму.

Отец аж онемел от этого выпада.

С трудом восстановив дыхание, он хлопнул дверью и ушел в кладовку к своему «Грюндигу».

А мама погладила Стива по голове и сказала:

– Не плачь, сынок. Все будет хорошо. Я напишу записку в школу.

Стив вытер слезы и ушел в детскую писать стихи про Обаму. Он еще с утра знал, что отец ни за что не согласится на его второе мусульманское имя, и решил своими патриотическими стихами компенсировать отсутствие отцовской подписи на записке. Но в очереди за хлебом, когда вокруг толпа, шум и толкотня, невозможно сочинять стихи. Зато теперь, когда сестра уже спит, отец сидит в наушниках в кладовке, а мама моет посуду, стихи рождались сами собой:

Бараку Обаме письмо я написал:
– Президент Обама, главный комиссар!
В юные обамовцы приняли меня,
Станет моя клятва крепкой, как броня!
Если террористы нападут на нас,
То у нашей армии есть теперь запас!
Я стреляю метко – ты увидишь сам,
Когда стрелять прикажешь
По любым врагам!
Президент Обама, когда начнется бой,
Пусть меня назначат в отряд передовой!

Еще раз перечитав эти стихи, Стивен остался очень доволен собой и уснул, думая о том, какой замечательный подарок он сочинил великому Обаме. Дети, как известно, рождаются для радости и умеют радоваться и смеяться в любых условиях, даже в концлагере. Вот и Стив, живя в семье непримиримого профессора-диссидента, каким-то странным образом сочетал в себе и знания отца о реальной истории возникновения Обамовской диктатуры, и веру в величие и мудрость Вождя всех времен и народов.

Утром в школе господин Фатых аль Керим повертел в руках записку матери Стивена и сказал:

– А отец почему не расписался?

Стивен не умел врать, но умел лукавить. Он сказал:

– Он руку ожег, когда газ включал. Зато я вот какие стихи написал!

Господин Фатых аль Керим прочел стихи, и стихи ему понравились.

– Хорошие стихи. Где-то я слышал такие же. Кажется, когда в Москве учился. Но отцу твоему я все равно позвоню.

– Нет! Не нужно! – испугался Стивен. И, поняв, что своим испугом выдал отца, постарался исправить эту ошибку: – Он это… он не сможет трубку держать. У него ожог.

– Он что, обе руки сжег? – усмехнулся директор. – Ладно, иди на урок…

И следующей же ночью, в 03.45, темный фургон с надписью «ХЛЕБ» подъехал к дому Куперов, трое гвардейцев в кожаных куртках и крагах вышли из машины, вежливо постучали в дверь полуподвала-бейсмента, показали заспанному отцу ордер на его арест, бегло осмотрели квартиру и нашли «Грюндиг». Этого оказалось достаточно, чтобы они увезли в своем «хлебном» фургоне не только отца с его «Грюндигом», но и мать.

А за Стивеном и его младшей сестрой приехали утром. Их отправили в социальный приют для детей врагов народа.

11 Решение майора Грущо

Пятница, 8 июля

Грущо проснулся среди ночи в холодном поту, цепко держа в уме подробности своего нового ужасного сна. Какой кошмар! Это писец!

Он нашарил на тумбочке свой мобильник, в панике поспешно нашел в нем забитый Катей телефон ее американской подруги Лизы Коган и нажал команду «вызвать».

– Алло! – почти сразу отозвалась трубка игривым женским голосом, смешанным с громкой танцевальной музыкой и веселым шумом мужских и женских голосов.

Грущо напрягся, но, слава Богу, довольно быстро сообразил, что если в Москве сейчас три часа ночи, то в Нью-Йорке (или где там эта Лиза находится) всего-навсего семь вечера.

– Алло! Слушаю! – сказала трубка.

– Лиза, здравствуйте! А можно Катю?

– Алло! Я вас не слышу! Громче! – крикнула трубка.

– Катю! Катю, пожалуйста! – крикнул Грущо, уже понимая, что если они там танцуют, то позвонил он совершенно зря. И услышал:

– Катя, это тебя. Кажется, твой, из Москвы…

А потом Катин голос:

– Да, я слушаю. Это ты, Стас?

– Я, я! – нервно сказал Грущо. – Ты можешь выйти из этого бардака?

– Почему «бардака»? – обиделась Катя. – У Лизы день рождения, мы отмечаем в русском ресторане. А ты ее, конечно, не поздравил?

– Ладно, потом поздравлю. Слушай меня! Срочно забери Андрея из лагеря! И этого, второго, как его, Виктора.

– С чего это я буду их забирать? У них еще две недели!

– Я сказал, срочно забери! Сегодня!

– Стас, не выдумывай! Что с тобой? Там прекрасный лагерь!

Блин! Грущо в сердцах дал отбой – не мог же он по телефону сказать ей, что это его дед полковник Станислав Грущо, половину боевых друзей которого в 49-м отправили в ГУЛАГ якобы за подготовку убийства Сталина, ночами слушал по трофейному «Грюндигу» «Голос Америки» и «Немецкую волну» и называл Сталина «папашкой» и «диктатором». И это его бабушка кричала деду: «Молчи! Если хочешь сесть в тюрьму, иди и садись! А при детях не смей о нем говорить!» И это он, майор Грущо, рассказывал Андрею про хлебные фургоны, в которых при Сталине возили арестантов, и про то, как в детстве его отец стоял в ночных очередях за хлебом, химическим карандашом писал на руке свой номер, получал по карточке буханку хлеба и бежал с ней домой по двадцатиградусному морозу…

А Андрюха, стервец, все запомнил и засунул в этот американский сон! Как он смог это сделать, да еще находясь в летнем американском лагере, – уже не важно! А важно, что это уже не шутки вроде похорон с гробами старых фильмов и придурочным покушением на Шубина. Это поклеп на американского президента! Если ЦРУ – или кто там у них этим занимается? – выйдет на Андрея, как на автора этого сна, то всё, писец, Андрея у них не вырвешь ни за какие бабки и никакими нотами протеста! Но что же делать? Что делать? Катя, блин, научила сына английскому, а теперь ему, Грущо, эту кашу расхлебывать! Но сейчас некогда ее винить, сейчас нужно сына спасать…

Спокойно! О том, что Андрей и его подельник Виктор – создатели этого сна, знает пока только он один. К завтрашнему утру, может быть, узнает и Катя – если она сегодня заглянет до ночи в Интернет. И тогда она тоже сообразит, откуда ноги растут у двух предыдущих киношных снов. Во-первых, у этого Виктора мать – киношница, работала гримершей на «Мосфильме», а теперь пашет на телевидении. А во-вторых, по пригласительным билетам Матвея Бережных Андрей постоянно ходил в Дом кино на детские фильмы и там, конечно, тоже наслушался разговоров о ситуации в российском кино. Это взрослые думают, что дети не вникают в их взрослые беседы и споры. А дети, наоборот, уши вытягивают к таким разговорам, впитывают их как губки, а потом обсуждают между собой. И кабинет Грущо в Тишинском райотделе тоже не случайно попал во второй сон – Андрей сто раз в нем бывал…

Конечно, Катя не дура, но даже если она все поймет и сообразит, то втихую забрать сына и его дружка из лагеря, поменять билеты и срочно вывезти их обоих из США – нет, на это ее не хватит. И значит, он должен лететь! Лететь в Америку – другого выхода нет. Но как ему, майору российской полиции, получить американскую визу, да еще срочно, сегодня?

Грущо снова взял свой мобильник и нажал «вызвать» последний набранный номер. А когда Лиза, тронутая его поздравлением, передала трубку Кате, сказал категорическим тоном:

– Кать, слушай меня и не задавай вопросов, хорошо?

– А в чем дело? – нетерпеливо ответила Катя, и Грущо, слыша музыку, вдруг подумал, что она там, наверно, танцует сейчас с каким-нибудь Рабиновичем. Но вслух он сказал:

– Катюн! Ты знаешь меня пятнадцать лет, и я тебя никогда ни о чем не просил. Но то, что я сейчас скажу, очень важно, очень!

– Ну, говори уже! – снова нетерпеливо сказала Катя. – Что ты хочешь? Чтобы я забрала Андрея из лагеря? Но это глупо!

– Нет, я хочу, чтобы ты срочно, сейчас послала мне телеграмму: «Тетя Роза при смерти. Срочно вылетай». Срочную телеграмму, «молнию»!

– Какая тетя Роза?! – возмутилась Катя. – Ты что, пьяный?

– Только не бросай трубку! Я абсолютно трезвый. И мне нужна эта телеграмма. Очень нужна!

– Ты хочешь прилететь в Америку? К нам? – насторожилась Катя.

– Я же тебя просил не задавать вопросов. Зайди сегодня в Интернет и к утру ты сама все поймешь. Но телеграмму пошли сегодня, сейчас. – И он смягчил голос: – Я прошу тебя! Пожалуйста!

– Ну хорошо… – дрогнула Катя. – Я, правда, не знаю, как здесь посылают телеграммы. Сейчас у Лизы спрошу…