Сан Тери - Отпусти - это всего лишь слово

• Название: Отпусти - это всего лишь слово
• Автор: Сан Тери
• Жанр: Эротика

Предупреждение. Мат. Насилие. Жесть. Но и любовь разумеется, куда без неё. В целом. Черновик. Не вычитано,не отредактировано. Но бета нашёлся. Скоро представит правку. Зачем становится кормом для людских глаз? Это у нас с ним любовь, а для всех остальных окружающих, мы просто.. пидоры...( с ) от автора. Это только первая часть, вторую собственно строчу, но я так устал писать, что захотелось отдачи и вообще понять, что существует этот гипотетический результат. Несмотря на эмоции и реакции обещать могу одно, я планирую и собственно уже где - то и подхожу к хеппи - энду во второй части. Так что во время съёмки ни одна зверюшка не пострадала.

---

Друг мой ветер, если я умру, но оставлю кому - то свои перья, смахни их нахрен. 

Я лежал в блаженной чистоте чужого сна, и думал о том, что возможно я умер, и может быть, это рационально, что Сашка стал моим наказанием. Рационально, что он будет всегда. Его не может не быть. Саня сидит на полу. Спит, положив голову на край разноцветного одеяла. Одна ладонь вытянута прикасаясь к краешку моей ноги. Хочу отодвинуться, мне противно. Я не хочу что бы он трогал меня. Кажется получается. Убрать ногу.

Саня вскидывается, а я...Снова засыпаю, погружаясь в горячечный бред. 

Я вижу себя птицей парящей над огромным городом, птицей, которая сбрасывает свои перья, но эти перья острые, похожие на клинки гарпий, и люди пытаются укрыться убежать от них, но невозможно укрыться, их пронзает, выламывает изнутри, и я кричу, пытаясь стать щитом от самого себя, пытаясь лечь под каждое из этих лезвий, защитить, но единственное, что я могу сделать это улететь, улететь как можно быстрее, туда, где не будет людей, и моего отравленного яда.

   - Мама...Мамочка - Можно бесконечно лгать себе, можно бесконечно себе лгать, придумывать тысячи иллюзий, поводов, призраков, на границе отчаяния человек обращающийся к богу, зовёт одну единственную ипостась.

Он кричит Мама. Потому что мама, это особенная связь, космический бог, абсолютный, существующий всегда кибер, который придёт и навешает пиздюлей всем, потому что обижают ЕЁ РЕБЁНКА!!! 

У человека может не быть матери. Это страшно жить без матери, страшно не ощущать этой связи на уроне живота, страшно расти одному, вечная борьба любви и ненависти, но когда приходит пиздец мы кричим 

Мама.

   И зовём её, даже если мы никогда её не видели, мы зовём её Вечную, любящую, единственную. Мы знаем, что она придёт. А если она не придёт. 

То мы закроем глаза, и никому об этом не скажем, мы не скажем ей ничего, стиснем зубы, даже если будет выламывать челюсть, сотрём в порошок. И наступит слепое пятно. Отрицание. Любое отрицание наполняет человека белыми слепыми пятнами. Когда пятен становиться слишком много, человек сходит с ума, а иногда, он теряет память. Но иногда...Он закрывает себя изнутри, берёт тяжёлую прочную дверь, и ставит её на ту дыру, наполненную чернотой, кладёт сверху, садиться и сидит в позе будды, счастливый и улыбающийся, и ничто на свете не заставит его, открыть эту дверь и выпустить черноту наружу. 

- Мамочка, мамочка. 

Я не помню почему я её звал, не помню, что мне снилось и зачем звал человека который для меня и не существует вовсе, заскорузлая мозоль, грамм который зарос коркой и отболел. Шрам уже знает, что всё будет так, он рационализировал измерил, и пришёл к выводу, что так для него будет лучше. Для него, для неё, для всех и всего этого грёбанного мира. 

Просыпаюсь вижу Сашкино лицо. 

- Мама? - спрашиваю я сипло. 

- Ники....

Не мама - констатирую этот факт безразлично. Мама мне не нужна абсолютно точно. Сашкино лицо. Встревоженное, озабоченное, с огромными бездонными глазами. 

- Ники. - Он сидит на кровати и смотрит на меня, гладит. 

Морщусь, хочу сказать, ему что бы перестал. Меня стошнить может. Правда может стошнить, от того что он прикасается. Мне очень противно, но снова засыпаю. 

Голос Сергей Саныча. Как же он меня достал. Они же все здесь спелись. Одна сплошлая банда. Уроды. Я урод, они уроды. И ворон ворону глаз не выклюет, только забъёт нахрен.

От Саныча пахнет кофеем и коньяком. От него всегда чем - то пахнет, таким дорогим что - ли, но тёплым. Бывает что люди мерзкие и холодные, фальшивые насквозь, изнутри, снаружи, и от них веет холодом, неискренностью, а Саныч тёплый, такой же тёплый как Сашка.

И Саныч может напиздеть чего нибудь, как два пальца об асфальт, но при этом он остаётся тёплым. Ложь его не искажает, не уродует как других людей, Саныч горячий и мудрый, прожженный и спокойный. И эта спокойная уверенность имеет цвет табачно - коньячного махрового полотенца. 

- Саня, всё хорошо будет. Ты сходи, душ прими. От тебя же разит как от помойки.

- Вы с ним побудете? Ладно? - бесцветный голос.

- Побуду. Иди давай. 

Проваливаюсь в сон, слыша задумчивый голос Саныча. 

- Да уж Никита. Однако тот ты ещё северный олень.

   Просыпаюсь. 

Я просыпаюсь от того что выспался. Чувствую себя хорошо, почти хорошо, как после болезни. Ты очнулся и понимаешь, ещё вроде бы в тумане, но внутри легче, в предчувствии наступившего выздоровления. 

Пытаюсь подняться и оглядеться. Голова кружиться и меня ведёт. 

Сколько я здесь пробыл? Ничего не помню. Во рту привкус лекарств и сладкого. Плюнь я в пробирку для проверки слюны на химический анализ, окажется, что никаких иных соков кроме синтетики там не существует, я и сейчас обдолбан по самые уши, вот только в этот раз, понимаю, что обдолбан очевидно глюкозой. 

Очередная незнакомая комната. Большая. Гостиница?

Понимаю, что нет. Не гостиница. Разобранный диван, постельное бельё с вышитыми журавлями, компьютеры, шкафы, полки с дисками, плазма, приставка на полу с джойстиками, натяжные потолки с бабочкой Я помню эту бабочку?и огромные окна, большие панорамные окна, сейчас раскртые и внутрь вливается свежий воздух. Весна. Настоящая весна. 

И за окном поют птицы. И солнце. Меня манит на балкон. Пройти по отливающему янтарём дереву, оказаться на улице, на свободе. Очень хочется на улицу. Невыносимо хочется туда, к солнцу. Дышать.

Я сажусь. Поворачиваюсь и ловлю отражение кровати и комнаты в зеркальном шкафу. Вижу всклокоченное существо одетое, в длинную явно большую футболку и синие пижамные штаны, которые мало того, что велики по длине, спадают с задницы. Это я тоже понимаю, потому что стоит пошевелиться и они уезжают. В зеркале я. А кто ещё? Но я себя не узнаю. Страшный. Жутко страшный, как будто меня вытащили с Освенцена. Худой, белый как полотно, с огромными глазами на пол лица, волосы торчат во все стороны, кажется они отрасли и ещё немного начнут падать на плечи, а так я как оживший Франкенштейн, не хватает только шрамов. Впрочем, у меня теперь много шрамов. Спрятанных глубоко внутри.

Раздвигются двери и входит Сан. Я вижу его как наяву и понимаю, что это уже не сон. Реальность. Тёплая мягкая уютная реальность серых глаз, беспокойства, любви. Он источает любовь. Стоит столбом с желанием рвануться ко мне и боясь подойти. Очень тонкий, хрупкий, ранимый. Как же он похудел за это время. Стал словно меньше, изящнее. И мне хорошо. Я позволяю себе побыть в этом хорошо, совсем немножечко. Насладиться им. Насладиться каждой любимой чёрточкой, прежде чем отвернуться в очевидном понимании случившегося. 

- Никита, - голос Сани прерывается, он подходит, меряя комнату стремительным порывом, пресекая расстояние двумя шагами длинных ног. Сан в футболке и джинсах трубах. Я его никогда не видел таким домашним. Как и не знал, что он может носить такие вещи, откровенно реперксий прикид. Хотя, я ведь ничего о нём не знаю. 

- Ник. - Постель приминается, Саня садиться рядом, касается всклокоченной головы, осторожно. Мне хочется влиться в его ладонь затылком, всхлипнуть судорожно, закрыть глаза и остаться. Но я сбрасываю руку, отодвигаюсь. Делаю короткий вдох, выдох.

Ну вот я готов сражаться с ним. Теперь готов.

   Смотрю исподлобья. Радуюсь тому что я сейчас такой страшный и некрасивый. Отворачиваюсь. Потому что не могу видеть тёплое молоко взгляда. Нежную всепоглощающую любовь, муку, страдание, светлую печаль.

У меня был знакомый Коста, читал реп. И вот по его словам сопливый реп его не вставлял, он пытался вложить в тексты жёсткость, а когда вложил, они утратили что - то важное. Коста стеснялся самого себя, сентиментальной нежности которую называл розовыми соплями и прятал это состояние глубоко внутри, а вот Сан не стеснялся, быть собой. Для того что бы быть силой, на самом деле нужно совсем немного принять самого себя целиком, принять свою силу и свою слабость и нести себя гордо, как наивысшую ценность. Не каждому человеку дано быть самим собой, и уважать себя за собственную самость. 

И вот сейчас Сашкина самость не боялась ничего, она струилась на свободу лёгкой печальной птицей, естественно оставляя свои перья на моём подоконнике. 

Ангел мой. Иль ты приснился мне?

- Ники. 

Саша, не режь меня! Сашь. Мне больно. Не режь меня, больше Саш?

НЕ СМЕЙ НАЗЫВАТЬ МЕНЯ ТАК!!!!! ЭТО ИМЯ БОЛЬШЕ НЕ ТВОЁ, СЛЫШИШЬ, УБЛЮДОК, ОНО НЕ ТВОЁ БОЛЬШЕ. ОНО ТЕБЕ НЕ ПРИНАДЛЕЖИТ. Я НЕ ОТДАМ ТЕБЕ, ЕГО. СВОЁ ИМЯ!! 

Я молчу. Я опустошён настолько, что мой безмолвный крик порыв, проходит внутри меня, а снаружи ничего не отражается. Осталась одна больная оболочка.

Сумеешь лы ты когда нибудь, наполнить её теплом, Сан? Оказывается это страшно так, быть выброшенным тобой. Безжалостным, уёбищным, мстительным. Я же тебе верил, Сань. Я не заслужил твоей веры, но я...Я верил тебе. А ты размазал эту веру по безжалостной виртаульной сети.