Джордж Мередит - Эгоист

• Название: Эгоист
• Автор: Джордж Мередит
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

Роман «Эгоист» (1879) явился новым словом в истории английской прозы XIX–XX веков и оказал существенное влияние на формирование жанра психологического романа у позднейших авторов — у Стивенсона, Конрада и особенно Голсуорси, который в качестве прототипа Сомса Форсайта использовал сэра Уилоби.

Действие романа — «комедии для чтения» развивается в искусственной, изолированной атмосфере Паттерн-холла, куда «не проникает извне пыль житейских дрязг, где нет ни грязи, ни резких столкновений». Обыденные житейские заботы и материальные лишения не тяготеют над героями романа. Английский писатель Джордж Мередит стремился создать характеры широкого типического значения в подражание образам великого комедиографа Мольера. Так, эгоизм является главным свойством сэра Уилоби, как лицемерие Тартюфа или скупость Гарпагона.

---

— Ничуть. Ни даже эта птица, что не желает отсюда улетать, — ответила она. Клара хотела сказать, что не может сочувствовать птице, которая довольствуется жизнью в этих краях.

Медленно, постепенно Летиция начала постигать размеры и глубину почти болезненного отвращения, испытываемого мисс Мидлтон. Но она всеми силами души сопротивлялась открывшейся ей истине из боязни потерять то единственное, что у нее оставалось, — свою неувядающую любовь к родным местам. Впрочем, Клара тотчас растопила ее сердце, сказав:

— Мне кажется, я полюблю этот ландшафт… ради вас… со временем, как полюблю вообще нашу милую английскую природу. Но с той поры, как я… как во мне совершилась эта перемена, я не в силах отделить место, где мне довелось пережить так много неприятного, от самих переживаний. Теперь я знаю, как человек стареет. За последнюю неделю я состарилась на несколько лет. Ах, мисс Дейл, что бы вы сказали, если бы он вернул мне свободу, отказался от меня?

— Мне было бы его очень жаль.

— Его, вы сказали? Стало быть, не меня, а его! Так. Я надеялась, что вы именно это скажете. Я была уверена.

Разговор мисс Мидлтон растекался на множество ручьев, и Летиции никак не удавалось направить его в одно русло. Подчас ей и в самом деле казалось, будто она улавливает струйку ревности в словах своей собеседницы. Подумать только — ревновать к ней, к старенькой Летти Дейл! А за минуту до того она была бы готова поклясться, что в тоне мисс Мидлтон нет и оттенка этого чувства.

— Разумеется, его, — сказала она. — Но я все еще блуждаю в потемках, а в таких случаях я привыкла прибегать к тому слабому источнику света, каким располагаю. Позвольте же мне рассказать о себе, как я себя понимаю. Прежде всего — и не думайте, что я отклоняюсь от темы нашего разговора, — здоровье мое ненадежно. Врачи находят у меня малокровие. А так как кровь есть жизнь, то следовательно, во мне и жизни не очень много. Лет десять назад или, если уж быть точной, одиннадцать я рассчитывала покорить свет своим пером! А теперь радуюсь тому, что у меня есть крыша над головой, и забочусь лишь о том, чтобы ее сохранить. Вот и все мои достижения! Дни мои проходят однообразно, и, однако, единственное, чего я опасаюсь, это как бы их течение не было нарушено. Денег у моего отца мало. Живем мы на его пенсию (он армейский лекарь в отставке) да на небольшой годовой доход. Быть может, со временем я буду вынуждена переехать в город, чтобы давать уроки. Всякий, кто пожелал бы избавить меня от этой участи, мог бы рассчитывать на мою признательность. Но если бы этот человек захотел обременить себя в придачу моей особой, я была бы самым искренним образом удивлена. Все это я вам рассказываю, чтобы помочь вам понять характер жалости, которую я только что высказала по отношению к сэру Уилоби. Жалость эта основана на человеческом сочувствии, а оно анемично и почти бесплотно, как я сама! Нельзя сплести красивую гирлянду из прошлогодних листьев. Они на это не претендуют — и в этом их единственное достоинство. Я подобна им, этим опавшим листьям. Ну вот, мисс Мидлтон, я вам и открылась, как могла. Надеюсь, вы не сомневаетесь в моей искренности.

— Ни на минуту! — сказала Клара.

И от всей души прибавила:

— Не сомневаюсь и завидую вашему смирению! Как бы я хотела быть такой, как вы! Как бы хотела обладать вашим искусством говорить правду с такой правдивостью! Но вы бы не заговорили со мною так, я знаю, если бы в груди у вас не шевелилось доброе чувство ко мне, чувство, которое может служить основой для настоящей дружбы. Только питая к человеку симпатию, можно быть с ним по-настоящему откровенной. Я сужу по себе. Или это с моей стороны самонадеянность?

На лице мисс Дейл и в самом деле было написано сердечное расположение.

— А сейчас, — продолжала Клара, на гребне все той же волны, — сейчас позвольте мне уличить вас в нелепейшем подозрении, какое когда-либо закрадывалось в такую душу, как ваша! Признайтесь, сударыня, вы сочли меня способной питать самое низменное из чувств, на какие только способна наша сестра! Возьмите мою руку, друг мой, Летиция, — со мною что-то происходит!

Летиция взяла ее руку в свою и убедилась, что с Кларой и в самом деле «что-то происходит».

— Я женщина, — сказала Клара, как бы оправдываясь. На какой-то сверкающий миг глаза ее переполнились слезами, в следующую минуту она дала им волю, и они хлынули по ее щекам.

Как только ливень прекратился и она могла наконец вздохнуть, она произнесла довольно хладнокровно:

— Хорош бунтарь, нечего сказать!

Ее спутница пролепетала что-то утешительное.

— Это пустяки, это пройдет, — сказала Клара, силясь унять подергивание рта.

Они шли, держась за руки, и души их были открыты друг другу.

— Кажется, я уже начинаю любить эти края, — продолжала Клара, справившись наконец с собой. — Я хотела бы растянуться на этой земле с одним-единственным желанием: уснуть. И как приятно мне было бы думать, что вы здесь! Каким, однако, огромным чувством собственного достоинства надо обладать, чтобы так рассказать о себе, как рассказали вы! По сравнению с действительностью наши представления о героях и героинях — холодный блеск мишуры. Я уже привыкла ощущать себя отверженной, недостойной звания женщины, и вдруг оказывается, что женщина вашего благородства способна так хорошо ко мне отнестись и, как знать, быть может, даже полюбить меня? Ах, Летиция, друг мой, вместо этой сцены я должна бы просто-напросто вас расцеловать! И не вздумайте, пожалуйста, принять все это за истерику. Уверяю вас, это не так. Правда, была минута, когда мне казалось, я вот-вот ей поддамся, но я взяла себя в руки. И если бы вы не вообразили, будто я ревную, я бы всего этого вам не наговорила. Не сомневаюсь, впрочем, что это он подкинул вам такую мысль.

— Я, кажется, ни разу не помянула ревность.

— Ну, конечно, он. Ведь только этим он и может объяснить себе мою просьбу. Я заметила, что он инстинктивно рассчитывает на постоянство женской натуры. Женщина в его представлении — стрелка компаса, меж тем как сам он — магнит. Ревновать к вам, мисс Дейл! Можно сказать вам одну вещь, Летиция?

— Говорите все, что хотите!

— Больше всего на свете мне бы хотелось… Вы знаете, как меня зовут по имени?

— Клара.

— Наконец-то! Так вот, больше всего на свете мне бы хотелось… Разумеется, если бы это отвечало вашим мечтам… Да, да, я радовалась бы этому больше всего на свете — кроме собственной свободы… Но я боюсь, что вы оскорбитесь… Я знаю вашу скромность — да не восстанет же она против меня! Я хотела бы видеть его счастливым тем единственным счастьем, которое для него возможно. Вот вам и вся моя ревность!

— Это вы и собирались мне сказать?

— Н-нет.

— Я так и подумала.

— Я собиралась сказать вам… Но только боюсь, что и на дыбе я не могла бы говорить с вашей откровенностью! Ну, да ладно. Скажите, вам никогда не казалось, что… только не подумайте, что я не ценю его достоинств, я знаю, что говорю с самым его верным другом, я признаю обаяние его личности, он настоящий мужчина во всех своих вкусах и привычках… но вам никогда не казалось… впрочем, какое право имею я задавать вам такой вопрос? Разумеется, у всякого человека есть недостатки, и я не требую от людей, чтобы они были святыми, я и сама далеко не праведница… увы!

— Итак, не казалось ли мне…? — напомнила Летиция.

— …что лишь очень немногим женщинам дано говорить с той совершенной искренностью и откровенностью, с какой бы им хотелось?

— Нас не так воспитывают. Откровенность дается нам ценою страдания.

— Должно быть, вы правы. Встречалась ли вам когда-нибудь женщина, которая была бы совершенной эгоисткой, до конца?

— Встречалась ли мне такая женщина? Мы нисколько не лучше мужчин.

— Я и не говорю, что лучше. Я сама сделалась эгоисткой, я думаю только о себе и каждую живую душу, какая попадается на моем пути, стремлюсь использовать себе во благо. Но ведь женщина — существо подчиненное. Едва успеет она выйти из детской, как над ее головой раздается свист закинутого лассо. Не удивительно, что она использует свою красоту как оружие и с помощью этого оружия стремится взять в плен как можно больше противников. Еще бы! Да я сама, чтобы отомстить за свою постыдную слабость и наказать мужчин за их самоуверенность, была бы готова брать пленников сотнями — и пусть меня обвиняет в кокетстве кто хочет! О, я не стала бы щадить этих гордых соколов! Как забавно выглядели бы они с ощипанными перышками! А иначе как их накажешь?

— Но вы не думаете об уроне, который нанесли бы себе самой.

— Я думаю об их торжестве, когда они остаются безнаказанными.

Летиции начало уже казаться, будто ей предлагается отвлеченное рассуждение на тему о неравенстве в отношениях между полами. Промелькнувшее было вначале подозрение, что разговор их имеет какую-то более конкретную основу, совершенно рассеялось. Зато следующая Кларина тирада заставила кровь прилить к ее щекам.