Джордж Мередит - Эгоист

• Название: Эгоист
• Автор: Джордж Мередит
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

Роман «Эгоист» (1879) явился новым словом в истории английской прозы XIX–XX веков и оказал существенное влияние на формирование жанра психологического романа у позднейших авторов — у Стивенсона, Конрада и особенно Голсуорси, который в качестве прототипа Сомса Форсайта использовал сэра Уилоби.

Действие романа — «комедии для чтения» развивается в искусственной, изолированной атмосфере Паттерн-холла, куда «не проникает извне пыль житейских дрязг, где нет ни грязи, ни резких столкновений». Обыденные житейские заботы и материальные лишения не тяготеют над героями романа. Английский писатель Джордж Мередит стремился создать характеры широкого типического значения в подражание образам великого комедиографа Мольера. Так, эгоизм является главным свойством сэра Уилоби, как лицемерие Тартюфа или скупость Гарпагона.

---

Даже безграничная ненависть не в состоянии избавить от боли. Он это познал. Точно так же обстояло и с презрением: он и это чувство исчерпал до дна. Подобно телу утопленника, которое отказывается тонуть, на поверхность его сознания вновь и вновь всплывала мысль о Клариной молодости, о ее цветущем здоровье. Благородное намерение — передать свои угодья, богатства и имя надежному потомству — укрепляло сэра Уилоби в его презрении и ненависти к натуре настолько низменной и ничтожной по сравнению с его собственной, но оно же роковым образом привязывало его к ней, как к воплощению здоровья. Совет старейшин, чьим потомком он являлся, предписывал ему сделать эту женщину своей женой. И, чуя их благословение, он к ней посватался. Что и говорить — в здоровье ей не откажешь! Да и сам он в этом ей не уступал. Казалось, в их лице скрестились в поединке две породы — те самые две породы, которым следовало бы слиться в одну, дабы придать прочность его древнему дому. Это благодаря ей, Кларе, он впервые почувствовал свою уязвимость.

Нет, он не мог ее простить. И хоть он горел желанием стиснуть ее в своих объятиях, соображения стратегии предписывали ему держаться с прежней холодностью, дабы Клара вкусила всю горечь его неудовольствия.

— Вы сегодня катались? — спросил он учтиво, подойдя к ней, когда все собрались на газоне перед домом.

— Я? Да, — ответила Клара.

— Надеюсь, вы довольны прогулкой?

— О да, очень.

Оно и видно было. Бесстыдница, хоть бы покраснела! Сэр Уилоби с подчеркнутым участием обратился к Летиции, спросив, отчего у нее такие грустные глаза.

— Должно быть, от врожденной меланхолии, — сказала она.

— Я полагаю, что можно найти средство от всех недугов, кроме тех, от которых мы страдаем по чужой вине, — вполголоса проговорил он.

Летиция ничего не возразила.

Де Крею хотелось уверить себя, что Уилоби так же равнодушен к мисс Мидлтон, как та равнодушна к Уилоби; глядя на обрученных, он утвердился в своем убеждении и принялся рассказывать о прогулке, с восхищением отзываясь об искусстве верховой езды, проявленном его спутницей.

— Вам бы следовало сколотить труппу странствующих циркачей, — отозвался Уилоби.

— Отличная мысль! Вот, мисс Мидлтон, еще один способ провести нашу экспедицию, — подхватил де Крей. — А мне в этом цирке, видно, выпадет роль клоуна? Ну что ж, не возражаю. Надо только заглянуть в какой-нибудь сборник острот.

— Вам это ни к чему, — сказал Уилоби.

— Вы боитесь, как бы я не испортил свою роль? Видите ли, ни один дилетант не в состоянии поддерживать клоунаду в течение целого месяца — а мы говорили именно о таком сроке. Он в первый же день исчерпает свои ресурсы, и самый тупой профессионал с размалеванной физиономией и хохолком на макушке заткнет его за пояс.

— О какой такой «нашей экспедиции» идет речь, позвольте спросить?

Де Крей сердцем понял, что следует избавить мисс Мидлтон от лишнего намека на медовый месяц.

— Так, игра, средство от скуки.

— Так, — сказал Уилоби, — игра на месяц, говорите?

— Ах, если бы ее можно было продлить на годы!

— Ну вот, Гораций, я вижу, вы уже начинаете меня морочить, как завзятый клоун. Извините, но я туп.

С этими словами Уилоби поклонился доктору Мидлтону и, оторвав его от Вернона, взял его по-сыновнему под руку и отвел в сторонку.

Клара посмотрела им вслед. Де Крей перехватил ее взгляд, и необходимость для успокоения совести прибегнуть к казуистике отпала сама собой: в этом взгляде было довольно пороху, чтобы заставить боевого коня вздрогнуть и захрапеть в ожидании призывной трубы.

Глава двадцать четвертая,

в которой приводится пример великодушия сэра Уилоби

Сторонний наблюдатель надвигающихся событий, ожидающий развязки какой-либо жизненной ситуации или решительного шага одной из центральных фигур, подобен тому, кто вслед за жнецом подбирает оставшиеся на поле колосья. Увлеченный стремлением — корыстным или бескорыстным, в данном случае это все равно — собрать их как можно больше, он сосредоточивает внимание на каждом колоске. Между тем наблюдателю следует помнить, что не все, попадающееся ему на пути, заслуживает коллекционирования и что ценность всякого нового наблюдения можно определить, лишь сопоставив его с теми фактами, которыми он уже располагает. Точность наблюдения к тому же не есть гарантия верности суждения. Но наблюдатели этого не понимают, они спешат собрать свои колоски и, вместо того чтобы кропотливо рассортировать всю коллекцию, торопятся со своими заключениями.

И мисс Дейл и Вернон Уитфорд, оба, занимались подсчетом интонаций, взглядов и собирали обрывки разговоров. Добросовестность наблюдателей не подлежала сомнению, поскольку Летиция была и в самом деле лицом незаинтересованным, а Вернон искренне почитал себя таковым. И уж конечно, ни тот, ни другая не подозревали, что все эти эпизоды и пассажи, за которыми они следят с таким пристальным вниманием, имеют непосредственное отношение к их собственной судьбе. Они были всего лишь старательными наблюдателями, прилежно подбирающими колоски. Летиция полагала, что Вернон имеет влияние на Клару; в свое время Вернон и сам так думал, но теперь решил, что то была пустая, самонадеянная мечта. Оба сопоставляли внезапное доверие, которым их одарила Клара, со столь же внезапно сменившей его сдержанностью, как только на сцене появился полковник де Крей. Сэр Уилоби просил Летицию уделять мисс Мидлтон как можно больше времени — признак того, что и он был настороже. Казалось, еще одна Констанция Дарэм бьет крылами, пробуя их силу перед отлетом.

Летицию поразила молниеносность, с какой Клара оказалась на короткой ноге с полковником де Креем: ведь все их знакомство исчислялось часами! Впрочем, подозрения, запавшие было в душу Летиции, когда она впервые увидела обоих вместе, и заставившие ее просить Вернона помедлить с отъездом, сейчас несколько поутихли. Искрящаяся весельем, непринужденная, дружеская беседа, за которой Летиция застала тогда Клару и полковника де Крея у калитки своего дома, и удивила и испугала ее. Она не понимала, что поразившая ее фамильярность их отношений была неизбежна, что когда жизнь сталкивает две столь живые и непосредственные натуры — да притом еще таким необычным образом, — иначе и быть не может; не понимала, что Клара все это время задыхалась в окружавшей ее атмосфере чопорной сдержанности. Не понимала, наконец, и того, что фамильярность эта была условной, как бы наигранной и отнюдь не означала подлинной близости.

Летиции довелось краем уха слышать их бессвязный спор о Флитче.

— Уилоби его ни за что не простит, — утверждала Клара.

— Ну что вы, — возражал полковник, — не каменный же он, в самом деле?

Клара промолчала.

Когда же, в ответ на уверенное заявление де Крея: «Вот увидите, Флитч еще воцарится на паттерновских козлах, — или я утерял свой дар красноречия!» — Клара лишь покачала головой, Летицию вдруг осенило: эта девушка, еще час назад не признававшая господина над своим холодным сердцем, несмотря на то что была просватанной невестой, нашла наконец достойного партнера или, как говорится — свою судьбу. С тех пор как Летиции открылся характер мисс Мидлтон, особенно после того, как она узнала, что Клара еще прежде, чем довериться ей, излила свою душу мужчине, такой грозный исход представлялся ей вполне возможным. Летиции казалось невероятным, чтобы юная девушка решилась коснуться своей святая святых в разговоре с мужчиной, пусть даже таким, как Вернон Уитфорд. Впрочем, разве жизнь не вереница чудовищных и необъяснимых фактов, неумолимо увлекающих нас за собой и не дающих нам опомниться? Что же, если Клара могла открыться Вернону — поступок, немыслимый для Летиции ни при каких обстоятельствах, — следовательно, ей ничто не мешало точно так же поделиться и с де Креем.

Как все люди, не имеющие навыка мыслить логически, Летиция обратилась к дедуктивному методу, забывая при этом, что и заключения свои, и приговор она строит на основании собственных, априорных предпосылок. Ну, конечно же, Клара призналась во всем де Крею!

Вспомнив покоряющую силу Клариной искренности, Летиция подумала, что под обаянием ее речей всякий мужчина способен забыть о своем долге джентльмена и друга. Да разве и сама она не поддалась этому обаянию? Клара посеяла в ней мысли о сэре Уилоби, которые, как казалось Летиции, никогда раньше не приходили ей в голову; она бы очень удивилась, если б ей сказали, что эти мысли давно уже незаметно прозябали в глубинах ее сознания и что Кларина бесстрашная пытливость всего лишь вызвала их к жизни. У женщин с повышенной чувствительностью обычно так и бывает: где-то, на дне своей уязвимой души, они, сами того не ведая, хранят верное представление о человеке, который причиняет им боль, — особенно если человек этот им бесконечно дорог; они, эти женщины нежной души, подобны только что возведенным укреплениям: убийственные снаряды падают в еще рыхлую землю, не причиняя вреда, и лежат там, пока их не извлечет лопатка сапера. Быть может, поэтому женщины такого склада, как Летиция Дейл, менее уязвимы под ураганным огнем, нежели, например, такие, как Клара Мидлтон.