Сборник Сборник - Китайский эрос (сборник)

• Название: Китайский эрос (сборник)
• Автор: Сборник Сборник
• Издательство: Квадрат
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1993
• ISBN: 5-8498-0026-3

«Китайский эрос» представляет собой явление, редкое в мировой и беспрецедентное в отечественной литературе. В этом научно-художественном сборнике, подготовленном высококвалифицированными синологами, всесторонне освещена сексуальная теория и практика традиционного Китая. Основу книги составляют тщательно сделанные, научно прокомментированные и богато иллюстрированные переводы важнейших эротологических трактатов и классических образцов эротической прозы Срединного государства, сопровождаемые серией статей о проблемах пола, любви и секса в китайской философии, религиозной мысли, обыденном сознании, художественной литературе и изобразительном искусстве. Чрезвычайно рационалистичные представления древних китайцев о половых отношениях вытекают из религиозно-философского понимания мира как арены борьбы женской (инь) и мужской (ян) силы и ориентированы в конечном счете не на наслаждение, а на достижение здоровья и долголетия с помощью весьма изощренных сексуальных приемов.

http://fb2.traumlibrary.net

---

— Брось! — крикнула она. — Хватит!

Цирюльник с испугу бросил инструменты и опрометью выбежал наружу.

— Я же говорила: ребенок слабый, — заметила Юэнян. — Самим надо стричь, а не звать кого-то… Одно беспокойство.

На счастье, Гуаньгэ наконец успокоился, и у Пинъэр будто камень от сердца отвалило. Она обняла сына.

— Ишь какой нехороший Чжоу! — приговаривала она. — Ворвался и давай стричь мальчика. Только обкорнал головку да сыночка моего напугал. Вот мы ему зададим!

Она с Гуаньгэ на руках подошла к Юэнян.

— Эх ты, пугливый ты мой! — говорила Юэнян. — Тебя постричь хотели, а ты вон как расплакался. Обкорнали тебя, на арестанта теперь похож.

Она немного поиграла с малышом, и Пинъэр передала его кормилице.

— Грудь пока не давай, — наказывала ей хозяйка. — Пусть пока успокоится и поспит.

Жуи /5/ унесла младенца в покои Пинъэр.

Прибыл Лайань и стал собирать инструменты цирюльника Чжоу. — Чжоу от страха побледнел, у ворот стоит, — сказал он.

— А покормили его? — спросила Юэнян.

— Покормили, — отвечал Лайань. — Батюшка ему пять цяней дал.

— Ступай, налей ему чарочку вина, — распорядилась хозяйка. — Напугали человека. Нелегко ему деньги достаются.

Сяоюй быстро подогрела вина и вынесла с блюдом копченой свинины. Лайань накормил цирюльника, и тот ушел.

— Загляни, пожалуйста, в календарь, — попросила хозяйка Цзиньлянь. Скажи, когда будет день жэнь-цзы.

— Двадцать третьего, в преддверии дня Колошения хлебов, — глядя в календарь, сказала Цзиньлянь. — А зачем это тебе понадобилось, сестрица?

— Да так просто, — отвечала Юэнян.

Календарь взяла Гуйцзе.

— Двадцать четвертого у нашей матушки день рождения, — говорила она, — как жаль, я не смогу быть дома.

— Десятого в прошлом месяце у твоей сестры день рождения справляли, заметила Юэнян, — а тут уж и мамашин подоспел. Вам в веселых домах день-деньской приходится голову ломать, как деньги заработать, а по ночам — как чужого мужа заполучить. Утром у вас мамашин день рождения, в обед — сестрин, а к вечеру — свой собственный. Одни рождения, когда их по три на день, изведут. А какого захожего оберете, всем заодно рождение можно справлять. Гуйцзе ничего не сказала, только засмеялась. Тут вошел Хуатун и позвал ее к хозяину. Она поспешила в спальню Юэнян, поправила наряды, попудрилась и, пройдя через сад, направилась к крытой аллее, где за ширмами и занавесками стоял квадратный стол, ломившийся от яств. Были тут два больших блюда жареного мяса, два блюда жареной утятины, два блюда вареных пузанков, четыре тарелки печенья — розочек, две тарелки жареной курятины с ростками бамбука под белым соусом и две тарелки жареных голубят.

Потом подали четыре тарелки потрохов, вареную кровь, свиной рубец и прочие кушанья.

Все принялись за еду, а Гуйцзе стала обносить вином.

— Я тебе и при батюшке вот что скажу, — обратился к ней Ин Боцзюэ. Не подумай только, будто я чего-то требую, нет. Батюшка насчет тебя в управе разговаривал и все уладил. За тобой теперь никто не придет. А кого ты благодарить должна, а? Мне должна спасибо говорить. Это я батюшку насилу уговорил. Думаешь, стал бы он ни за что, ни про что хлопотать? Так что спой, что тебе по душе, а я выпью чарку. Этим ты и меня за старание отблагодаришь.

— Вот, Попрошайка, вымогатель! — заругалась в шутку Гуйцзе. — Сам-то блоха, а гонору хоть отбавляй! Так батюшка тебя и послушался!

— Ах ты, потаскушка проклятая! — закричал Боцзюэ. — Молитву не сотворила, а уж на монаха с кулаками лезешь? Не плюй в колодец — пригодится напиться. Не смейся над монахом, что он тещей не обзавелся. Да будь я один, я бы с тобой расправился. Брось надо мной смеяться, потаскушка! Ты на меня не гляди, у меня еще силы хватит.

Гуйцзе что было мочи хлопнула его веером по плечу.

— Сукин ты сын! — ругался шутя Симэнь. — Чтоб сыновья твои в разбойники пошли, а дочери — в певички! Да и этого мало будет за все твои проделки.

Симэнь рассмеялся, а за ним и все остальные.

Гуйцзе взяла не спеша в руки пипа, положила ее на колени, приоткрыла алые уста, в обрамлении которых показались белые, как жемчужины, зубы, и запела на мотив «Три террасы в Ичжоу»:

Какой же ты неверный!
Прежние клятвы забыл.
Повстречал красавицу, утренний цветок
И бросил меня в самую весеннюю пору.
Я в тоске одинокой
У перил стою.
Гадаю, почему же и весточки не шлешь,
Когда ко мне вернешься?
Должно быть, жребий мне несчастный выпал.
На мотив «Иволги желтый птенец»:
Разве думала я…

Ин Боцзюэ вставляет:

— …что в спокойной речушке лодку перевернет. Да такого и за десятки лет не услышишь.

Гуйцзе продолжает:

…что так исхудаю,
Поблекну в тоске и увяну?

Боцзюэ:

— А твой милый, дорогой, тютю, уж под водой.

Гуйцзе:

Зеркальце стоит в пыли
И протереть мне нет охоты.
Не хочу ни пудры, ни румян,
Нет мочи приколоть цветок,
Лишь брови хмурю я в тоске…

Боцзюэ:

— Не зря говорят: посетит тысяча, а любовь отдашь одному. Сидишь, наверно, перед зеркалом, вздыхаешь тяжко. И страдаешь, и упрекаешь его. А ведь когда-то любили так пылко. Что ж, нечего роптать! Теперь и пострадай.

Гуйцзе:

— Чтоб тебе провалиться! Не болтай чепухи!
Но не в силах снести…

Боцзюэ:

— Ты не в силах, а как же другие сносят?

Гуйцзе:

На вышке городской рожок играет,
Его напев мне сердце разрывает.

Боцзюэ:

— Ничего! Пока не разорвало. Скажи, меж вами связь порвалась.

Гуйцзе что было сил ударила Боцзюэ и заругалась:

— Ты, видать, совсем уж из ума выжил, негодник! Хватит приставать! Сгинь совсем, разбойник!

Она запела на мотив: «Встреча мудрых гостей»:

Яркий месяц освещает тихое окно,
К ширме припала в тоске одинокой.
Там, за башней, дикого гуся раздался вдруг крик,
Печаль неизбывную во мне он разбудил,
Стражи тянутся, нет им конца.
Не заметила, как светильник потух
И ароматные свечи сгорели, а я очей не сомкнула.
Где спит он так безмятежно и сладко?

Ин Боцзюэ:

— Вот глупая-то! А кто же ему мешает спать спокойным сном? Его никто забирать не собирается. Он спит себе спокойно. Это ты в чужом доме скрываешься и дрожишь день-деньской, как свечка. Вот уж из столицы привезут вести, тогда и успокоишься. Гуйцзе не выдержала и обратилась к Симэню:

— Батюшка, ну что он ко мне пристал, Попрошайка? Покою не дает.

— Что? Батюшку пришлось вспомнить? — издевался Боцзюэ.

Гуйцзе, не обращая на него внимания, опять заиграла на пипа и запела парные строфы:

Как вспомнится он,
Как вспомнится он,
Так сердце мое защемит…

Боцзюэ:

— Заденешь тебя за живое, так хочешь или нет — защемит.

Гуйцзе:

Когда наедине останусь,
Когда наедине останусь,
Так жемчужинами слезы потекут…

Боцзюэ:

— Один во сне мочился. Умирает у него матушка. Он, как полагается, постилает постель и ложится у ее гроба. Во сне и на этот раз случился с ним грех. Пришел народ. Глядит: подстилка мокрая, хоть выжимай. «Это отчего?» — спрашивают. Он не растерялся. «Всю ночь, — говорит, — проплакал. Слезы желудком и вышли». Так вот и ты. Пред ним ломалась, а теперь втихомолку слезы проливаешь.

Гуйцзе:

— А ты знаешь? Ты видал? Эх ты, юнец бесстыжий, чтоб тебе провалиться на этом месте.

Его во всем виню,
Его во всем виню,
О нем всего не скажешь…

Боцзюэ:

— Что ж не винишь судьбу? Скажи откровенно: много у него серебра выманила, а? Да, а теперь вот скрываться приходится, заработки упускать. «О нем всего не скажешь». Ты уж духов небесных обманывай. Они ведь все равно ничего не соображают.

Гуйцзе:

Кто б знал, он меня первый бросил…

Боцзюэ:

— Вот я и говорю: поймала да из рук и выпустила.

Гуйцзе:

Теперь себя ругаю я.
Зачем ему так верила тогда?

Боцзюэ:

— Глупышка! В наше время юнца желторотого не проведешь, а ты захотела посетителя своего надуть. Была, говоришь, ему верна? Постой! Послушай, что в «Южной ветке» говорится. Как раз о твоих похождениях идет речь:

Не узнать, кто честен, кто фальшив.
Ловчить мастак в наш век любой.
Все внешне искренни, правдивы,
А про себя готовы человека загубить.
Старуха-сводня мошну старается набить,
Прославиться стремится юная красотка.
Ей тяжко — хоть в омут головой.
Чашу горькую испить — ее удел.
Легче спину гнуть, как лошадь иль осел,
Нежели жизнь такую влачить!

Гуйцзе расплакалась. Симэнь ударил Боцзюэ веером по голове.