Руфин Гордин - Василий Голицын. Игра судьбы

• Название: Василий Голицын. Игра судьбы
• Автор: Руфин Гордин
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-010532-0, 5-271-02953-0

Новый роман известного писателя-историка Р. Гордина повествует о жизни крупнейшего государственного деятеля России второй половины XVII века — В. В. Голицына (1643–1714).

---

— Великой духовной силы был человек, подлинно святой, великомученик. Ан нынешние-то церковники сего не признают да и будущие, хоша и просветленные, затруднятся. Талант в нем летописный был, — рассказывал Григорий. — Писал на бумажных огрызочках, на бересте. Чистейшей жизни был человек и нам заповедал. Дабы ни пьяного зелья в рот не брали, ни табаку, от блудницы Иезавели произошедшего, не курили. Миряне вот, поповцы, те во грехе живут, и пьют, и курят. Да что с них возьмешь, коли сам царь Петр — слух по всей земле идет — и пьянствует, и курит, и телесному блуду привержен. Законную, от Бога данную супругу в монастырь заточил, сестер своих тож. Да вот и тебя, князь, лишил чести и всего имения. Мало ему было — сюды сослал.

— Что есть, то есть, — односложно отвечал князь. — Царь и его приближенные в блудодействе живут.

— В народе, вишь, про даря говорят, что подменили его. Когда ездил по чужим землям, тогда и подменили… Еще на Москве иноземцы его совратили: ты-де не православной веры держись, а нашей, латынской, а вот тебе для услаждения наши девки, кои сраму не знают и сами под мужика ложатся. Потому и юбчонки у них коротки, чтоб легче задирать было…

Князь осторожно заметил, что одежда иноземцев удобней да и проще. Но Григорий не согласился:

— Наша одежа от предков идет, а те, стало быть, по погоде ее кроили. А у иноземцев голь какая-то. И бороды бреют — поглядишь на рыло — ровно пред тобою задница, прости Господи. Опять же все к винопитию привержены и табак из трубок тянут — антихристово занятие. Стал он пропадать на Кукуе, царь-то наш. А потом соблазнили его немцы ехать за море, будто учиться ихнему языку да художеству. И уговорили его там остаться и женили на немке. Взамен же его подобрали мужика схожего, уделив всю нашу святую Русь погубить и в латынщину перекрестить. А мужик тот, которого нам взамен царя привезли, — отродье антихриста. Вот сей антихрист нами правит и новые немецкие порядки заводит. Чтоб, стало быть, на манер немцев голомордыми быть и всяко оголяться, чтоб на море городы завести. Далось нам это море. Жили без него и далее проживем, — в сердцах закончил Григорий.

«Кабы было так», — подумал князь Василий. Ему уже доводилось слышать эту басню. Народная фантазия пыталась всяко объяснить небывалые странности в поведении молодого царя. Оно, это поведение, никак не вязалось с образом благочестивого православного государя. Рассказывали, будто после кончины святейшего патриарха Адриана высшие иерархи церкви пришли к царю Петру смиренно просить о выборах нового патриарха — духовного владыки государства. В ответ Петр стукнул себя кулаком в грудь и рявкнул: «Вот вам патриарх! Отныне я един во всех лицах!» Так кончилось патриаршество на Руси.

Царь был его гонителем. И местные раскольники видели в нем как бы своего, равномыслящего. Но Голицын отвечал Григорию:

— Это, Гриша, сочинили твои единоверцы — про подмененного царя. А то что он крут — то верно. Но к добру ли сия крутость, я не знаю.

Но Григорий не сдавался:

— Всяко болтают, верно. Но я так себе мыслю: не наш он, нет, не нашей крови. Молва другая идет, ее мне поп Савелий сказывал за верное. Будто ему про то сказывал некий боярин опальный, Андреем Иванычем звать, а чьего рода, не упомнил. А тот боярин бывал в царских палатах, и некая тетка царская ему о том по секрету поведала. Будто царица Наталья скинула мертвого младенца и был во дворце перепуг, все валили на повитух да докторов иноземцев. Мол, не досмотрели, проворонили, а потому достойны лютой смерти.

Тут один из докторов и говорит: бежим на Кукуй, там немка именем Фрида здорового младенца родила. Ежели ей денег дать да и сказать, что ее младенец будет царствовать, то она-де согласится своего отдать, а мертвого признать. Так и сделали. Ночь была, все шито-крыто. А свидетели были все повязаны. Вот в царе Петре иноземная-то кровь и сказалась. Играет она не по-нашему. Да и так видать — не в царя Алексея и не в царицу Наталью уродился, никакого сходства-то и нету.

Князь Василий рассмеялся. Он-то был ближе к царю Алексею Михайловичу. Был в те поры государевым возницей и главным стольником при дворе. Уж ему-то истина была явлена лучше, нежели кому-нибудь другому. Было тогда ему под тридцать, и все секреты двора открыты. А что в самом деле младенец Петр мало схож со своими родителями — все тому дивилися.

— А еще сказывали, что приставили к нему для учения крещеного жидовина Никиту Зотова, коего предложил воспитатель царских детей монах Симеон Полоцкий, тоже-де взят дитею у жидов и окрещен в православную веру.

Князю Василию это было известно. Говорили о том вполголоса в кругу царевны Софьи. Она сама была любимой ученицей ученого монаха, и, верно, истина была ей открыта. Ни утверждать, ни опровергать князь все это не брался. Он отличался терпимостью и считал, что все определяет не кровь, а достоинства, человеческие качества, способности. Он знавал высокородных болванов и сметливых, талантливых простолюдинов.

— Что молчишь, князь? Али тебе неведомо? — наступал Григорий, уверенный, что его сиятельный знакомец молча соглашается с ним. — Неспроста все это. Неспроста к наследнику приставили нехристей, дабы дух в нем воспитать неправославный.

— Чепуха все это. Бабьи наговоры, измышления бродячих монахов, — наконец ответил князь Василий. — Хоть и враг он мне, царь Петр, а противу истины непогрешу. Доподлинно мне известно — при мне то было, — что царица Наталья сына родила здоровенького, и при том были не только повитухи и доктора, но и знатные бояре и боярыни. И я в тот момент во дворце был.

— Может, и так, — согласился Григорий, — однако лютует царь, сказывают люди. Статочное ли дело: царь, а своеручно головы рубил, стрельцов извел. Хоша нам, кои старой веры держатся, патриарх был гонитель, а он патриаршество вывел. Правду говорят: царь-антихрист.

Князь Василий промолчал. Царь Петр был его погубителем, от него шли все беды и несчастия, он был виновником всех его потерь, и казалось бы, и ему надлежало видеть в нем антихриста. Да, он был ненавистником неослабным, мог бы уж по прошествии стольких годов ослабить узду.

Но нет — царь не знал милости. И все-таки разум противился. Энергия, здравый смысл, пытливость и безоглядность молодого царя хотя и против воли, но нравились ему. Такой царь — князь это понимал — надобен дремотной Руси. Все, что доходило сюда, на край земли, говорило об этом. Вести доходили медленно, молва их искривляла, мало того, лишала смысла. Иной раз и понять было невозможно, что на самом деле произошло.

Однако все говорило о том, что царь Петр круто повернул кормило, и тяжелый, неповоротливый корабль государства лег на новый курс. В этом курсе было то, о чем князь мыслил, когда был во власти. Эх, если бы не опала, если бы он мог стать рядом с царем, здравый смысл смог бы торжествовать, и Россия оказалась бы в первой шеренге великих держав!

Но царь не нуждается ни в его опыте, ни в его знаниях. Ежели бы он смог присмотреться, понять, оценить сделанное им. Но Петр нетерпелив и крут. Он и не взглянет в его сторону.

Князь Василий тяжело вздохнул. Григорий заметил, сочувственно спросил:

— Что, княже, закручинился? Аль страсть какая вспомнилась?

— Да, Гриша. Вспомнилась мне моя былая жизнь. Выходит, не углядел я главного — за кем истинная сила, близ кого надобно держаться.

— Скажи. Авось я к силе той прибьюся и тебя вытяну, — насмешливо проговорил Григорий.

— Пустое. Не того ты лесу дерево, — отмахнулся князь.

— Нешто? А все ж сказывай.

— Погубителя моего, царя Петра, надобно было держаться.

— Ай да князь! Ну и удивил! Выходит, ты слеп был?

— Выходит, так. Что уж теперь казниться? Все мимо прошло, все миновало. Ничего уж не воротить.

— А может, все и повернется по-иному. Господь-то не царь — уповай на его милость.

— Видно, и Господь от меня отвернулся. Коли он призрел бы меня своим милосердием, то не загнал бы в эту пустыню, не отнял бы моих детей…

— Не гневи Бога, княже. Глядишь, и он подаст милостыню.

— Э, княгиня моя все надеется на него, все молит и молит, пред иконами поклоны бьет. Нет, не в них сила и спасение, а в нас самих. Кабы в свое время я зорче был, кабы не вознесся умом выше облак, все обернулось бы по-другому. Во всех своих бедах человек виновен сам. Тож и я. А Бог ни при чем.

— Ну, княже, ты договорился. А на што мы ему поклоны бьем?

— Более некому. А ему до наших мелких дел да дрязг дела нет, он в нашу сторону и не глядит.

— Да ты, княже, выходит, богохульник! — вскинулся Григорий.

— Выходит, так, — покорно согласился князь Василий. — Всею жизнию к тому пришел.

— Небось, и грешил много?

— Не без этого. Грешил всяко: и помыслом, и плотью.

— Ну вот тебе и воздаяния, — провозгласил Григорий.

— А ведь нет на земле ни единого безгрешного человека. Вспомни-ка: евреи хотели побить блудницу Марию Магдалину камнями, а Иисус остановил их, сказав: «Кто из вас без греха, пусть бросит в нее камень…» И камни выпали из рук покусителей.