Алексей Слаповский - Пересуд

• Название: Пересуд
• Автор: Алексей Слаповский
• Жанр: Современная проза

Новый роман Алексея Слаповского, на первый взгляд представляющий для читателей вполне образец жанра, по-голливудски щедро приправлен экшеном и не особо замаскированными намеками на «героев нашего времени». Сделано это так явно, что читателю ничего другого не остается, как с головой уйти в переживания пассажиров маршрута «Москва-Сарайск», захваченных сбежавшими бандитами, проглотив вместе с наживкой неизбежные для такого рода схем карнавальную гротесковость характеров, ситуационность повествования и моралите.

---

Есть у него и еще занятие: находить одиноких женщин от сорока до пятидесяти, обеспеченных, с квартирой, и подживаться у них. Надолго его не хватало — женщины утомляли так же быстро, как и работа, но месяца три-четыре выдерживал. Пил, ел, одевался за счет влюбленной бабы (а они влюблялись немедленно — не потому, что он был хорош, а очень уж им хотелось любви), утешаясь сознанием того, что денежки за квартиру остаются в целости и сохранности, копятся. И когда-нибудь он купит, наконец, хорошую машину — машину, которая всегда казалась Желдакову идеалом автономного пространства. Неважно, куда ты едешь, главное — никакая тварь не покусится, не влезет, если он того не захочет, а с милицией он будет общаться через приоткрытое окошко…

Недавно встретил приятеля Семиркина, и тот рассказал, что, работая таксистом в Москве, встретил богатую тетку, та поселила его за городом, никому не показывала и, как выразился приятель, сексуально издевалась. Одевала в идиотские наряды с обязательно голым торсом, поила французским вином — умеренно, чтобы не потерял форму, заставляла жрать устрицы, сырые яйца — какой человек выдержит? Вот Семиркин и не стерпел, объявил, что удаляется. Тетка выла и рвала волосы, обещала купить автомобиль, Семиркин — ни в какую. Жизнь дороже.

Дурак, сказал ему Желдаков. Не в свое дело полез, это моя специальность.

И взял телефон тетки, и поехал в Москву с минимумом денег (ибо сколько возьмешь, столько и потратишь, известный закон), позвонил тетке, сказал, что привез большой привет от Семиркина и маленький презент от него же.

Рассчитал правильно: тетка захотела встретиться.

Вариант был даже лучше, чем предполагал Желдаков: всего лет сорок пять, полновата, но лицо свежее. Однако глаза тусклые и на Желдакова не зажглись. Юрий передал словесный привет (которого не было) и вручил презент: керамический квадратик с петелькой для вешания на гвоздик, на квадратике — виды города Сарайска. Она даже не посмотрела на сувенир, спросила:

— Что еще сказал?

— Что очень сожалеет.

— Почему сам не позвонил?

— Не может. Уехал. В Сибирь. Куда-то там на заработки, — соврал Желдаков.

— А привет передал, а эту фиговину — как?

— Перед уездом.

— Ясно. Больше ничего не говорил?

— Ничего. Удивляюсь я. Такая женщина, а он… Не понимаю иногда мужиков, — вздохнул Желдаков, предавая своих собратьев по мужскому полу.

А сидели в ресторане. Тетка взяла пепельницу, покачала ее в руке и сказала:

— Сейчас вот как уфигачу, урод, будешь еще ко мне подъезжать. Скотина.

И встала, и ушла, и пришлось Желдакову расплачиваться, а цены в московских ресторанах известно какие, поэтому он и тащится в этом поганом автобусе.

Обидно…

Не имея своих идей, Желдаков зато впитывал чужие — пусть немного, но накрепко. И таких идей было целых две.

Первую он узнал от сторожа в дачном поселке, где строил кому-то дачу. У сторожа в подворье была банька, которая славилась своей правильностью, хорошим паром. Стояла над прудом, с деревянного мостка можно было плюхнуться в холодную воду — очень освежает. Сам сторож был вида диковинного: с редкой, висящей вялым клинышком бородкой, в очках, он напомнил бы Желдакову писателя и политика Лимонова, если бы Желдаков знал, кто такой Лимонов, — а он ни интересовался ни политикой, ни, тем более, литературой. Как потом выяснилось, сторож был махровый интеллигент, бывший преподаватель техникума, бросивший свое поприще ради покоя и свежего воздуха. Так вот, однажды Желдаков парился в бане со сторожем, третьим был красный, толстый дядя, который азартно охаживал себя веником, ухая и крякая. Нахлеставшись, он вывалился в предбанник, а сторож сказал:

— Между прочим, из столицы сюда приезжает. У него тут братик, а сам он олигарх. Денег миллиарды, дома, предприятия. Но заметь, Юра, вот он сидел с нами и точно так же парился. И это для него было лучше всего, если сравнить с другими делами. Он сам так говорит. Чистое удовольствие. Я к чему? Я к тому, что вот он олигарх, ты дачи строишь, я сторож, а удовольствие — одинаковое. Независимо от материального положения. Понимаешь?

Желдаков понял мгновенно. Действительно, как ты ни крутись, а удовольствия — те же. Попариться, например. Выпить. Покушать. С женщиной размяться. На машинке прокатиться. Телевизор посмотреть. Просто поваляться. Вроде, есть разница — смотря что выпить, что покушать, с какой женщиной и на каком диване поваляться. Но телу-то практически все равно! — открыл Желдаков. Когда тело хочет кушать, то и кильки в томате за ананас сойдут. Когда телу надо женщину, то все равно, с кем, как бы это выразиться, получить результат от трения одного о другое — Желдаков, мужчина опытный, знает, что это у них отличается весьма незначительно. Как однажды удачно сказал напарник по охране: «Если она вся в золоте, это не значит, что у нее там медом намазано!»

Следовательно, минимальными способами можно получить если не максимальное, то такое же удовольствие, как у богатых и знаменитых, — эта идея Желдакова успокоила навсегда.

Второе открытие произошло лет пять назад, когда Желдаков с выпившим другом ехал к знакомым женщинам на частнике, и частник пересказывал содержание вечерней передачи, в которой объяснялся какой-то новый закон. Частник азартно злился и после многословной критики подвел черту:

— А я на все — закон там или что, или хоть смена там строя, или там партии какие-то, выборы или чего-то — я на все смотрю так: что это дает мне? Ничего? Тогда идите нах!

Друг Желдакова лишь посмеивался, а Желдакова пронзило.

Прав частник! В самую точку попал! Действительно, сколько времени потратил впустую Желдаков, нетренированным умом кумекая, что вокруг хорошо, что плохо, что надо, что не надо, а частник приговорил, как отрезал: что мне хорошо — то и хорошо, что мне плохо — то и плохо.

И вовсе не искал Желдаков конфликтов, неверно понял его Артем, не было никакого другого умысла в действии Юрия, когда он положил ноги на кресло, кроме как доставить себе отдых и удовольствие. И поступил он — для себя — несомненно хорошо. А если у кого-то есть другое мнение, что ж, он готов при соответствующем настроении и поспорить. А будут настаивать или применять меры — ну, и уступит. Потому что в некоторых случаях упрямиться себе дороже. То есть мне, Желдакову.

Сомневающийся паренек с гитарой удивился бы, если б узнал о характеристике, данной ему простым водителем, — не потому что тот ошибся, нет, как раз Артем подумал о Ване Елшине довольно точно, — однако Ваня Елшин считал, что обычным людям недоступен человековедческий анализ, себя же как раз считал проницательным и умным, несмотря на юность возраста. Ваня действительно был человеком постоянных сомнений. Закончив школу, он поступил на исторический факультет университета, проучился год, но до сих пор не уверен, что сделал правильный выбор. Увлекся сочинением песен под гитару, но не понимал, зачем ему это нужно. Он никому их не пел, даже друзьям. Но считал, что в этих песнях проглядывает новое направление, отличное от того, что делают барды, поющие травянистые песни водянистыми голосами. И он решился на поступок, который совершил бы не всякий смельчак: разузнал телефон, а потом и адрес автора-исполнителя Мутяйкина, которого не уважал, но от которого мог получить поддержку, и двинул в Москву. Мутяйкин по телефону объяснил ему, что он не консультант и не продюсер, прослушать Ваню не может, до свидания.

— Хотя бы одну песню! — просил Ваня, наглея и удивляясь этому.

— Извини, дружок. Пока.

Ваня приехал к его дому, дождался Мутяйкина и встал перед ним, когда тот шел к машине.

— Это ты? — удивился Мутяйкин.

— Я. Одну песню…

— Прямо здесь?

— Почему нет?

Мутяйкин сел в машину, оставив дверцу открытой, закурил и сказал:

— Ну, давай.

Это было смешно и странно: стоять перед машиной и петь. А кругом люди ходят. И из окон смотрят.

Но Ваня, выдрав гитару из чехла, повесил ее на шею и забренчал, запел.

Выслушав два куплета, Мутяйкин кинул окурок на асфальт и сказал:

— Ну, нормально, молодец. Действуй в том же духе.

И захлопнул дверцу, и уехал.

Ваня сначала очень огорчился, а потом обрадовался.

Конечно же Мутяйкин не будет ему помогать — зачем ему конкуренция? Но он вынужден был похвалить — и это дорогого стоит. Надо вернуться домой и работать, работать, работать, веря в себя.

19.10 Москва, МКАД — Липовцы

Автобус выбрался из Москвы, всем стало веселее. Пока были в Москве, все еще казалось, что не поехали, а только собираются. И вот теперь едут по-настоящему. И скорость прибавилась, и виды за окном сменяются быстрее.

— Командир, а когда ужин будет? — крикнул Желдаков.

Козырев усмехнулся. Всякий раз кто-нибудь задает этот вопрос.

Он придвинул к себе микрофон на гибком держателе: