Елена Арсеньева - Мужчина в пробирке

• Название: Мужчина в пробирке
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Русское современное
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-57899-3

С некоторых пор врач «Скорой помощи» Артем Васильев чувствует нечто странное. Или он сам сошел с ума, или практически все его недавние пациенты одновременно спятили! То здоровый мужчина вдруг начинает уверять врачей, что он – женщина, и рыдает, как истеричная институтка. То нежная, милая, очаровательная девушка, открыв изящный ротик, выражается хуже любого пьяного грузчика и утверждает: она – это ОН! То есть мужчина! Эпидемия в городе, что ли?! И у всех «заболевших» есть один общий признак: на предплечье у этих пациентов Артем обнаруживает явный след – то ли укуса, то ли… укола. Пожалуй, придется ему разбираться во всей этой истории. К тому же одна из пациенток, девушка с нежным именем Лиза, считающая себя мужчиной, вызывает в душе Артема именно те чувства, которые настоящий мужчина испытывает только по отношению к настоящей женщине!

---

– Вы, Любовь Павловна, выбирайте выражения! – хмыкнула тетка в халате и шубе. – По потолку бегать! Что ж он вам, покойник, – таракан, что ли?! Это же надо – так с русским языком обращаться?!

– А вы, Нина Михайловна, шубу в октябре месяце надели, чтоб всем показать, что она у вас есть, так и молчите, – обиделась Любовь Павловна. – А шуба-то не ваша, а невесткина! Вот она увидит – скажет вам все, что про вас думает, и по-русски, и не по-русски!

Нина Михайловна смерила Любовь Павловну высокомерным взглядом:

– Не скажет! Она мне эту шубу на день рожденья подарила! Вот так-то!

– Обноски с барского плеча, значит, – фыркнула Любовь Павловна, но Нина Михайловна отмахнулась от нее, как от докучливой мухи:

– Ладно, чепуха все это! Бегал покойный по потолку, не бегал – это ерунда, а главное, что ни одной женщины, кроме докторши со «Скорой», я около той квартиры не видела! – Она с брезгливым выражением лица кивнула на алые трусики. – Это ж надо…

– И все-таки дамы у него бывали, это ясно, – сказал Артем. – И возможно, в самом деле именно из-за одной из них он и перегнулся сегодня через перила слишком низко… Но выяснением этого уже не мы будем заниматься.

Он не без облегчения обернулся на заполошный звук сирены. Во двор въезжали припоздавшие полицейские.

«Надо спросить на подстанции, кто по этому адресу ездил, – подумал он напоследок. – Может, дело вовсе не в даме? Может, ему врачи что-нибудь сказали… хотя вряд ли, врачи у нас осторожные. Но я спрошу».

Примерно за два месяца до описываемых событий

Когда самолет приземлился во Внуково и пассажирам разрешили выходить, Володька не ринулся, как все, толкаясь, поскорее пробиваться вперед, а сидел в кресле до последнего. Самолет был украинский, он еще как бы связывал его с Одессой, где было так тепло и солнечно, так празднично и прекрасно, так беззаботно и весело, что выходить сейчас в московскую серую, как бы даже и не летнюю сырость и добираться до такой же серой сырости нижегородской ему не хотелось смертельно. Поэтому он и сидел, тянул время, поэтому и за багажом не спешил, и на скоростной поезд, который должен был отвезти его на Киевский вокзал (а оттуда еще ему добираться до Курского!), плелся нога за ногу, и даже обрадовался, что придется ждать полчаса. Это словно бы еще соединяло его с Одессой, с Лонжероновским пляжем и морем, с Горсадом, где до поздней ночи играла музыка, с Дерибасовской, на которой он жил…

На просторной гулкой платформе аэроэкспресса он сел на гнутую холодную скамейку, прислонил к ней чемодан на колесиках и посмотрел на него с сожалением. Чемодан был новый, купленный в Одессе, и Володька ужасно ругал себя сейчас за то, что не успел его упаковать в аэропорту. Сейчас вся его новизна «обшкрябалась», и он ничем не отличался от почти такого же черного, с металлическими заклепками, чемодана, которому небось было сто лет в обед и который стоял чуть поодаль. Вовка с удовольствием вспомнил Привоз, где он купил чемодан (в Одессу он приехал налегке, с одной только небольшой сумкой, а там уж прибарахлился) и сразу нагрузил его потрясающей домашней колбасой – копченой и кровяной – и брынзой – овечьей, козьей и коровьей, соленой и малосольной, – и аккуратно разместил две бутылки одесского вина – белого, «Сухолиманского», и красного, вернее, черного, «Одесского десертного»… нет, правда, оно так и называлось: «Одесское черное десертное 2009 года», и это были самые вкусные вина, какие пил в своей жизни Володька. В фирменном магазине на Екатерининской эти бутылки стоили бешеных денег, а на Привозе удалось взять их задешево. И вообще, чемодан был набит вкуснейшими вещами – за смешное количество гривен, и Володька предвкушал, как через неделю в родной лаборатории он выставит на стол чесночную колбаску, и эти вина, и брынзу, и выложит маленькие изящные помидорки «микадо», и черной, поздней, немыслимо спелой черешни насыплет в пластиковые тарелки… И стажерка Викочка будет смотреть на нее черными, как эта черешня, глазами и будет прихлебывать вино и загадочно, но – в то же время – обещающе улыбаться, а потом, может быть, позволит Володьке проводить себя домой, а там… а там неизвестно, что может случиться!

Володька упоенно размечтался о том, что именно может у них случиться с Викочкой, и даже московская сырость показалось ему не такой уж сырой (тем паче что платформа скоростного поезда – крытая, там было довольно-таки тепло), и он совсем было примирился со своим возвращением, если бы не стоявшая рядом тетка в мешковатой серой рубахе и черных джинсах. Ее темно-русые волосы были небрежно заколоты на затылке и напоминали полуразоренное воронье гнездо, а голос был хриплым и ожесточенным, как воронье карканье. Она негромко, но яростно ругала на чем свет стоит какого-то Петра Петровича и уверяла своего собеседника, что ее иллюзии давно исчезли и она готова пойти на все, чтобы поганого Петьку прикончить – как личность и как ученого – физически и морально… И еще как-то она его хотела прикончить, но тут Володька, у которого аж в висках заломило от ее злобного, назойливого голоса, не выдержал и встал, отошел чуть в сторону и с надеждой уставился на поезд: двери вагонов вот-вот должны были открыться. А тетка в серой рубахе все приканчивала – пока что лишь словесно – Петра Петровича, и Володьке его даже жалко стало, и, когда двери вагонов раздвинулись, он метнулся к скамейке, схватил чемоданчик и первым ввинтился в вагон. Выбрал местечко, сел, вытянул ноги и немедленно задремал, а когда проснулся, поезд уже подходил к Киевскому вокзалу. И тут Володька осознал очень интересную вещь: оказывается, до отхода его поезда оставалось всего сорок пять минут! Странно, почему он не подумал об этом раньше?! Ведь если бы он не ждал аэроэкспресса, успел бы поймать такси! Все же, наверное, не зря завлаб называл его растяпой, ругал, что он вечно все забывает и путает!

«Зато сэкономил! – угрюмо подумал Володька. – На такси – это ж сколько денег надо?! А тут – всего триста рублей. И двадцатка на метро. Надо успеть, хоть ты тресни!»

Он загодя встал у двери и первым вылетел на перрон. И понесся к спуску в подземный переход, который привел его в метро. Поезда долго ждать не пришлось, повезло. Володька нервно отсчитывал остановки и поглядывал на часы… Ох ты! В половине двенадцатого ночи он влетел в зал ожидания Курского вокзала, мазнул взглядом по табло, от волнения не разглядел номер своего поезда и ринулся к справочной:

– Поезд на Нижний Новгород – с какой платформы? В двадцать три пятьдесят?

Тетка в окне справочной покачала головой:

– Да этот поезд с Ярославского уходит! Вы куда смотрели, молодой человек, в билете же русским языком все написано!

Если бы он еще посмотрел в этот билет…

Уныло поплелся Володька его сдавать. Денег вернули какую-то ерунду, рублей тридцать, что ли. Хорошо же он «сэкономил»! Пришлось вывернуть карманы просто до швов, чтобы наскрести на новый билет – на питерский поезд, который должен был уходить через полтора часа, слава богу, хоть отсюда же, с Курского. Плацкарты, конечно, не оказалось, пришлось разоряться на купе. Еще ладно, свободное место нашлось, пусть и на верхней полке. Если б Володька завтра не вышел на работу, ему бы крепко наподдали. И так опоздает… нет, не опоздает, если прямо с поезда помчится в лабораторию, прямо с чемоданом. А что? В поезде побреется, помоется, переоденется – у него в чемодане классная новая футболка лежит, вся сплошь исписанная одесскими прикольными изречениями, ее он и наденет. Можно поспорить, что все лабораторные девчонки будут целыми днями на него пялиться, чтобы прочитать эти фразочки: «Не крутите мне мои фаберже!», «Шоб я видел тебя на одной ноге, а ты меня одним глазом!», «Ой, не надо меня уговаривать, я и так соглашусь!», «Алеша, ша, возьми на полутона ниже!», «Кудой? – Тудой!», «Я понимаю слов!», «Не расчесывай мне нервы!» – ну и всякое такое. Володька обхохотался, пока их читал! Конечно, на работе все ходят в белых халатах – все-таки какая-никакая, а лаборатория! – но ведь халат можно и не застегивать, и распахнуть…

Один раз Володька уже ездил этим питерским поездом и помнил, что тем, кто садится в Москве, приходится раздеваться и укладываться в темноте, чтобы не будить спящих пассажиров. И он решил положить пакет с зубной пастой, щеткой и бритвой поближе, а заодно вытащить новую футболку, чтобы в поезде развесить ее на плечиках: она ведь мятая небось.

Начал открывать кодовый замок чемодана, но цифры почему-то никак не сходились. Володька отлично помнил, что набрал двести сорок восемь, именно эти цифры – потому что двадцать четвертого августа (а август – восьмой месяц!) у него день рождения. Но замок не реагировал. Володька и так его, и этак… В конце концов возиться ему надоело: «обнулил» он все три окошечка – и замок открылся как миленький.

– Хитрецы-мудрецы! – хмыкнул Володька, дергая молнию. – Да ведь это любой может набрать три нуля и запросто…