Теодор Поуис - Притчи

• Название: Притчи
• Автор: Теодор Поуис
• Издательство: Коровакниги
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-902945-07-9

Аллегория, морализаторство, свифтовская сатира, попытка ответить на вечный вопрос, кто — Бог или сам человек — отвечает за причиненное миру зло, вписывание сверхъестественного в повседневную жизнь — все это присутствует в новеллах Поуиса в полной мере. «Притчи» считаются самым известным сборником его новелл. Герои — среди которых, кроме человека, животные и даже неодушевленные предметы — ведут нравоучительные и не лишенные юмора беседы о вере, природе греха, человеке, приходя подчас к совсем неутешительным для последнего выводам.

Девятнадцать рассказов сборника — девятнадцать маленьких моралите — преподают урок колкого, ироничного гуманизма: оказывается, можно учиться и у самого малого создания Божьего там, где человечности учит не человек, а самая обыкновенная блоха.

Перевод и вступительная статья Валерия Вотрина

---

— Если и был, то я этого не помню, — отозвался увядший дубовый лист. — Зато я был свидетелем стольким грустным и жестоким событиям, что, не страшись я падения, я бы множество раз возжелал смерти.

— Увы, бедный, выживший из ума старикан, — сказал зеленый лист, — насколько не подходят этому майскому дню ваши слова. Это совершенно невозможная вещь, чтобы нечто ужасное или злое властвовало среди такого благолепия. Скажите, несчастный, что такое в этом славном мире могло с вами приключиться? Скорбь здесь исключена, и также исключены злодеяние, ненависть и алчность. Пригожая весна продлится долго, а потом наступит лето, которое благословит нас своим жаром, и даже потом, когда жара пройдет, выдастся для листьев еще много счастливых дней, пока не наступит осень. Но чего же нам бояться тогда? ибо наша мать, наше дерево, втянет в себя весь цвет нашей кровожизни, который делает нас такими пригожими, а мы сами, приуготовленные к смерти, обнаружим, что держимся за жизнь уже не настолько крепко, чтобы однажды, в сладком сне, даже не зная, что умираем, мягко опуститься на землю, и лишь резвое дитя, быть может, поймает нас на лету. Где, спрашиваю вас, скорбь в таком конце? Ибо, когда придет осень нашей жизни, сердца наши, полные добрых, зрелых отрад, сослужат свою цель, поэтому для нас настанет время, просуществовавши отмеренный нам круг бытия, увянуть и исчезнуть. Желудевой плюске не удержать воды больше, чем она может удержать, так и листу не выдержать более одного счастливого времени года; ибо после этого, даже если я задержусь на этом свете, радости начнут повторяться, и они уже будут лишены вкуса тех первых, истинных. Весне, лету и осени можно порадоваться лишь раз, и счастье того, кто возжелал продлить его сверх установленного Творцом срока, будет обращено в полынь. И да прейдут наши дни счастливо.

— Не так счастливо, как вам хочется думать, мой юный друг, — сказал мертвый лист, — и если бы вам было известно об этой земле и делах тварей и существ, живущих на ней, столько, сколько известно мне, вы бы захотели, чтобы какое-нибудь дитя вроде того, что играет внизу, вырвало вашу мать из земли, когда она была еще тонким побегом в дюйм длиной.

— Вы говорите вздор! — вспылил зеленый лист, — Ваши годы определенно не сделали вас мудрее. Прожив всю зиму, среди сырости и холода, вы, верно, подхватили подагру или что похуже, и мой самый лучший совет — позвольте первому же порыву ветра сорвать вас с дерева.

— Хоть мне и довелось увидеть столько неприятностей, — ответил дубовый лист, — и хоть я чувствую себя поблекшим и сухим, ничто из того, что я видел или чувствовал, не сделало меня настолько храбрым, чтобы захотеть смерти; самая великая скорбь, самые жесточайшие мучения предпочтительнее смерти; мы терпим над собой насмешки всех вещей, кроме смерти, которая есть единственная правда, и поскольку нет ничего ужаснее этой правды, ее следует избегать всеми силами.

— Но как может быть конец плохим, когда настает срок? — спросил зеленый лист чуточку нетерпеливо. — Ни один лист не пожелает для себя времени больше того, что ему отмерено; и разве земное счастье не заставляет встретить смерть с радостью?

— С радостью! — гневно повторил увядший лист. — Экое красивое словцо! Что может быть мучительнее вложенной в нас идеи счастья и неспособности эту идею осуществить?

— Но разве мои чувства сейчас не исполнены счастья и радости? — спросил зеленый лист. — Я пробудился посреди величайшей красоты, и пускай я знаю, что мгновения проходят, нет вокруг ничего, что не наполняло бы меня чувством величайшего наслаждения. Взгляните, вот дитя внизу, юное животное, полное первозданной радости. Смотрите, как она катается по зеленой травке, как вытягивает голые ручонки.

— Да, я вижу ее, — сказал увядший лист, — и я вижу в траве нечто еще более привлекательное. Гадюка! Смотрите, как красиво она свернулась, как блестит ее новая кожа. Видите, она развернулась и ползет к ребенку, который потревожил ее тихий сон. Девочка смеется, завидев змею. Она протягивает руку, чтобы поймать ее. Глядите! та ужалила ее в руку, прямо над локтем, где залегает синяя вена. Смотрите, ее зубы впились в нее. Девочка в ужасе вскидывает руку, змея разжимает кольца, падает и скрывается в траве. Глядите, как стонет девочка, как корчится от боли. Ее белая ручка опухает и чернеет. Со щек ее уходит румянец, она бледнеет, как труп. Она лишается чувств, пытается ползти, с трудом дышит. Яд растлевает ее юную кровь. Ее не найдут в течение часа, к тому времени все тело ее почернеет, и она умрет. Через три дня ее опустят в могилу.

— Ее семья будет скорбеть о ней, и скорбь сама по себе — вещь прекрасная, — мягко сказал зеленый лист. — Взгляните, приковылял ее дедушка, он ищет ее, он видит, что произошло, и приводит мать, которая берет ее на руки. А вот, — прошептал зеленый лист, — старик пришел оплакать свою внучку, вот он снова подходит к дереву.

— Однако он не выглядит опечаленным, — заметил дубовый лист, внимательно разглядывая старика.

— Он, возможно, улыбается, зная, что она на небесах, — произнес зеленый лист, — которые он надеется с ней разделить.

— Нет, — сказал другой, — как раз с тем, чтобы разделить, старый Трим никогда не мог смириться, ибо вместо того, чтобы забрать себе всю кастрюлю каши, он должен был делить ее с Бетти. Глядите, как старикан подмигивает да потирает руки. Он радуется тому, что теперь, когда Бетти больше нет, ему достанется вся каша.

— Вполне безобидное желание, — сказал зеленый лист. — И почему бы старику не получить кусок побольше? На вид он здоров и бодр, и если бы его хорошо кормили, он был бы таким же веселым, как та маленькая девочка в этом полном радостей мире.

— Только каши он не получит, — усмехнулся дубовый лист. — Гляньте, он весь затрясся, его вдруг объял страх при мысли о гадюке. Его страх пробудил других, и теперь он видит вокруг смерть. Он скулит от страха. Хоть он и стар, ему кажется, что он не прожил и того времени, чтобы прочитать «Отче наш», его жизнь уже позади, унеслась, точно соломинка в потоке, а к страху смерти прибавляется другой — он думает, что у него отнимут пищу, и он больше уже не сможет лопать. Недавно он дошел до того, что стал запихивать кашу пригоршнями к себе в пасть из страха, что смерть застанет его прямо за трапезой. А вчера его нашли в хлеву — он лакал сливки, как собака, и дочь отходила его палкой от метлы…

Листья замолчали. День медленно уходил; группы деревенских сплетников, некоторые равнодушные, некоторые удрученные, некоторые лишь заинтересованные, стояли там и сям, обмениваясь рассказами о смерти детей.

— Взгляните, — сказал зеленый лист, когда настал вечер, — что это за темные тучи и почему они наступают с моря так быстро?

— Скоро будет буря, — ответил другой.

Зеленый лист задрожал.

— И ветер будет сильным? — спросил он.

— Да, — ответил увядший лист, — но я, продержавшийся всю зиму, не боюсь его. Пока еще не в моих намерениях быть сорванным и кануть в вечность.

— А что же, — прохныкал зеленый лист, — делать мне, такому молодому?

— Надейтесь на себя и держитесь крепче, — ответил сухой лист со смешком, прячась за ветку.

Не успели прозвучать эти слова, как удивительно быстро потемнело, и хоть на дворе был майский день, налетела буря и с яростью набросилась на оба дерева.

В ту ночь, когда маленькую Бетти Трим положили в гроб, зеленый лист, изодранный и побитый, сорвало с дерева, тогда как дубовый лист перенес бурю и сумел еще какое-то время продержаться.

Морская водоросль и часы с кукушкой

В целом мире никто не думал так много о свадьбах, как мисс Эстер Гиббс. Она жила в маленьком домике в Мэддере, содержа его в такой чистоте и опрятности, что всякая вещь была всегда на своем месте, и нигде нельзя было найти ни единого пятнышка этой ужасной пыли.

Уже в детстве у Эстер Гиббс обнаружился весьма причудливый склад ума. Этот ум, помещавшийся где-то под темными ее волосами — каждый локон которых был уложен, как надо, — всегда следовал самыми странными изгибами за всеми тайнами марьяжа.

Однако вскоре Эстер обнаружила — даром что она продолжала свои смелые естественнонаучные наблюдения и подмечала поведение мужчин, зверей и птиц, — что ничего особенно странного или чудного не происходит. Ей бы хотелось, чтобы в мире происходили куда более странные бракосочетания, чем те, которые она видела или о которых слышала в Мэддере. Ей нужно было нечто большее, чем обыкновенная мэддерская жизнь, — какие-то события вроде того, о каком ей довелось когда-то прочесть в книге басен, когда мышь пожелала сочетаться законным браком с львицей, которая, желая свидеться до свадьбы со своим маленьким возлюбленным, случайно раздавила его лапой.

Деревня Мэддер, где Эстер жила с самого детства, лежала где-то в миле от моря. Родители Эстер, люди работящие и заботливые, у которых она была единственным ребенком, обожали ее, и когда настал их срок умирать — как настает он для всех, — они оставили Эстер свой собственный маленький домик и небольшую сумму денег, посредством чего она приобрела ренту и зажила без забот.