Элис Хоффман - Дом черного дрозда

• Название: Дом черного дрозда
• Автор: Элис Хоффман
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

Аннотация

Джон Хадли построил этот дом для себя и любимой жены — дом на поляне, поросшей диким виноградом и душистым горошком. Но после того как Джон и оба его сына пропали в море во время страшного шторма весной 1778 года, над домом словно нависло проклятие. Рано или поздно оно накладывает свой отпечаток на жизни всех, кто поселяется здесь. Проходят годы, и призраки дома слабеют, но когда же прервется цепочка несчастий?

Впервые на русском языке!

Элис Хоффман — признанный мастер тонкого психологического романа. Общий тираж ее книг составляет более 50 миллионов экземпляров. Роман «Практическая магия» экранизирован (в главных ролях — Николь Кидман и Сандра Баллок).

---

Прежде чем собраться домой, Ларкин аккуратно завернул косу в кусок миткаля. На память ребенку. И хотя у него самого ничего такого не было, он очень ясно представлял, что нужно ребенку, включая и то, что кому–то могло бы показаться просто глупостью, — например, коса его матери.

Идя вдоль доков, Ларкин видел десятки солдат, некоторые были просто мальчишки, такие молоденькие, что им бы впору играть в войну дома во дворе. Он был готов вернуться назад и купить тот самый дом у дороги, где так любил гулять.

Теперь, когда он думал об этом всерьез, он понял, что заболоченный участок вокруг пруда за домом идеально подходит под клюкву. Он примется за работу, как только вернется домой. Каждый день он будет выходить из своей двери и думать о китах, что вздымались как горы. Он будет думать о соли и о горе и как он шел тогда по дороге, даже не подозревая о том, что принесет ему прилив. Если его спросят, где он взял ребенка, который живет с ним, он скажет, что нашел его на поле боя.

Он теперь поверил — некоторые планы составляет не человек, не судьба и даже не небеса, а обстоятельства и песня китов.

ЧЕРНЫ КУДРИ МОЕГО ЛЮБИМОГО[4]

В каждой сказке, где есть две сестры, одна обязательно красивее, чем другая. Одна хочет, чтобы ей преподнесли мир на блюдечке с голубой каемочкой, а другая жаждет получить всего лишь розу. Моя сестра Хьюли была красавицей. Может, вы подумаете, что она была к тому же и корыстной, но нет. Алчной была как раз я.

Я хотела такого, о чем мне не стоило даже и мечтать. Я жила в старом белом доме вместе с отцом и сестрой. Некрасивая девочка, в своем воображении я была чем–то большим. Я глотала книги, как яблоки, вместе с сердцевинками, целиком, я умирала от желания добраться до этих страниц и жадно набрасывалась на каждое слово, говорившее о том, чего у меня не было, но чего мне ужасно хотелось, хотелось до боли.

Мать назвала меня Вайолет[5], скорее всего, из–за этой штуки на лице — родимого пятна в форме цветка. В холодную погоду оно синело, а в теплую становилось омерзительно лиловым. Когда я потела от жары, пятно выступало еще больше, оно бугрилось и шло волдырями. Я ужасно стыдилась этого. У моей мамы было доброе сердце, но она умерла от лихорадки, когда мне было семь лет, а сестре всего пять. Мне нравилось думать, что мама оставила мне благословение, когда дала такое красивое имя. Я верила — она считала, что моей хорошенькой сестре больше ничего не нужно, кроме имени, которое вполне бы подошло мулу.

Читала я обычно в сарае, где стояли лошади. Для меня книги и сено были соединены воедино в одну сладкую милость. Не было границы между мягким шарканьем лошадей, тихо дышащих в стойлах, и великолепными мирами, которых я, скорее всего, никогда не увижу. Я читала о далеких местах, о Венеции и Париже. Я читала о мужчинах, которые искали то, чего не могли найти дома, и о женщинах, которые влюблялись в неподходящих мужчин и потом ждали возвращения любимых так долго, что день тянулся, словно год, а годы были одинаковыми, словно дни.

То же самое происходило и со мной. Г оды шли. Я стала взрослой, но не перестала читать. Когда отец и сестра засыпали, я выскальзывала из дома, прихватив фонарь. Лошади даже не вздрагивали, заслышав мои шаги. Они ко мне привыкли. Может, наслаждались шуршанием перелистываемых страниц, может, от этого сено становилось вкуснее у них во рту. Я вытягивалась с книгой в руках в лужице желтого света и слышала жужжание пчел в гнезде, притулившемся на потолочной балке прямо над головой, — тысяча крылышек, махающих в унисон, — и тогда я думала: «Я живу. Я живая».

Наш отец, рыбак Артур Кросс, был хорошим человеком. Его сломили море и потеря нашей матери. Часто он на целые недели уходил на Мидл–Бэнкс, между Кейп–Кодом и Кейп–Энн, со своим помощником Джорджем Вестом. В этом году, когда они вернулись с рыбной ловли в конце августа, оказалось, что Джордж Вест вытянулся почти на фут. Он был мускулистым, молчаливым, и руки у него были сплошь в мозолях.

Джорджу было девятнадцать — на год моложе меня, но ростом он был повыше нашего отца. Хотя Джордж говорил редко и избегал встречаться со мной глазами — возможно, боялся родимого пятна у меня на лице, — нам с сестрой было спокойнее оттого, что рядом с отцом был кто–то, кто помогал вытаскивать сети, на кого отец мог положиться. Когда рыба шла поблизости — селедка или луфарь, — отец и Джордж работали в нашей бухте.

Мы с Хьюли выковыривали для наживки моллюсков из раковин. Мы косили траву с солончаковых лугов для наших лошадей и трех дойных коров, пасшихся в поле. У меня на голове всегда была соломенная шляпа, чтобы защитить мою пятнистую физиономию. Я знала не только книги: я умела передразнивать песенку красноплечего черного трупиала, всегда предсказывавшую появление косяка сельди–сероспинки. Я умела так установить узкий лист морской травы между пальцами и свистнуть так громко, что устрицы, прятавшиеся в грязи, плевались на нас. Но все равно, пока мы с сестрой хохотали там у моря, я думала о сарае, о книгах, о желтом свете фонаря.

Довольно скоро я перечитала все, что смогла найти в школе, включая и «Практику навигации», и взяла почитать все, что могла, у жены маячника Ханны Винн, унаследовавшей небольшую библиотеку от своего отца в Англии. Именно муж Ханны Винн, Гарри, первым увидел змея и официально об этом сообщил. Гарри Винн был землемером округа и доверенным наблюдателем за побережьем в течение многих лет.

Морские змеи наших местных сказаний обычно оборачивались китами, или большими тюленями, или извилистыми водорослями, сбившимися в плотную кучу. Но в воде точно происходили странные вещи. Отец рассказывал, как однажды ночью океан вокруг лодки позеленел и начал светиться, как звезды в небе. Джордж Вест тоже видел это и мог подтвердить слова отца, если бы кто–то подверг их сомнению.

Гарри Винн не был таким достопочтенным человеком, как наш отец, но и лжецом или сумасшедшим он не был тоже. Ни в коей мере. Люди слушали, как он рассказывал, что морская тварь была приблизительно в пятьдесят футов длиной, коричневого цвета, по форме напоминала змею и от нее несло серой. Гарри видел, как существо выползло из океана. И вправду, когда на следующий день мужчины из города отправились осмотреть пляж, они увидели след на песке шириной почти в четыре фута. Запах серы все еще был ощутим. Несколько человек тут же на месте попадали на колени и стали молиться о прощении за грехи.

Вчера все было как всегда, то же небо, и море, и берег, а сегодня мир стал другим. Люди шарахались от теней. Женщины в городе запаниковали. Почти все запретили детям гулять без присмотра, коров увели с пастбища и упрятали по хлевам, на случай, если этому созданию нравится мясо или молоко. Окна и двери старательно запирали. В «Бостон пост» появилась статья о том, как Гарри Винн видел во всех подробностях зубы морского змея почти в четыре дюйма длиной и как змей посмотрел на него, прежде чем стрелой рванул в лес.

Сестра отказалась ходить со мной на берег, хотя ходу туда от нашей двери было не больше мили. Поэтому я отправилась набрать моллюсков для наживки одна. Я не боялась. Я читала «Одиссею» и знала, что от судьбы не уйдешь. Я знала, что в груди у каждого монстра бьется сердце, даже если он покрыт чешуей, даже если он изрыгает пламя, способное поджечь водоросли, даже если лицо у него уж такое ужасное, что и смотреть на него невозможно.

В день прибытия профессора у нас был так называемый весенний прилив, то есть прилив был ниже, чем обычно, и поэтому казалось, что из бухты пропала вся вода. Можно было идти по дну целые мили и не найти ничего, кроме грязи. Мне все–таки удалось наполнить две ивовые корзинки маленькими моллюсками и венусами.

Передо мной простирался мир без воды, он весь жужжал голосами москитов и мошки. Стоял золотой месяц сентябрь. Из–под полей моей соломенной шляпы все казалось желтым — и грязь, и небо, и сернистая береговая линия. Я увидела профессора издали, и, о да, сердце мое остановилось. Никто не верит, когда так говорят, но в моем случае все именно так и было. Слава богу, на мне была шляпа. Может, я ему показалась красивой, когда он замахал мне с берега, ведь тело у меня молодое и стройное, волосы заплетены в длинную косу до талии, а мое уродство спрятано под соломой и солнечным светом.

Его звали Эван Перкинс, и был он одним из кураторов Гарвардского музея сравнительной зоологии, натуралистом, родом из Лондона. Он писал для таких уважаемых журналов, как «Зоолоджист» и «Сайентифик Америка». Он, был экспертом по всяким необычным животным: гигантским змеям из Боливии, маленьким крокодилам, недавно открытым в Оксфордшире, мексиканским лягушкам, которые могли не только прыгать, но и летать. Обо всем этом я узнала позже, как и о том, что на завтрак он предпочитает тост с джемом, а когда работает в поле, то пьет горячий крепкий кофе. Но когда я увидела его в самый первый раз, я знала только одно — он безупречен.