Феликс Лопе де Вега - Испанский театр

• Название: Испанский театр
• Автор: Феликс Лопе де Вега
• Жанр: Драматургия
• Год: 1969

В тридцать девятый том первой серии вошли наиболее значимые драматические произведения признанных испанских авторов — Лопе де Вега(«Фуэнте Овехуна», «Собака на сене»), Тирсо де Молина(«Севильский озорник, или Каменный гость»), Хуана Луиса де Аларкон(«Сомнительная правда»), Педро Кальдерона(«Стойкий принц», «Дама-невидимка»), и Агустина Морето(«Живой портрет»).

Книга иллюстрирована репродукциями с работ Диего Веласкеса, великого современника драматургов, представленных в настоящем томе.

Составление, вступительная статья и примечания Н. Томашевского.

Перевод М. Донского, М. Лозинского, Ю. Корнеева, Б. Пастернака, Т. Щепкиной-Куперник, М. Казмичева.

---

Как в «Севильском озорнике», так и в комедиях Тнрсо де Молина, не исключая комедий интриги, происходит трансформация лопевского «галана» (героя-влюбленного). Тирсовский «галан» уже не обладает тем преувеличенным благородством и добродетелями, которыми, не без влияния «идеального дворянина», обладают «галаны» любовных комедий Лопе де Вега. Тирсо соскабливает с них позолоту, оставшуюся от эпохи Возрождения. В случае с Хуаном Тенорьо, например, он доводит внешние черты лопевского «галана» до абсурда, но лишь для того, чтобы обнажить его истинное лицо. В доне Мартине (из комедии «Дон Хиль — зеленые штаны») он сразу снижает традиционного «галана», обнажая низменные мотивировки его поступков. «Галан» у Лопе действует напролом для достижения конечной цели всех своих помыслов — завоевать любимую. Если он и грешит порой против морали, то только для достижения этой благородной цели. Конечная награда — счастливый брак. Эта награда достается ему и за силу чувств, и за личные достоинства. «Галан» у Тирсо — ближе к реальности, часто даже неприглядной реальности. Любовь для него редко бывает конечной целью, венцом счастья. Чаще — она лишь средство удовлетворения прихоти или еще более прозаических материальных нужд.

Кажется, что в творчестве Тирсо происходит прощание с героем, выдуманным Бальдесаре Кастильоне. Время больше в нем не нуждается. Он не нужен уже как «образец», несбыточный идеал, имевший прежде какое-то позитивное значение. Идеальные «галаны» из героев постепенно превращаются в антигероев. «Галан» у Лопе в значительной мере принадлежал все к той же автономной реальности художественного вымысла, того абстрактного ренессансного идеала, который существовал параллельно реальности фактов. В системе, созданной Лопе де Вега и углубленной его последователями на основе теории подражания природе, места для всякого рода литературных фикций и иллюзий не оставалось.

* * *

Хуан Руис де Аларкон-и-Мендоса (1581? — 1639) был уроженцем Мексики (провинция Таско, где находились знаменитые серебряные рудники). В соборе города Таско, одном из замечательнейших памятников так называемого «колониального барокко», и сейчас можно видеть портрет Аларкона, хотя и сильно, по-видимому, приукрашенного. Аларкон гордился своим добротным дворянским происхождением. Эта черта в отпрыске давно оскудевшей семьи в сочетании с малопривлекательной внешностью делали его предметом постоянных насмешек со стороны собратьев по перу, не исключая самого Лопе де Вега.

Аларкон начал свое образование в Мексике, но в 1600 году перебрался в Испанию, чтобы изучать право в одном из лучших тогда европейских университетов — в Саламанке. 1604–1608 годы Аларкон проводит в Севилье, где занимается адвокатской практикой, затем возвращается в Мексику (с эскадрой, на которой плыл также Матео Алеман, автор знаменитого плутовского романа «Гусман из Альфараче»). Получив место адвоката в Аудиенсии (Новая Испания) и начав читать лекции по праву, он все же особой карьеры в Мексике не сделал, и вот в 1614 году он снова в Мадриде, куда перебирается уже окончательно. Благодаря протекции президента Совета по делам Индий, Аларкой получает хорошо оплачиваемое место докладчика Совета и в свободное время (которого, как утверждали злые языки, оставалось довольно много) отдается всецело литературе.

По сравнению с другими корифеями испанского театра XVII века особой плодовитостью Аларкон не отличался. Им было опубликовано всего два сборника пьес: восемь пьес в первом (1628) и двенадцать во втором (1634).

Согласно справедливой традиции, Аларкона числят в созвездии Лопе. Но был он, по-видимому, звездой такой яркости, что тот же Монтальван имел право утверждать: «Аларкон располагает свои комедии с особой новизной и необычностью». Следовательно, уже современников поражало в Аларконе что-то такое, что резко выделяло его из среды драматургов — приверженцев национальной системы. Мнение Монтальвана подтверждается и пристрастным отношением к Аларкону со стороны коллег. Что-то раздражало в нем, что-то казалось отступничеством, что-то неуместным новаторством.

Дело в том, об этом уже говорилось выше, что у зрителя наибольшей популярностью пользовались любовные комедии (в духе Лопе) и комедии интриги (в духе Тирсо). Аларкон, хотя и написал несколько комедий «в духе» Лопе и Тирсо, все же основными своими вещами как бы опровергал самый принцип таких комедий. Ему представлялось неразумным, противным здравому смыслу и цели искусства строить действие пьесы на случайностях, механических совпадениях, всяческих qui pro quo (он никак не предполагал, что позднейшая критика подведет под калейдоскоп случайных и нелепых совпадений, переодеваний и «домов с двумя выходами» философскую базу и построит целую «эстетику случая», отражающую бессилие человека в условиях загнивающего феодально-абсолютистского строя). В таких пьесах герой зачастую превращался в бездушную марионетку, которой по своему произволу управлял случай-режиссер. Поэтому основной упор в лучших своих комедиях Аларкон делал на психологическую мотивировку поступков героя. Обычно Аларкон, строя характер, отбирал в нем какую-то одну ведущую черту. Например, лживость (комедия «Сомнительная правда»), злословие («И стены имеют уши»), эгоизм («Нет худа без добра»), неблагодарность («Исполнение обещаний»). Она-то — эта черта — и становилась пружиной всего действия. Большой поклонник Аларкона, знаменитый французский драматург Корнель, воспользовавшийся для своей комедии «Лжец» «Сомнительной правдой» (первоначально приписав ее ошибочно Лопе), с успехом ввел аларконовский принцип комедии в европейский обиход. Видимо, опыт Аларкона не прошел бесследно и для самого Мольера. Он тоже ряд своих комедий строил на одной ведущей черте (скупость, лицемерие и т. д.). Замечание Пушкина, звучащее легким упреком, о том, что у Мольера такой-то «скуп, и только», легко можно было бы переадресовать Аларкону. И позиция Аларкона (как и Мольера) была в данном случае совершенно определенной. Преследуя воспитательные, «исправительные» цели, Аларкон осуждал не только какой-то один человеческий порок, но и совершенно конкретное зло, поразившее современное ему общество.

Если испанские коллеги Аларкона видели в такого рода его комедиях «отступничество от заветов учителя», неуместное новаторство или даже «плоское морализирование», то иначе реагировала среда, против которой обращены были комедии Аларкона. Они вызывали раздражение тех, кто узнавал себя на сцене. Оказалось, что положительная и вполне христианская мораль Аларкона очутилась в оппозиции к официальному кодексу «идеального дворянина». Аларкон защищает обычную человеческую мораль. Идеальная мораль дворянина как «универсального человека» стала в Испании удобной маскарадной маской. А под маской находилась мораль совершенно другого толка. Под маской «идеального дворянина», скроенной когда-то Кастильоне, оказался далеко не идеальный дворянин, которого списал с натуры Пьетро Аретино. Критика в адрес «голых королей» воспринималась, понятно, как клевета и пасквиль на все дворянское сословие. А сословие это к тому времени составляло уже значительную часть зрителя.

Публикуемая в настоящем томе комедия Аларкона «Сомнительная правда» написана в 1616–1618 годах. Построена она на обличении лживости. Если учесть, что именно в годы ее создания разразился скандал, связанный с правлением временщика, герцога Лермы, когда выяснилось, что благополучие страны является сплошным мифом, основанным на фантастическом тотальном вранье, фальши и липовой отчетности, то станет понятным, куда метил своей комедией Аларкон. Чего стоило, например, одно вдохновенное, роскошное вранье дона Гарсии (выдержанное, кстати, в вычурном гонгористском духе) о празднике, который он закатил в загородном мадридском парке! У демократической публики, которая заполняла театры под открытым небом (так называемые «коррали»), естественно напрашивалась аналогия: не таким ли ошеломляющим враньем являются официальные уверения о том сплошном «празднике» для всей Испании, который обещает ей герцог Лерма? Как и полагается моралисту и адвокату, Аларкон выступил с критикой не злобной и не суровой, но достаточно твердой, быть может, чуть похожей на назидание. Через несколько лет Тирсо де Молина, со свойственным ему проповедническим темпераментом, обрушится в «Севильском озорнике» буквально с «громами и молниями» на очередное бедствие, постигшее Испанию, — на фаворитизм и полную бесконтрольность в действиях, которые граф-герцог Оливарес (новый временщик) сделает нормой общественной и государственной жизни. Оказалось, что монах и адвокат повели атаку на совершенно разложившееся правящее сословие, один — грозя небесной карой, другой — призывая к соблюдению элементарной земной морали. И как бы умерены в своей критике ни были авторы, оба они стали сразу же опасны и подозрительны. Монаху попытались заткнуть рот запретом писать пьесы и высылкой в дальний монастырь, адвокату — своего рода обструкцией и насмешками. Призывы «одуматься», с которыми обращались в своих пьесах Аларкон и Тирсо, были куда более лояльными, чем откровенная издевка, которую позволяли себе итальянские комедиографы сто лет назад. Но изменились времена. Для властей была опасна уже любая критика. Правоты своей даже не чувствовали. Но сила оставалась силой. Оба драматурга расстались с театром. Тирсо посвятил остаток жизни написанию истории своего ордена. Аларкон мирно провел последние годы в кресле докладчика Королевского совета по делам Индий.