Татьяна Ставицкая - Алмаз. Апокриф от московских

• Название: Алмаз. Апокриф от московских
• Автор: Татьяна Ставицкая
• Жанр: Городская фантастика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9922-1212-9

Роман повествует о каверзе, устроенной сообществом Вечных Москвичей лондонскому сообществу. История самого крупного из когда-либо добытых человечеством алмазов «Куллинан» в отличие от других известных камней кажется абсолютно прозрачной. Но это не так. Посудите сами: разве могли бессмертные московские эстеты позволить лондонским так варварски расправиться с уникальным камнем, как о том пишут в энциклопедиях? Немыслимо! Судьба алмаза становится очевидной, если оценить масштаб и своеобразие личностей, взявшихся за его спасение, и принять во внимание исторический фон короткого с точки зрения Вечности периода пребывания камня на поверхности Земли.

Итак, московская нетрадиционная версия развития событий.

---

Африке не нужен алмаз, размышлял Уар. Африке много чего нужно, но не алмаз. Зачем марионеточному правительству камень, которому нет цены? Ему нужны пушки и суверенитет. Они непременно обменяют его на дурацкие пушки и новый статус. Надо отследить, решил он и подумал об Иване Выродкове. Только легионер Выродков, патриот русского оружия, мог себе позволить долгие отлучки из Москвы-кормилицы. Но сейчас же с сожалением вспомнил, что любимец Марса продолжает свою личную войну на Дальнем Востоке, и его не следует ожидать в Первопрестольной скоро. Вообще-то Уар всегда полагал, что оружие дано мужчинам исключительно для того, чтобы занять их руки. Самому царевичу для этой цели служили ножички. Но Выродков увлекся оружием всерьез и, кажется, пожизненно.

Из кармана репортера торчала рекламная газета.

– Вы сменили издание, Адаманский? – удивился Уар.

Репортер замер, не донеся ложку до рта.

– Господь с вами, Димитрий Иоаннович! С чего вы взяли? – И, проследив за взглядом собеседника, ответил: – Ах, это? Нет, что вы… Просто ищу, чем еще заработать или хотя бы сэкономить. Бывает, что пишут «бесплатно». У меня, знаете ли, финансы теперь в несколько расстроенном состоянии.

– Если в рекламе пишут «бесплатно», это, поверьте, обойдется вам очень дорого, – со знанием дела предостерег собеседника господин Углицкий. – А если встретите в рекламе слово «доверие», то не сомневайтесь: вас непременно обманут.

Адаманский покачал головой.

– Мне скоро тридцать, а налицо – полное крушение надежд, – вздохнул он, утирая губы крахмальной салфеткой и живо кося при этом наглым глазом. – Жалкое поприще, ужасные типы человеческие. Фатальность замкнутого круга. Не вырваться за пределы.

Каждый из собеседников в этот момент лелеял свою «заднюю мысль» в отношении того, как использовать другого. Но был существенный нюанс: Адаманский мог только попросить, Уар же имел возможность предложить. Что выходило, волею обстоятельств, к взаимной пользе. Шар беспрепятственно лег аккурат в подвернувшуюся лузу.

– Адаманский, вы хотели бы повидать мир? Скажем, ту же Африку. Чрезвычайно интересный континент, – прощупал почву Уар, глядя репортеру в не очень ясные голубые глаза.

Адаманский, не помня себя от нахлынувшего восторга, был согласен абсолютно на все, лишь бы уехать как можно дальше от этого с его трескучими морозами и взрывами города. Он почувствовал близость умопомрачительной одиссеи, только немного опасался незнакомой среды. А главное – что его миссия будет уж очень неоднозначной. Предложение выглядело излишне роскошным, чтобы оказаться правдой или просто честной репортерской экспедицией.

– Я не готов сейчас к подробному обсуждению прожекта, но жду от вас принципиального согласия, – подвел черту Уар, понимая, что давить не следует.

Да, он украдет у африканцев алмаз и построит для нее театр! Театр одной танцовщицы! А еще наберет оперную труппу. Обойдутся африканцы без пушек. Он даже не подозревал, как сильно влюблен. Это что-то новенькое!

– Кстати, возьмите контрамарку на выступление моей протеже. Может, потом в прессе отразите.

– А! Фемина в красном! Наслышан, наслышан… И даже имел удовольствие лицезреть однажды. Хороша необыкновенно!

– Вы были на представлении? – удивился господин Углицкий.

– Господь с вами, Димитрий Иоаннович! – усмехнулся Адаманский. – У меня средств недостает такие дорогие представления посещать. В кофейне Филиппова столкнулся тот раз нос к носу.

Уар посмотрел на нос репортера с плохо скрытым подозрением.

– А почему ваша подопечная всегда носит красное? – заинтересовался вдруг Адаманский.

– Я так хочу, – лаконично ответил собеседник, не намеревавшийся, очевидно, пускаться в объяснения.

– Отчего же такая приверженность цвету, позвольте полюбопытствовать? – проявил репортерскую хватку Адаманский.

Господин Углицкий отчего-то медлил с ответом и вообще смотрел куда-то в направлении буфета, подумывая, возможно, о новой порции «Реми Мартин». Понимая, что отцепиться от хроникера будет стоить ему больших трудов, нежели объясниться, а обижать неучтивостью в преддверии задуманного не стоит, обронил нехотя:

– В красном, видите ли, есть своего рода мистика. Красный изнуряет слабого и питает сильного. Красный цвет – индикатор среды. Если среда равнодушна к красному, значит, она остывает. И в ее руслах течет не кровь, а вода.

– Как странно вы говорите. А я никогда не задумывался об этом. Я теперь, пожалуй, понимаю: красный – это своего рода провокация. А зачем вам идентифицировать среду, позвольте узнать?

– Мне комфортней… эээ… жить, когда кровь вокруг бурлит.

– Странно… – дивился репортер, – я, пожалуй, находил вас, скорее, скучающим, праздным… мм… наблюдателем.

– Когда требуют обстоятельства, я – самый деятельный деятель Москвы, – ответил Уар.

Глава 6 На посошок

Городской голова, по наущению Общества нетрадиционных потребителей, на днях сделал распоряжение о рассылке по всем городским учреждениям циркуляра о воспрещении городским служащим участвовать в политических партиях. Подписки от служащих о неучастии в партиях решено было не брать. Тем не менее Татьянин день в том году вышел довольно бледным и постным. Не было ни обычных кутежей в «Эрмитаже», ни пьяных вакханалий у «Яра» и «Стрельны». В «Эрмитаже» студенты устроили импровизированную беседу и без всяких возлияний только и ограничились речами на злобу дня. Собрание вышло малолюдным и неинтересным. В городском манеже открылась выставка собак и верховых лошадей, устроенная Обществом правильной охоты, возглавляемым сокольничим Бобрище.

Перед тем как надолго покинуть родную Москву и пуститься в опасное путешествие с непредсказуемым финалом, Адаманский решил отгулять Масленицу. Вот чего уж точно не ждал он от Африки, так это снежных и ледяных увеселений. Хотелось ему хлебнуть отечественных зимних радостей напоследок, чтобы помнились.

В эти дни по случаю Масленицы открылись народные гулянья в Манеже. Публика, как всегда на подобных забавах, давила массой. Программа новизной не баловала, была все той же, что и десять лет кряду – ординарной, полубалаганной. В программе вечерних развлечений слышались отзвуки злободневности: на сцене манежного театра шла «специально написанная» пьеса «За отечество», в которой изображался подвиг рядового Василия Рябова. К полудню широкая Масленица была в полном разгаре. На Девичьем поле стоял гул голосов многотысячной толпы, переходящей от балагана к балагану, с каруселей на французско-русские горки.

С жирными от блинков руками и лоснящимся подбородком метался Адаманский в поисках последних московских зрелищ. На Масленицу все словно старались наесться впрок в ожидании семинедельного Великого поста. Мимо репортера проносились сани, украшенные цветными лентами, увешанные бубенчиками и колокольчиками. На лошадях красовались расписные дуги, лучшая сбруя. Составлялись санные поезда и носились по улицам, развозя веселые компании молодых людей. Парни являли краснощеким девушкам свою удаль, лихо запрыгивая в сани на полном ходу. Накатавшись вдоволь, молодежь сговаривалась идти к кому-нибудь в гости, на блины, где и продолжить веселье.

Хроникер еще успел пополнить свою колонку в газете происшествиями с масленичных гуляний. В ресторане Колгушкина, помещающемся в доме Крашенинникова, на Покровке, один из посетителей, поев блинов, отказался платить по счету, поднял крик и на глазах у Адаманского произвел буйство, а по дороге в участок избил дворника. По Покровке навстречу хроникеру городовой вел двух задержанных весьма подозрительного вида: у одного из них висел на шее лом-фомка, а в руках было долото, а другой имел при себе долото и две стамески. Так и рыскали по празднующему городу, канальи!

С заходом солнца на катке Русского гимнастического общества на Патриарших прудах состоялся «карнавал на льду». Адаманскому едва удалось протиснуться сквозь плотные ряды зрителей. С семи часов вечера стали появляться костюмированные: обыватели обсуждали «Шахерезаду», «Турчанку», «Гадалку», «Кармен» и «Весну», а также «Трубочиста», «Винную монополию», «Гения силы и здоровья», «Я ел геркулес», «А я нет», «Водолаза» и «Фонарь Цветного бульвара».

Хроникер был нетрезв и заранее ностальгичен, умилялся крепкому словцу в свой адрес и не сводил глаз с красавицы в снежно-белой шубке с алым шелком на шее. Да это же «фемина в красном»! – вдруг прозрел завороженный зрелищем Адаманский. Присмотревшись, он обнаружил, что фемина опирается на руку господина Углицкого. И тот выглядит весьма довольным, если не сказать – счастливым. Эх, как несправедливо устроен мир, подумал Адаманский. Ну почему одним – роскошные фемины, а другим – дешевые кокотки? Желание подержать в руках эту райскую птицу пересилило доводы затуманенного алкоголем рассудка, и репортер продрался сквозь толпу на каток. Разогнавшись, он сшиб фемину и повалился вместе с ней на лед. Какие черти колобродили в его голове, можно только догадываться. А фемина под ним не завизжала, против всяких ожиданий, а расхохоталась. И рот ее был так близко, так призывно блистал жемчужными зубками, что Адаманский не удержался – покрыл его своим горячим ртом. А кто бы удержался? Но тотчас был рывком поднят за шкирку и отоварен кулаком в челюсть. И это тоже оказалось ему в радость!