Вольфганг Леонгард - Революция отвергает своих детей

• Название: Революция отвергает своих детей
• Автор: Вольфганг Леонгард
• Издательство: Overseas Publications Interchange Ltd
• Жанр: История
• Год: 1984
• ISBN: 0-903868-66-0

В этой книге описываются все мои впечатления и переживания за время десятилетнего пребывания в Советском Союзе (1935—1945) и за время моей четырехлетней деятельности в центральном аппарате руководства СЕПГ (1945—1949); в этой книге рассказывается о советских школах и университетах, о студентах и комсомольцах, о первых днях войны, заставшей меня в Москве, и о жизни в военное время в Караганде; об обучении членов иностранных компартий в школе Коминтерна и о Национальном комитете «Свободная Германия», а также о «группе Ульбрихта» в мае 1945 года; о первых шагах советской политики в послевоенной Германии, о построении советско–зональной государственной системы и о партии, которая сегодня как государственная партия определяет в советской зоне судьбу восемнадцати миллионов человек.

Эта книга родилась, однако, не только из стремления рассказать о некоторых мало известных сторонах сталинской системы и советской политики в Германии, а главным образом из желания показать людям несоветского мира, что думает и чувствует новое поколение обученных партийных деятелей восточного блока, к каким оно приходит решениям и в чем проявляется его критическое мышление. Я пытаюсь при этом, вполне сознательно, так описывать встречи и дискуссии, события и переживания, как они тогда воспринимались, оценивались и продумывались. Только таким образом, кажется мне, станет западному читателю понятно, что означает для человека разрыв со сталинизмом, если он вырос на теориях этого учения. Мое решение — результат многолетнего мучительного процесса сомнений и оправданий, угрызений совести и построения теорий для ее успокоения. Но когда решение принято — возврата больше нет. Тогда даже в состоянии тяжелого внутреннего конфликта, человек неудержимо движется к решающей грани, переход которой окончательно срывает пелену сталинизма с облика мира в его душе.

---

— Работа по организации районных управлений должна быть временно приостановлена. Сейчас на повестке дня формирование городского управления Берлина. Если понадобиться, мы переведем людей из районных управлений на работу в городское управление.

— Все должны принять участие в этой новой работе?

— Нет, — ответил Ульбрихт, — в этом нет необходимости. Достаточно, если этим займутся Марон, Гиптнер и Винцер; если понадобится помощь, мы привлечем еще кого‑нибудь.

Мы уже думали, что никаких больших перемен не предвидится в нашей работе, но Ульбрихт дал новую инструкцию:

— Сейчас нам следует изменить тактику нашей поддержки районных управлений. Мы должны сконцентрировать наше внимание на северо–западных, юго–западных и западных районах Берлина. Приблизительно через месяц эти районы оккупируют западные союзники. К этому времени управления в них должны функционировать безупречно.

— Можно мне еще хоть несколько дней пробыть в восточных районах — это очень важно, — попросил один из сотрудников, очевидно энтузиаст своего участка.

— Нет, об этом не может быть и речи. С сегодняшнего дня никто больше не поедет в восточные районы Берлина. На них у нас времени хватит.

Итак, мы взялись за районы, которые вскоре должны были оккупировать англичане, американцы и французы. Повсюду мы уже могли опереться на достаточно крепкий «актив». Наша задача заключалась теперь в укреплении уже существующих самоуправлений, в ликвидации осложнений с комендантами, в перестановке кадров, заменой слабых более сильными.

Дни и ночи я находился в постоянном движении. Я познакомился с большим количеством людей. Моя записная книжка пестрела адресами антифашистов разных направлений, а также специалистов–администраторов: техников, инженеров и других. Параллельно с нашей работой, часть нашей группы вела подготовку по созданию городского управления. Неоднократно Ульбрихт проводил экстренные совещания с Мароном, Винцером и Гиптмером.

Недавно вошедшие в «группу Ульбрихта» Мале и Маттеус Клейн тоже стали отходить от работы в управлениях. Как‑то раз они сообщили нам, что в Тегеле ими был обнаружен радиопередатчик, а в Шарлоттенбурге на Мазуреналлее — управление Берлинской радиостанции и добавили, что этим стоило бы заняться. На наших совещаниях разбиралось такое количество вопросов, что на их рапорт никто не обратил особого внимания и брошенное Ульбрихтом: «Хорошо, действуйте!» Мале и Клейн истолковали как полученные ими «полномочия».

Несколько дней спустя в мою комнату ворвался Эрпенбек со словами:

— Сегодня пускаем в ход!

— Что пускаем? — спросил я, ничего не понимая.

— Радиостанцию разумеется!

Эрпенбека затянули в свою «радиостанцию» Мале и Клейн.

— А какое это имеет ко мне отношение?

— Пиши! Нам нужен текст для первой передачи. Мале и Клейн настолько заняты работой с персоналом радиостанции, что им не до текстов. К 11 часам все должно быть закончено и отправлено на станцию.

И вот, Эрпенбек и я стали диктовать стенографисткам тексты передач для Берлинской радиостанции. Перед нами лежало несколько последних номеров «Правды», ничего другого в то время мы получить не смогли. Отобрав последние известия, мы обработали их в «антифашистски–демократическом» стиле.

Уже в обед мы услышали первую передачу Берлинской радиостанции.

На следующий день нам не понадобилось составлять тексты. Мале и Клейн сообщили, что имеется прежняя редакция радиостанции в полном составе и она готова взять эту работу на себя, следуя требованиям новой линии.

Возобновление передач товарищами Мале и Клейном почти целую неделю оставалось незамеченным. И вдруг раздался крик взбешенного Ульбрихта:

— Что вы опять натворили? Советские товарищи передали мне сегодня запись Лондонской радиостанции, которая заявила, что Берлинская радиостанция уже несколько дней, как пущена в ход!

— Но я же говорил тебе об этом! — оправдывался Мале.

— Ну, ладно, — немного успокоившись, сказал Ульбрихт, — судя по лондонскому сообщению дело до сих пор поставлено было правильно. Там говорилось, что Берлинское радио, игнорируя коммунистическую пропаганду, ведет свои передачи в антифашистском духе. Вам придется за это урегулировать дело с советскими товарищами и наладить поскорее связь.

Мале и Клейн пообещали это выполнить. Радиостанция была в какой‑то мере «легализирована», но зато мы лишились двух сотрудников нашей работы в управлениях — они застряли на радиостанции. И мы не удивились, узнав потом, что Ганс Мале занял должность интенданта, а Маттеус Клейн — начальника отдела кадров Берлинской радиостанции.

Кроме ежедневных совещаний, приблизительно с середины мая, по воскресным дням, проводились утром большие Конференции. На них присутствовало от 80 до 100 активных партработников, в большинстве своем принимавших деятельное участие в работе районных управлений. На этих конференциях мы имели возможность шире ознакомиться с жизнью Берлина. После докладов с мест, Ульбрихт неизменно давал свои директивы.

Обстановка воскресных конференций обычно носила серьезный, деловой характер. Однако на одной из них деловое настроение было нарушено громким хохотом собравшихся. Один старый партработник из Веддинга, не утерявший еще партийного жаргона двадцатых годов, отчитывался о работе своего управления, не упомянув, однако, ни единым ловом о своей должности. Ульбрихт не выдержал:

— В чем дело? Ты все время говоришь о других. Скажи же, наконец, какую должность занимаешь ты сам?

— Я советник по делам церкви. Все застыли от удивления.

— Как это тебе в голову пришло?

— О, это совсем просто, товарищ Ульбрихт. Когда мы разбирали должности, я выбрал себе, разумеется, эту. Должен же, в конце концов, кто‑то присматривать за попами. Среди них попадаются порой здорово расторопные парни.

Раздался громкий хохот. Но Ульбрихт был взбешен:

— Ты немедленно подашь в отставку! На эту должность годятся только священники. Мы должны теперь наладить деловое сотрудничество с прогрессивными церковными кругами. Мы не допустим, чтобы такие, как ты, мешали нам, внося дезорганизацию в нашей церковной политике!

Резкий тон Ульбрихта заставил смолкнуть смех в зале. А бедный товарищ из Веддинга беспомощно озирался вокруг, явно не понимая, что случилось. Такие понятия, как «прогрессивные церковные круги», очевидно, ему тоже ничего не говорили. Ульбрихт не счел нужным хотя бы коротко разъяснить старому партийцу–рабочему новую политическую линию и ограничился только окриком.

Запомнился еще один инцидент, носивший более острый характер. В этом случае дело дошло до открытого протеста многочисленных берлинских партработников против директивы Ульбрихта.

Воскресная конференция близилась к концу. Текущие отчеты были приняты, общие указания, касающиеся работы в управлениях, распределены.

— Есть еще вопросы?

— Да, есть! — раздался голос из задних рядов. — Антифашистски настроенные врачи поставили перед нами вопрос: что им следует делать, когда к ним приходят изнасилованные женщины и просят сделать им аборт. Я обещал этим врачам, дать ответ. В таких случаях мы должны иметь ясную установку в отношении абортов.

Этого товарища тут же поддержал другой.

— Это неотложный вопрос. Об этом повсюду говорят. Мы обязаны дать точные указания заведующим отделами здравоохранения. Мое мнение таково, что во всех подобных случаях аборты должны быть официально разрешены.

В зале раздались одобрительные возгласы. Ульбрихт прервал дискуссию, закричав:

— Об этом не может быть и речи! Я считаю дискуссию оконченной!

Однако берлинские коммунисты в мае 1945 года не были еще покорными рабами и дискуссию никак не считали оконченной.

Впервые в своей жизни я стал свидетелем того, что до сих пор считал немыслимым: открытого протеста против высокопоставленного партийного руководителя.

— Так дело не пойдет! Мы будем об этом говорить!

— Наш долг определить свою позицию в этом вопросе!

— Мы обязаны дать возможность женщинам рабочего класса делать аборты!

— Нельзя же всегда увиливать от неприятных вопросов!

Лицо Ульбрихта исказилось злобой.

Выступления следовали одно за другим.

Речь уже шла не только об официальном разрешении абортов. Участники конференции требовали занять по отношению к насилиям советских солдат ясную и принципиальную позицию. Нельзя больше колебаться, мы, немецкие коммунисты, обязаны, по меньшей мере, дистанцироваться от этих эксцессов, а если понадобиться и открыто осудить их.

Наконец, когда негодование немного улеглось и стало тише, Ульбрихт заговорил резким тоном:

— Я повторяю: дискуссию по этому вопросу считаю оконченной. Определять свою позицию по поводу эксцессов, давать разрешение на аборты я категорически отказываюсь. А тем, кого это сегодня волнует, я напомню: лучше б они негодовали, когда Гитлер начал войну. Не может быть и речи, чтобы отступать перед такими настроениями. Вопрос этот считаю решенным, открытых выступлений больше не допущу. Совещание окончено.