Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

• Название: Джузеппе Бальзамо (Записки врача)
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Арт-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1994
• ISBN: 5-7287-0027-6

Истории Франции в канун и во время Великой Французской революции конца XVIII столетия посвящена серия романов А. Дюма: «Джузеппе Бальзамо», «Ожерелье королевы», «Анж Питу» и «Графиня де Шарни». Серия эта имеет название «Записки врача».

Время действия романа: 1770–1774 гг. В основе повествования «Джузеппе Бальзамо» лежат действительные исторические события и судьбы реально существовавших людей. В центре романа — таинственная, идеализированная автором фигура знаменитого Алессандро Калиостро (1743–1795), одного из лидеров европейского масонства, мечтающего о всеобщем братстве и счастье. Он выступает под одним из своих псевдонимов — Джузеппе Бальзамо.

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

— Да, мне очень плохо, — отвечала Андре. — Я совершенно разбита, я чувствую себя очень уставшей без всякой на то причины. Вчера вечером я не делала ничего особенного. Уж не заболеваю ли я?

— Может, мадемуазель чем-нибудь огорчена? — продолжала Николь.

— И что же? — воскликнула Андре.

— А то, что огорчения производят нередко такое же действие, что и усталость. Уж я-то знаю!

— Так ты чем-то опечалена, Николь?

Слова эти прозвучали с такой небрежностью, что Николь не сдержалась.

— Да, мадемуазель, у меня неприятности, — опустив глаза, проговорила она.

Андре лениво поднялась с постели, собираясь переодеться.

— Расскажи! — приказала она.

— Я как раз шла к мадемуазель, чтобы сказать…

Она замолчала.

— Чтобы сказать что? Боже, какой у тебя растерянный вид, Николь!

— Я растеряна, а мадемуазель утомлена; должно быть, мы обе страдаем.

Это «мы» не понравилось Андре; она нахмурила брови и проронила:

— А!

Николь не было дела до восклицаний, хотя интонация Андре должна была бы навести ее на размышления.

— Раз мадемуазель настаивает, я позволю себе начать, — продолжала она.

— Ну-ну, послушаем, — отвечала Андре.

— Я хочу выйти замуж, госпожа, — заявила Николь.

— Да? — удивилась Андре. — Не рано ли тебе об этом думать, ведь тебе еще нет семнадцати.

— Мадемуазель тоже только шестнадцать лет.

— И что же?

— А то, что, хотя мадемуазель только шестнадцать, разве она не подумывает о браке?

— С чего вы взяли? — сухо спросила Андре.

Николь раскрыла рот, чтобы сказать дерзость, но она хорошо знала Андре, она понимала, что едва начатому объяснению немедленно будет положен конец, поэтому спохватилась.

— Да нет, откуда мне знать, о чем думает мадемуазель, я простая крестьянка и живу так, как того требует природа.

— Как странно ты изъясняешься!

— Странно? Разве не естественно любить кого-нибудь и отдаваться любимому?

— Пожалуй. Так что же?

— Ну вот, я люблю одного человека.

— А этот человек тебя любит?

— Надеюсь, мадемуазель.

Николь поняла, что сомнение прозвучало слишком вяло, необходимо было отвечать уверенно.

— Я в этом убеждена, — поправилась она.

— Прекрасно! Вы не теряете времени даром в Таверне, как я вижу!

— Надо же подумать о будущем. Вы барышня и можете получить наследство от какого-нибудь богатого родственника. А я сирота и могу надеяться только на то, что сама кого-нибудь найду.

Все это казалось Андре естественным, и она мало-помалу забыла о том, что вначале сочла эти разговоры неприличными. Кроме того, врожденная доброта взяла вверх.

— Так за кого же ты собираешься замуж? — спросила она.

— Госпожа знает его, — отвечала Николь, не сводя прекрасных глаз с Андре.

— Я его знаю?

— Отлично знаете.

— Кто же это? Ну не томи меня!

— Боюсь, что мой выбор будет неприятен мадемуазель.

— Неприятен?

— Да!

— Так ты сама находишь его неподходящим?

— Я этого не сказала.

— Тогда смело говори, — ведь господа обязаны интересоваться судьбой тех, кто хорошо им служит, а я тобой довольна.

— Мадемуазель очень добра.

— Ну так говори скорее и застегни мне корсет.

Николь собралась с силами.

— Это… Жильбер, — проговорила она, проницательно глядя на Андре.

К великому удивлению Николь, Андре и бровью не повела.

— Жильбер! А, малыш Жильбер, сын моей кормилицы?

— Он самый, мадемуазель.

— Как? Ты собираешься выйти за этого мальчика?

— Да, мадемуазель, за него.

— А он тебя любит?

Николь подумала, что настала решительная минута.

— Да он сто раз мне это говорил! — отвечала она.

— Ну так выходи за него, — спокойно посоветовала Андре. — Не вижу к тому никаких препятствий. Ты осталась без родителей, он сирота. Вы оба вольны решать свою судьбу.

— Конечно, — пролепетала Николь, ошеломленная тем, что все произошло не так, как она ожидала. — Как! Мадемуазель позволяет?..

— Ну, разумеется. Правда, вы оба еще очень молоды.

— Значит, мы будем вместе больше времени.

— Вы оба бедны.

— Мы будем работать.

— Что он будет делать? Он ведь ничего не умеет.

На этот раз Николь не сдержалась: лицемерие хозяйки вывело ее из себя.

— С позволения мадемуазель, она несправедлива к бедному Жильберу, — заявила девушка.

— Вот еще! Я отношусь к нему так, как он того заслуживает, а он бездельник.

— Он много читает, стремится к знанию…

— Он злобен, — продолжала Андре.

— Только не по отношению к вам, — возразила Николь.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мадемуазель лучше меня знает: ведь по ее распоряжению он ходит на охоту.

— По моему распоряжению?

— Да. Он готов пройти десяток льё в поисках дичи.

— Клянусь, я не подозревала…

— Не подозревали дичи? — насмешливо спросила Николь.

Андре, возможно, посмеялась бы над этой остротой и в другое время могла бы не заметить желчи в словах служанки, если бы находилась в привычном расположении духа. Но ее измученные нервы были натянуты как струна. Малейшее усилие воли или необходимость движения вызывали в ней дрожь. Даже при небольшом напряжении ума она должна была преодолеть сопротивление: говоря современным языком, она нервничала. Это удачное словцо — филологическая находка! — обозначает состояние, при котором все дрожит от нетерпения; состояние сродни тому, что мы испытываем, когда едим какой-нибудь терпкий плод или прикасаемся к шероховатой поверхности.

— Чем я обязана твоему остроумию? — оживилась вдруг Андре. Вместе с нетерпимостью к ней вернулась проницательность, которую она из-за недомогания не могла проявить в самом начале разговора.

— Я не остроумна, мадемуазель, — возразила Николь. — Остроумие — привилегия знатных дам, а я простая девушка и говорю то, что есть.

— Ну и что же ты хочешь сказать?

— Мадемуазель несправедлива к Жильберу, а он очень внимателен к ней. Вот что я хотела сказать.

— Он исполняет свой долг, будучи слугой. Что же дальше?

— Жильбер не слуга, мадемуазель, он не получает жалованья.

— Он сын нашего бывшего арендатора. Он ест, спит и ничего не платит за стол и угол. Тем хуже для него — значит, он крадет эти деньги. Однако на что ты намекаешь, почему так горячо защищаешь мальчишку, на которого никто и не думал нападать?

— О, я знаю, что мадемуазель на него не нападает, — с ядовитой улыбкой проговорила Николь, — скорее напротив.

— Ничего не понимаю!

— Потому что мадемуазель не желает понимать.

— Довольно! — холодно отрезала Андре. — Немедленно объясни, что все это значит!

— Госпоже лучше меня известно, что я хочу сказать.

— Нет, я ничего не знаю и даже не догадываюсь, потому что мне некогда разгадывать твои загадки. Ты просишь моего согласия на брак, не так ли?

— Да, мадемуазель. Я прошу госпожу не сердиться на меня за то, что Жильбер меня любит.

— Да мне-то что, любит тебя Жильбер или нет? Послушайте, вы начинаете мне надоедать.

Николь подскочила, как петушок на шпорах. Долго сдерживаемая злость нашла наконец выход.

— Может, мадемуазель и Жильберу сказала то же самое? — воскликнула она.

— Да разве я хоть однажды разговаривала с вашим Жильбером? Оставьте меня в покое, вы, верно, не в своем уме.

— Если мадемуазель с ним и не разговаривает, то есть больше не разговаривает, то не так уж и давно.

Андре подошла к Николь и смерила ее презрительным взглядом.

— Вы битый час мне дерзите, я требую немедленно прекратить…

— Но… — взволнованно начала было Николь.

— Вы утверждаете, что я разговаривала с Жильбером?

— Да, мадемуазель, я в этом уверена.

Мысль, которую Андре до сих пор не допускала, показалась ей теперь вероятной.

— Так несчастная девочка ревнует, да простит меня Бог! — рассмеялась она. — Успокойся, Леге, бедняжка, я не смотрю на твоего Жильбера, я даже не знаю, какого цвета у него глаза.

Андре готова была простить то, что уже считала не дерзостью, а глупостью.

Теперь Николь сочла себя оскорбленной и не желала прощения.

— Я вам верю, — отвечала она, — ночью нелегко было рассмотреть.

— Ты о чем? — спросила Андре, начиная понимать, но еще отказываясь верить.

— Я говорю, что если мадемуазель говорит с Жильбером только по ночам, как это было вчера, то, конечно, трудно при этом рассмотреть черты его лица.

— Если вы не объяснитесь сию минуту, то берегитесь! — сильно побледнев, проговорила Андре.

— О, нет ничего проще, мадемуазель! — сказала Николь, забывая всякую осторожность. — Сегодня ночью я видела…