Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

• Название: Джузеппе Бальзамо (Записки врача)
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Арт-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1994
• ISBN: 5-7287-0027-6

Истории Франции в канун и во время Великой Французской революции конца XVIII столетия посвящена серия романов А. Дюма: «Джузеппе Бальзамо», «Ожерелье королевы», «Анж Питу» и «Графиня де Шарни». Серия эта имеет название «Записки врача».

Время действия романа: 1770–1774 гг. В основе повествования «Джузеппе Бальзамо» лежат действительные исторические события и судьбы реально существовавших людей. В центре романа — таинственная, идеализированная автором фигура знаменитого Алессандро Калиостро (1743–1795), одного из лидеров европейского масонства, мечтающего о всеобщем братстве и счастье. Он выступает под одним из своих псевдонимов — Джузеппе Бальзамо.

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

— Ну наконец-то! — воскликнул он, войдя в свою мансарду. — Теперь я сам себе хозяин, то есть пока еще нет, потому что этот хлеб мне подали из милости.

Испытывая голод, он все же положил хлеб на подоконник и не притронулся к нему.

Он подумал, что скорее забудет о голоде, если заснет. Он задул свечу и растянулся на циновке.

Ночью Жильбер спал плохо и с рассветом был уже на ногах. Жильбер вспомнил слова Руссо о садах, на которые выходило его окно. Он выглянул в слуховое оконце и в самом деле увидел красивый сад; за деревьями просматривался особняк, к которому он примыкал. Двери особняка выходили на улицу Жюссьен.

В одном из уголков сада среди невысоких деревьев и цветов стоял небольшой павильон с закрытыми ставнями.

Жильбер подумал было, что ставни прикрыты в столь ранний час потому, что обитатели домика еще не проснулись. Однако вскоре он догадался по тому, как упирались в окна ветви молодых деревьев, что в доме никто не жил, по меньшей мере, с зимы.

Он залюбовался прекрасными липами, скрывавшими от его взоров главное здание.

Несколько раз голод заставлял Жильбера взглянуть на кусок хлеба, отрезанный ему накануне Терезой. Однако он не терял самообладания и, пожирая его глазами, так к нему и не прикоснулся.

Благодаря заботам Жан Жака Жильбер, поднявшись на чердак, нашел все необходимое для своего скромного туалета. К тому времени, когда часы пробили пять, он успел умыться, причесаться и почистить платье. Он забрал хлеб и сошел вниз.

На этот раз Руссо за ним не заходил. То ли из подозрительности, то ли для того, чтобы лучше изучить привычки гостя, он решил накануне не запирать дверь. Руссо услышал, как он спускается, и стал за ним следить.

Он увидал, как Жильбер вышел, зажав хлеб под мышкой.

К нему подошел нищий, Жильбер протянул ему хлеб, а сам вошел в только что открывшуюся булочную и купил другой кусок.

«Сейчас зайдет в трактир, — подумал Руссо, — и от его десяти су ничего не останется».

Руссо ошибался. Жильбер на ходу съел половину хлеба и остановился на углу улицы у фонтана. Напившись воды, он доел хлеб, потом выпил еще воды, прополоскал рот, вымыл руки и вернулся в дом.

«Могу поклясться, — сказал себе Руссо, — мне повезло больше, чем Диогену: кажется, я нашел человека».

Услышав шаги Жильбера на лестнице, он поспешил отворить ему дверь.

Весь день Жильбер работал не разгибая спины. Он вкладывал в однообразное переписывание весь свой пыл, напрягал свой проницательный ум, поражал упорством и усидчивостью. Он старался угадать то, чего не понимал. Подчиняясь его железной воле, рука выводила значки твердо и без ошибок. Вот почему к вечеру у него были готовы семь страниц, переписанных если и не очень изящно, то уж, во всяком случае, безупречно.

Руссо отнесся к его работе придирчиво и в то же время философски. Как ценитель он сделал замечания по поводу формы нот, слишком тонких штрихов, чересчур удаленных пауз и точек, однако он не мог не признать, что по сравнению с тем, что было накануне, успехи очевидны, и вручил Жильберу двадцать пять су.

Как философ он восхитился человеческой силой воли, способной в три погибели согнуть и заставить работать двенадцать часов подряд восемнадцатилетнего юношу, подвижного и темпераментного. Руссо с самого начала угадал страсть, пылавшую в сердце молодого человека. Однако он не знал, что явилось причиной этой страсти: честолюбие или любовь.

Жильбер взвесил на руке только что полученные деньги: одна монета была достоинством в двадцать четыре су, другая — в одно су. Одно су он опустил в карман куртки, где, вероятно, лежали заработанные им накануне деньги. Монету в двадцать четыре су он с видимым удовлетворением зажал в правой руке, после чего сказал:

— Сударь! Вы мой хозяин, потому что у вас я получил работу, вы также предоставили мне даровой ночлег. Вот почему я подумал, что вы могли бы неверно истолковать мой поступок, если бы я не предупредил вас о своих намерениях.

— Что вы задумали? — спросил Руссо. — Разве вы не собираетесь завтра продолжать работу?

— Сударь! На завтра я, с вашего позволения, хотел бы отпроситься.

— Зачем? — спросил Руссо. — Чтобы бездельничать?

— Мне бы хотелось побывать в Сен-Дени.

— В Сен-Дени?

— Да, завтра туда прибывает ее высочество дофина.

— A-а, вы правы! Завтра и в самом деле в Сен-Дени празднества по случаю ее приезда.

— Да, завтра, — подтвердил Жильбер.

— А я не думал, что вы любитель поглазеть, мой юный друг, — заметил Руссо, — поначалу мне показалось, что вы презираете помпезность самовластия.

— Сударь…

— Берите пример с меня, вы ведь утверждали, что я для вас пример для подражания! Вчера ко мне заходил принц крови и умолял, чтобы я вместе с ним явился ко двору. Вы, бедное дитя, мечтаете, стоя на цыпочках, хотя бы мельком увидеть поверх плеча гвардейца проезжающую карету короля, перед которой все замирают, как перед святыми дарами. Я же был бы представлен их высочествам, принцессы дарили бы меня улыбками. Но нет: я, простой гражданин, отверг приглашение великих мира сего.

Жильбер в знак согласия кивнул.

— А почему я отказался? — продолжал разгоряченный Руссо. — Потому что человек не может быть двуличным: если он собственноручно написал, что королевская власть не более чем злоупотребление, он не может идти к королю с протянутой рукой выпрашивать милости; если мне известно, что любой праздник лишает готовый восстать народ последних средств к существованию, я своим отсутствием выражаю протест против этих празднеств.

— Сударь! — перебил его Жильбер. — Можете мне поверить, что я отлично понимаю вашу возвышенную философию.

— Разумеется, однако вы ее не исповедуете.

— Сударь, — воскликнул Жильбер, — я не философ!

— Скажите хотя бы, что вы собираетесь делать в Сен-Дени.

— Я не болтлив.

Эти слова поразили Руссо: он понял, что за этим упрямством кроется какая-то тайна. Он взглянул на Жильбера с восхищением, которое ему внушал нрав молодого человека.

— Ну что же, — проговорил он, — значит, у вас есть на то свои причины; это мне по душе.

— Да, сударь, у меня есть причина. Клянусь, она ничего общего не имеет с любопытством и с желанием поглазеть.

— Тем лучше… впрочем, может, и хуже, потому что в ваших проницательных глазах я не нахожу ни наивности, ни беспечности, свойственных юности.

— Я уже говорил вам, сударь, — с грустью заметил Жильбер, — что я был несчастлив, а в несчастье скоро стареешь. Так мы уговорились? Вы меня завтра отпускаете?

— Да, я вас отпускаю, друг мой.

— Благодарю вас, сударь.

— Знайте, что в то время, как вы будете любоваться церемонией, я займусь составлением гербария и буду наслаждаться великолепием природы.

— Сударь, — сказал Жильбер, — неужели бы вы не оставили бы все гербарии мира в тот день, когда собирались на свидание с мадемуазель Галлей, после того как бросили ей на грудь букет цветущей вишни?

— Вот это прекрасно! — воскликнул Руссо. — Теперь я вижу, что вы молоды! Отправляйтесь в Сен-Дени, дитя мое.

Радостный Жильбер вышел, притворив за собой дверь.

— Это не честолюбие, — пробормотал Руссо, — это любовь!

XLVII ПОДРУГА КОЛДУНА

Пока Жильбер грыз на чердаке хлеб, макая его в холодную воду, и полной грудью вдыхал воздух окрестных садов, у ворот монастыря кармелиток в Сен-Дени спешилась одетая с чуть необычной элегантностью всадница, лицо которой было закрыто длинной вуалью. Она галопом примчалась на великолепном арабском скакуне по дороге, ведущей в Сен-Дени. Дорога была пока пустынна, но на следующий день она должна была заполниться толпой народа. Спешившись, женщина робко постучала пальцем по решетке в воротах. Она держала коня за уздечку; он пританцовывал и нетерпеливо рыл копытом землю.

Незнакомку окружили любопытные. Их привлекло странное выражение ее лица, а также настойчивость, с какой она стучала в дверь.

— Что вам угодно, сударыня? — спросил один из них.

— Вы же видите, сударь, — отвечала незнакомка с сильным итальянским акцентом, — я хочу войти.

— Вы не туда обратились. Эти ворота открываются только раз в день для раздачи милостыни, а этот час уже миновал.

— Что же я должна сделать, чтобы переговорить с настоятельницей? — спросила дама.

— Нужно постучать в небольшую дверь в конце этой стены или позвонить у главного входа.

Подошел еще один любопытный.

— А вы знаете, сударыня, — сообщил он, — что настоятельницей недавно стала ее высочество Луиза Французская?

— Знаю, спасибо.

— Чертовски хороший конь! — вскричал королевский драгун, разглядывая лошадь незнакомки. — Знаете, если этот конь нестарый, ему цена пятьсот луидоров — это так же верно, как то, что мой жеребец стоит сто пистолей.