Марлена де Блази - Тысяча дней в Тоскане. Приключение с горчинкой

• Название: Тысяча дней в Тоскане. Приключение с горчинкой
• Автор: Марлена де Блази
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-56647-1

Главная героиня, обретшая счастье в Венеции, решается па радикальный шаг: они с мужем продают все, чем владели, расстаются со всем, что любили, и отправляются строить новую жизнь в самое сердце Италии — в Тоскану! «Тысяча дней в Тоскане» — книга о том, как можно найти радость в красоте окружающего мира, обрести новых друзей там, где не ждешь, и как не нужно искать счастье там, где его не будет.

Современная книга о современной женщине, для которой есть, молиться, любить — значит получать удовольствие от жизни. Тот, у кого цельная душа и хоть какой-то вкус к приключениям, сам найдет дорогу в Тоскану.

---

Поговаривают, что карабинеров отбирают за красоту, что они воплощают блеск итальянского государства. Эти, безусловно, оказывали ему честь, мы коротали время, любуясь их темно-карими и светлыми глазами. Наконец один из джентльменов в сапогах решил:

— Хорошо, но мы обязаны вас сопровождать.

Наша разросшаяся автоколонна интриговала редких деревенских водителей, встречавшихся нам по пути. Наконец большой синий грузовик и полицейский фургон остановились за нашим старым «БМВ» в саду за домом. Теперь за работу.

Мы определенно договаривались с синьорой Луччи, что она оставит дом пустым и убранным. Она не сделала ни того, ни другого. Когда нелегальные албанцы принялись выгружать наше добро, я попросила карабинеров помочь вынести оставленные синьорой сувениры — самый настоящий хлам. Тут были арсеналы проломленных дверей, пирамиды столов и стульев, не падающих только потому, что они искусно подпирали друг друга. Тут были шесть двухъярусных кроватей. Мы перетащили все это в сарай. В нашей спальне я смахнула пыль с красивой гравюры в кованой латунной раме, изображавшей кипарисовую аллею. Гравюра закачалась на проволочной подвеске, и за ней обнаружился встроенный сейф. В этом доме, едва переделанном из конюшни, без центрального отопления, без телефона, без электропроводки — не дом, а убежище слепого отшельника, — был сейф. Не маленький сейф, какой ставят в номерах отелей, а солидный, с двумя рядами кнопок и циферблатом. Я позвала Фернандо взглянуть на него.

— Он явно новый, Луччи встроила его при ремонте. Думаю, он предназначался не для нас, — заметил Фернандо.

— Но зачем им здесь сейф? Неужели мало того, который на вилле? Думаю, это для жильцов. Давай попробуем открыть.

Мы возились с замком, крутили и нажимали кнопки, пока Фернандо не сказал:

— Он заперт, и, не зная шифра, мы его не откроем. Придется просить указаний. Только что мы будем в нем хранить?

Полминуты мы оба обдумывали этот вопрос и расхохотались, вспоминая свои богатства: документы, набитые в кожаную папку, четки, доставшиеся Фернандо от бабушки, карманные часы его отца, браслетики моих детей из родильного дома и несколько украшений.

— Я положу в него шоколадку. Не какую-нибудь, а мою любимую, с девяностопроцентным содержанием какао. И бальзамический уксус пятидесятилетней выдержки, — заявила я, но мои замыслы прервал один из албанцев, тот, что без устали перетаскивал коробки из комнаты в комнату, по-видимому руководствуясь неведомыми нам соображениями.

Я еще раз объяснила ему систему цифровых меток и спустилась вниз взглянуть, как дела у остальных. Один из карабинеров, кажется, остался без работы, и я попросила его помочь перетащить в сарай ненужную софу. Злой взгляд Фернандо сообщил мне, что нельзя так запросто просить представителя итальянской военной полиции подхватить один конец двухсоткилограммового дивана и пятиться с ним задом по узкой изогнутой лестнице, пока ты изо всех сил толкаешь другой конец, вынуждая бравого карабинера мелко переступать каблуками начищенных черных сапог.

Мне вспомнилось, как я впервые увидела квартиру Фернандо на Лидо. Это было суровое логово аскета, смиренная келья послушника. В ней мог бы жить Савонарола, все в ней говорило о средневековом благочестии, не потревоженном движением времени или прикосновением тряпки для пыли. Здесь намного проще.

К этому времени в саду собралась кучка местных жителей, заложивших руки за спину или скрестивших их на груди. Поздоровавшись, представившись и сообщив, как я счастлива стать жительницей Сан-Кассиано, я подошла к единственной женщине, которая стояла подбоченившись. Мне показалось, что она готова взяться за дело. Я спросила, не посоветует ли она, к кому обратиться за помощью.

— Buongiorno, signora. Sono molto lieta di conoscerla. Добрый день, синьора. Для меня честь — познакомиться с вами, — начала я, протягивая ей руку.

— Il piacere е mio. Mi chiamo Floriana. Очень приятно. Меня зовут Флориана.

— Ci serve ип ро di aiuto. Нам бы не помешала некоторая помощь.

— Сi mancherebbe altro. Конечно, мы поможем, — мгновенно отозвалась она, словно только и ждала этой просьбы.

Мы захватили две новые швабры, пластмассовое ведро, губку и по одной разновидности всех гелей, пен, спреев и мастик, которые сулили благоухающее хвоей избавление от домашней грязи. Капля в море. Наши соседи разошлись и вскоре вернулись с собственными орудиями труда. Литровые пластиковые бутылки розового спирта, полиэтиленовые мешки, набитые ветошью, щетки и швабры для уборки промышленных помещений.

Вскоре у нас набралось три мойщика окон, подметальщица на каждый этаж, и наготове были мойщицы полов. Ремонт в доме закончился меньше месяца назад, так что требовалась в основном обычная уборка. Не прошло и четырех часов, как все решительно преобразилось. Окна сверкали, полы стали несколько чище — с них отскребли наслоения грязи, — со стен смахнули пыль, ванная сияла. Флориана повесила свежие, отороченные кружевами занавески на наш светлый деревянный baldacchino, только что собранный Фернандо с помощью карабинеров. А подкреплялась вся бригада привезенной из Венеции и уже нагревшейся водой «Феррарелле» из бумажных стаканчиков.

Мы с Фернандо посовещались и, поскольку было всего шесть часов, пригласили всех помощников в деревенский бар на аперитив. К этому времени карабинеры вполне втянулись в работу и не выказывали ни малейшего желания отбыть. Только албанцы мялись, ища глазами пути к отступлению. Оттаявшие полицейские их успокоили: они уже решили, что отвернутся, когда рабочие соберутся уезжать. Мы потащились вверх по склону холма к деревне, кто пешком, кто на велосипеде, но все усталые и довольные, каждый по-своему. Мы чувствовали себя как после уборки урожая, как после посиделок деревенских мастериц, и мы честно заслужили утоление голода и жажды. За кампари с содовой последовало белое вино, потом кто-то начал разливать красное. И что может быть лучше после миски сочных соленых черных оливок, чем обильная груда bruschette — поджаренного над огнем хлеба, политого отличным местным маслом, присыпанного морской солью и съеденного горячим. Но, похоже, никто не собирался говорить arrivederci.

Мы с Фернандо провели новое совещание, на сей раз с участием двух поварих, Биче и Моники, работавших в ресторане при баре. Сумеют ли они накормить нас всех? Вместо того чтобы просто ответить «да» или «нет», Моника напомнила, что у каждого из этих семнадцати человек есть хотя бы один родственник и что всех через полчаса ждут домой к ужину. Однако я напрасно беспокоилась. Флориана, та, что стояла подбоченившись, как и раньше, взяла все в свои руки. Несколько женщин разошлись. Другие перешли на маленькую террасу, сдвинули столы и расстелили пластиковые скатерти, расставили тарелки и разложили столовые приборы, расставили стаканы и огромные винные кувшины. Из подвала зала собраний извлекли дополнительные столы, и вскоре вся пьяцца превратилась в ресторан под открытым небом.

Призвали fornaio, пекаря. Тот, подобно блестящему от пота кентавру, увенчанному белым мучным колпаком, сверкая из-под фартука голыми коленками, накачал колеса велосипеда и укатил вверх по холму в деревню, то звоня в звонок, то гудя в рожок. Я смотрела на него и на остальных и дивилась, сколько радости доставляет им столь простое событие.

Вернувшись, пекарь выгрузил из корзины на багажнике караваи величиной с тележные колеса, водрузил их на стол и отступил, чтобы полюбоваться, рассказывая, что один предназначался для osteria в Пьяцце, а другие для замка в Фигине.

— Пусть едят вчерашний хлеб! — провозгласил он, садясь в седло, и укатил, крикнув через плечо, чтобы для него оставили три места за столом.

Женщины, удалившиеся для стремительного набега на свои кухни, возвратились в бар со всем, что было приготовлено к семейному ужину. Следом подтянулись их матери, дети и мужья. Итальянки локтем прижимали к боку кастрюли и миски с едой, а свободной рукой заправляли под платки выбившиеся пряди волос. Их голоса в нежной вечерней тишине походили на щебет стайки птиц. В цветастых передниках — которые, как мне предстояло узнать, не снимали с утра до вечера, — поверх синих узких юбок, сунув ноги в розовые тапочки, они сновали от домов к пьяцце. И дома, и пьяцца были их владениями.

Человек, которого все звали Барлоццо, видимо глава деревни, расхаживал вокруг столов, расставлял тарелки, разливал вино, хлопал по плечам. Барлоццо было за семьдесят: долговязый и тощий, с глазами такими черными, что они отливали серебром. Он выглядел жестким. Он завораживал. Много позже мне довелось увидеть, как его глаза в сумерках смягчались до серого цвета предгрозового неба — перед грозой небесной или душевной. Волосы его, густые и гладкие, седые и светлые, говорили о юности в старости. И сколько я его знала, так и не смогла решить, тянет ли время его назад или манит вперед. Он был летописцем, сказителем, духом. Он был магом. Ему, этому старику, предстояло стать моей музой, моим animatore, душой материального мира.