Владимир Максимов - Растление великой империи

• Название: Растление великой империи
• Автор: Владимир Максимов
• Жанр: Публицистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-45462-4

Владимир Емельянович Максимов (Лев Алексеевич Самсонов) — один из крупнейших русских писателей и публицистов конца XX — начала XXI в. В 1973 году он был исключен из Союза писателей Москвы за роман «Семь дней творения». Максимов выехал во Францию и был лишен советского гражданства. На чужбине он основал журнал «Континент», вокруг собрались наиболее активные силы эмиграции «третьей волны» (в т. ч. А. И. Солженицын и А. А. Галич; среди членов редколлегии журнала — В. П. Некрасов, И. А. Бродский, Э. И. Неизвестный, А. Д. Сахаров). 

После распада СССР В. Е. Максимов неожиданно для многих встал на «имперские» позиции — именно ему принадлежит знаменитая фраза: «Мы метили в коммунизм, а попали в Россию». В последние годы жизни Максимов был постоянным автором газеты «Правда», беспощадным обличителем «демократических» реформ в нашей стране, защитником России и всего русского во враждебном кольце западной цивилизации. 

В своей последней книге В. Максимов показывает, как медленно, шаг за шагом, шло разрушение великой советской империи, какую роль сыграли при этом влиятельные силы Запада, и размышляет с позиций политики, религии, идеологии о том, почему наша страна оказалась беззащитной под их натиском. Кроме того, Владимир Максимов развенчивает химеры «демократических» завоеваний в России и рисует страшную, но реалистичную картину постперестроечного общественного устройства нашей страны.

---

Наверное поэтому, именно оттуда, с Востока, прозвучало в наши дни слово, возвестившее миру приближение эпохи духовного и общественного возрождения. Восток и в частности Россия, пройдя сквозь все девять адских кругов тоталитарного соблазна, усилиями лучших своих сыновей взрывают твердыни идеологических мифов, развенчивают вчерашних идолов, сметают с лица земли остатки политических алтарей, возвращая словам, понятиям, фактам их подлинный смысл и значение.

«Мы не из левого лагеря, мы не из правого лагеря, мы — из концлагеря», — говорит Владимир Буковский. И о лапидарную обнаженность этой позиции разбиваются самые ухищренные построения интеллектуального истеблишмента на Западе.

Трудно назвать теперь область человеческой деятельности, в которой так или иначе не отражался бы этот начатый на Востоке мучительный процесс переоценки еще вчера незыблемых ценностей, восстановления исторической памяти, поворота к подлинно гуманистическим идеалам: Правде, Милосердию и Справедливости.

Процесс этот прежде всего свидетельствует о всеобщем предчувствии близких и, я уверен, коренных перемен в современном мире вообще. Мы стоим на пороге полного преображения политического, духовного и даже географического облика Земли. И только от нашего мужества, от степени нашей солидарности, от нашей личной ответственности, наконец, зависит, в каком направлении — позитивном или негативном — будут разворачиваться предстоящие события.

Разумеется, крайне трудно, если вообще мыслимо, предсказать развитие этих событий, но ясно одно, — и это можно утверждать с абсолютной уверенностью, — что мы переживаем сейчас период крушения идеологических мифов, что возврата к их возрождению нет и что Новая Земля и Новое Небо уже впереди.

В кривом зеркале

Русской литературе в лице ее крупнейших представителей, как говорится, не занимать стать самоуничижения, беспощадности по отношению к себе, к окружающей среде или к России вообще.

От лермонтовского «страна рабов, страна господ», через максимы Чаадаева до некрасовского «Кому на Руси жить хорошо» наша отечественная словесность с завидным постоянством обнажала перед всем миром пороки и язвы своей страны, своего общества.

Эта глубоко христианская традиция покаяния продолжена сегодня такими нашими соотечественниками, как Андрей Сахаров и Александр Солженицын. Те, кто внимательно следит за их выступлениями о положении внутри страны, могут подтвердить, что выступления эти весьма и весьма далеки от какой-либо сусальности или лакировки.

Но трезво оценивать свой народ, его культуру и историю это еще не значит искажать общий их контекст в угоду сиюминутной политической конъюнктуре, что, к сожалению, в самое последнее время сделалось правилом для некоторой части не только западных, но и отечественных интеллектуалов.

Для примера я позволю себе цитату из стенограммы одного вполне представительного симпозиума: «Мне стыдно за мою страну — за эту могучую и подлинно великую державу, которая недостойна собственного величия; она обрекла на гибель Пушкина и Лермонтова, взвела на эшафот Достоевского, травила Льва Толстого, изгнала Герцена…».

Эту цитату можно было бы принять за выдержку из советского учебника литературы, если бы она не принадлежала уважаемому ученому, знатоку французской литературы, которому прекрасно известно, что бесподобный Шенье закончил на гильотине (мне могут возразить: мол, не за литературу же! Но ведь и Достоевский отбывал каторгу не за литературу!); что гордость Франции Вольтер весьма значительную часть жизни провел в изгнании, где, кстати сказать, уже в шестидесятые годы прошлого столетия оказался и великий Гюго; что большая часть цивилизованного французского общества и печати в дни Дрейфуса и позже травила Золя, как зайца, чего в России, годы спустя, во время процесса Бейлиса и в помине не было, наоборот: за редчайшим исключением «варварская» русская пресса и «дикая» русская интеллигенция единым фронтом выступили против антисемитского шабаша в Киеве. Между прочим, и упоминаемого в общем контексте Пушкина убило не «царское самодержавие», но представитель «европейской культуры «Дантес, а мог бы, кажется, выстрелить вверх, показать «восточному дикарю» свое цивилизованное великодушие и галльское благородство, так нет же, в сердце метил и «в руке не дрогнул пистолет».

И тем не менее, уважаемый профессор, наверное, не относит (и слава Богу!) все эти факты за счет «рабской» или «крепостнической» сущности французского народа, а вот по отношению к народу русскому, видимо, все годится.

Мне не пришлось бы писать об этом печальном явлении, если бы, повторяю, в последнее время в западной мысли (к счастью, на самом нижнем ее уровне) не выявилась мода поносить нашу историю и культуру — иногда по недомыслию, но чаще всего с неблаговидной целью оправдать существующий сегодня в Советском Союзе строй.

По этой причине из статейки в статейку, из книжки в книжку, из диссертации в диссертацию кочуют «глубокомысленные» изречения проезжего вояжера господина Кюстина, ставшего теперь классиком для недоумков в различных «советологических» центрах и заслонившего для них своей тщедушной фигуркой совершенно противоположные суждения о русской культуре таких подлинных гигантов западной мысли, как Эйнштейн, Манн, Фолкнер, Марсель и целого ряда других, не менее значительных.

Эта же закономерность прослеживается и в наши дни. Все сколько-нибудь большие умы Запада вообще и Франции в частности, такие, как Беллоу, Арон, Кестлер, Ионеско, Леви, Глюксман, Ревель, написавший недавно в «Экспрессе», что «все наиболее важные идеи приходят теперь с Востока», постоянно отмечают обновляющую роль русской и восточноевропейских культур наших дней в современном мировом процессе, а вот какой-нибудь микроскопический преподаватель из французской провинции или немецкий журналист ниже средней руки не упустят случая, чтобы в очередной раз позлорадствовать по поводу неполноценной «русской души», начисто забывая при этом о своей собственной человеческой и профессиональной никчемности.

Этой весной на лекции в Италии один (причем, весьма сочувствующий!) слушатель не согласился со мной в моей оценке Октябрьского переворота:

— Но в конце концов, — сказал он, — вы все же должны признать, что большевики вывели вашу страну из вековой отсталости.

Мне очень не хотелось огорчать ни этого, повторяю, весьма сочувствующего слушателя, ни гостеприимную итальянскую аудиторию в целом, но я все же вынужден был отослать их хотя бы к словарю Вебстера, составленному по западным источникам, из которого следует, что Россия в пресловутом одна тысяча девятьсот тринадцатом году по многим показателям шла впереди Италии.

Мифы, сложившиеся исторически, и мифы, вот уже более шестидесяти лет внедряемые советской пропагандой, только мешают разглядеть сквозь их оптический обман подлинные проблемы современной России, от которых (хотят этого наши недоброжелатели или не хотят) зависит сегодня судьба демократической цивилизации как таковой.

Нам, как, впрочем, и всем другим народам, есть чего стыдиться в своей истории. Нам, разумеется, есть чего (но теперь — уже в отличие от других цивилизованных народов) стыдиться и сегодня. Однако страна, давшая миру в самый, может быть, беспросветный период своего исторического бытия таких людей как Сахаров и Солженицын, Дудко и Буковский, Орлов и Ковалев, девятку на Красной площади в дни оккупации Чехословакии и писателя, демонстрирующего на еврейском митинге в Бабьем Яру, может уверенно смотреть в свое будущее и быть спокойной за свою историю.

1979

Вожди и культура

Отношение тоталитарных вождей к культуре вообще и к литературе в частности было, за редчайшим исключением, почти всегда однозначным. В творениях свободного человеческого духа они инстинктивно чувствовали смертельную угрозу самому своему существованию. Недаром один из ведущих заправил Третьего рейха любил при случае повторять постулат собственного сочинения: «Когда я слышу слово «культура», моя рука тянется к пистолету».

И в этом советские бонзы мало чем отличались и отличаются от своих германских или итальянских собратьев. Употребляя ультрареволюционную фразеологию и поклоняясь пуританско-пролетарским богам, они, тем не менее, всей своей сущностью отражают глубоко уязвленную социальными комплексами психологию современной им буржуазии.

К примеру, отношение Ленина к литературе было типичным для мелкобуржуазной интеллигенции его времени, из среды которой он вышел и где он сформировался как человек и политик. Ее оракулом, идеологом, законодателем мод и вкусов являлся в ту пору Дмитрий Писарев, популярный критик нигилистического толка, определявший свое литературное кредо с недвусмысленной откровенностью: «Сапоги выше Пушкина!».