Владимир Полушин - Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

• Название: Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта
• Автор: Владимир Полушин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02707-8

Жизнь поэта Николая Гумилёва могла бы стать блестящим сюжетом для авантюрного романа, если бы не закончилась так по-русски трагично — от пули врага. Юношеские попытки самоубийства, воспитание в себе «конквистадора в панцире железном», драматичная любовь к знаменитой поэтессе, чреда донжуанских побед, дуэль, дерзкие путешествия на самый экзотичный континент, соперничество с гениальным поэтом, восхождение на вершину мастерства, создание собственной поэтической школы, война, двумя Георгиями «тронувшая грудь», нескрываемый монархизм при большевизме… Всё это давало право писать: «Как сладко жить, как сладко побеждать / Моря и девушек, врагов и слово». Интерес к расстрелянному и относительно недавно легализованному в отечественной литературе поэту растет как у читателей, так и у исследователей его жизни и творчества. Владимир Полушин, поэт, лауреат Всероссийской Пушкинской премии «Капитанская дочка», кандидат филологических наук, автор многих работ о Николае Гумилёве и главной из них — Энциклопедии Гумилёва, сделал, пожалуй, первую попытку собрать все имеющиеся на сегодня сведения в целостное жизнеописание поэта, приближенное к хронике. Как любая первая масштабная работа, — книга полемична и вместе с тем содержит богатый материал для любознательных читателей и будущих исследователей.

---

Пользуясь возможностью вновь окунуться в мир петербургской богемы, он публикует рецензии на новые поэтические сборники, выпущенные издательством «Гиперборей»[64], встречается с Г. Адамовичем и Г. Ивановым, которые решили организовать второй Цех поэтов, и проводит заседание Цеха, где читает отрывки из новой драмы «Гондла». Интересно, что сам Гумилёв к затее молодых «цеховиков» отнесся довольно скептически. В письме жене 1 октября он сообщает: «Первое заседание провалилось, второе едва ли будет», а также признается, что из-за экзаменов ничего не пишет и надеется после них взять краткосрочный отпуск и приехать к ней в Крым.

30 сентября Гумилёв, сбежав из лазарета, навещает М. Лозинского, и вместе они идут к Шилейко пить чай и читать любимого Гумилёвым Гомера. Поэт снова появляется на литературных вечерах. До 23 октября он выступил на традиционном литературном осеннем «Вечере поэзии» в университете. Вечер вел профессор романо-германского отделения А. К. Петров. Гумилёв читал стихи, посвященные войне, и его тепло приняла студенческая аудитория. Здесь же Гумилёв познакомился с начинающим поэтом Всеволодом Рождественским, с чьим братом Платоном Рождественским он учился в одном классе в Царскосельской гимназии. Всеволод вспоминал: «За столом, покрытым для торжественного случая синим сукном, при свете двух старинных канделябров сидели представители тогдашнего литературного Олимпа — акмеисты, близкие редакции журнала „Аполлон“, — Мих. Лозинский, Г. Иванов, Г. Адамович, О. Мандельштам. Длилось монотонное чтение стихов. Выступали и поэты нашего университетского кружка, допущенные к этому действу после строгого предварительного отбора. Я тоже попал в число счастливцев и, волнуясь, ожидал своей очереди. Наконец вызвали и меня. Не помню, что и как я читал. Пришел в себя в тесноте и толкучке у самых дверей, когда уже отшумели не очень дружные, снисходительные аплодисменты. Я спешил выбраться в длинный университетский коридор, чтобы немного отойти от пережитых волнений. Там было и пусто, и темновато. Кто-то вышел за мной следом и, чиркнув спичкой, закурил папиросу. Это был высокий, очень худощавый человек в защитной военной форме. Он подошел ко мне и спросил, слегка шепелявя: „Это вы читали сейчас стихи? О царскосельском парке. Я не ослышался. Ваша фамилия?“ Я назвал себя. „Ну, я так и думал. Мы с вами земляки. Я тоже царскосел. Учился с вашим братом Платоном. Позвольте представиться. Гумилёв. Николай Степанович“. Сказал он это несколько церемонно и по-военному щелкнул каблуками. Я растерялся и не знал, что ему ответить. Он, видимо, заметил мое смущение и начал какой-то обычный разговор, спрашивал что-то про общих знакомых, сказал, между прочим, что несколько дней тому назад приехал в отпуск с фронта. Я уже пришел в себя и собирался о чем-то спросить, относящееся к литературе, как в эту минуту распахнулись двери, в коридор повалила студенческая толпа. Начался антракт. Гумилёва сразу же узнали, окружили плотным кольцом. Я уже не рискнул подойти к нему ближе. Прогремел звонок, я, стиснутый забившей аудиторию толпой, увидел его уже рядом с председательским столом. Он стоял, выпрямившись во весь рост, совершенно неподвижно, и мерно, но не очень отчетливо, читал, не повышая и не понижая голоса: „Та страна, что могла быть раем…“ Потом, после него, были еще стихи. Много стихов. Но все остальное проплыло для меня, как в тумане. И запомнилось из всего вечера только это — „Золотое сердце России“».

Однако увлечение литературными делами не могло не сказаться на результатах экзаменов в Николаевском кавалерийском училище. 18 октября Н. Гумилёв был отмечен в числе не явившихся на экзамены по уважительным причинам. А из «Аттестационного списка с баллами, полученными прапорщиками, вольноопределяющимися кавалерийских и казачьих частей на офицерских экзаменах в сентябре и октябре месяцах 1916 г. при Николаевском кавалерийском училище» явствует, что из семнадцати учебных предметов прапорщик Гумилёв не сдавал экзамены по двум: фортификации с практическими занятиями и конно-саперному делу. Гумилёв сдал следующие экзамены: иностранный язык (французский) — 12 баллов; военное законоведение с практическими знаниями — 10 баллов; 9 баллов по Закону Божьему; по военной администрации с практическими занятиями — 9 баллов; по военной географии — 9 баллов; по русскому языку — 9 баллов; по тактике — 8 баллов; по истории русской армии — 8 баллов; по военной гигиене с практическими занятиями — 8 баллов; по иппологии и ковке с практическими занятиями — 7 баллов; по топографии с практическими занятиями — 6 баллов; по артиллерии — 6 баллов; неудовлетворительные оценки: по тактическим задачам в классе — 5 баллов; по тактическим задачам в поле — 5 баллов; по топографической съемке — 4 балла. Средний балл Н. С. Гумилёва составил 8,42.

23 октября «по невыдержании» экзаменов прапорщик Гумилёв убыл в 5-й гусарский полк, куда прибыл на следующий день. Полк в это время из-за «недоразумений с жителями» был переведен из района Лембурга в район станции Рамоцкое (между Лиганте и Цесисом). Штаб полка разместился в фольварке Шоре, а 4-й эскадрон, где служил Гумилёв, стоял в Дайбене.

И находясь на фронте, Николай Степанович заботился о своей жене, которая в это время жила в Севастополе на Екатерининской улице (потом на Большой Морской), так как ей был приписан южный климат. Он просил своего друга Лозинского позаботиться о книге Анны Андреевны. 6 ноября Ахматова сообщала Лозинскому: «Коля писал мне о Вашем согласии заведовать четвертыми „Четками“ (то есть переиздания. — В. П.). Теперь я за них спокойна…»

До середины ноября гусары стояли в резерве, а 18 ноября прапорщик Гумилёв вместе со своим полком перешел на новые позиции к Двине в район Фридрихштрассе (Скривери) и Кокенгузена (Кокнесе). 19 ноября гусары, пройдя Нитау (Нитауре), Юргенбург (Заубе), Фистелен (около Меньгеле), расположились в районе мызы Новый Беверсгоф (Вецбебри). 4-й эскадрон Н. Гумилёва расквартировался в деревне Озолино. Гусары были включены в состав 5-й армии. Полку была выделена зона ответственности на Двине от Капостина до Надзина (около Кокнесе).

До 17 декабря гусары несли службу в окопах, и в связи с приближением Рождества многим были предоставлены краткосрочные отпуска. Получил краткосрочный отпуск 19 декабря и Гумилёв. Во второй половине декабря в Петроград вернулась и его жена. Вместе с Кузьмиными-Караваевыми супруги отправились в Слепнево, и здесь Ахматова прочитала поэму «Гондла». Анна Андреевна осталась, а Николай Степанович вернулся в Петроград, где встретился с Михаилом Лозинским и прочитал ему главы из африканской поэмы «Мик».

После 26 декабря Гумилёв вернулся в полк и на время нахождения полка в окопах был прикомандирован к 5-му эскадрону. С 29 декабря прапорщик Гумилёв нес службу в окопах на линии обороны гусар вдоль Двины на участке от Капостина до Надзина. 30–31 декабря немцы вели интенсивный огонь по позициям гусар. Новый, 1917 год Николай Степанович встречал в окопах. Он и предвидеть не мог, каким кошмаром обернется для России наступающий год.

Вторая половина ушедшего 1916 года была совсем бедна для поэта в творческом плане. Он написал всего два стихотворения, переводами практически не занимался, над драмами работал в основном летом. За весь год поэт написал всего десять стихотворений. Это в два раза меньше, чем в предыдущем, 1915 году.

Объяснение этому может быть только одно: Гумилёв к этому времени разочаровался в войне, наступлений и побед не было, он начал воспринимать все происходящее как скучную рутину. Есть все основания предполагать, что Гумилёв в начале 1917 года переживал глубокий духовный кризис. На фронте лихие и рискованные разъезды сменились окопными сидениями, бессмысленными перестрелками и артиллерийскими обстрелами. Для личной храбрости, когда на миру и смерть красна, не осталось места. Эта фаза войны была не для романтика. Он снова заскучал по своим абиссинским дебрям. С первых дней нового года начались бесчисленные дежурства по полку: 3 января, 7 января, 20 января. А в промежутках — окопные перестрелки. В одной из них Гумилёв принимал участие 10 января на линии Капостина — Надзина. А на следующий день пришла довольно неприятная весть: гусарский полк расформировывался из шести- в четырехэскадронный состав и отводился в резерв Сводного отряда. В январе всех гусар, не попавших в четыре эскадрона, отправили в стрелковые части. Николай Степанович находился в 4-м эскадроне, и хотя его не отчислили в пехоту, но и боевыми делами ему не суждено было заниматься.

19 января в 11 часов 35 минут пришла телеграмма из корпуса, в которой сообщалось: «Командующий дивизией приказал вверенного Вам полка назначить одного обер-офицера для заготовки сена дивизии…» На этот документ командир полка полковник А. Н. Коленкин наложил резолюцию: «Прапорщика Гумилёва».