Владимир Полушин - Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

• Название: Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта
• Автор: Владимир Полушин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02707-8

Жизнь поэта Николая Гумилёва могла бы стать блестящим сюжетом для авантюрного романа, если бы не закончилась так по-русски трагично — от пули врага. Юношеские попытки самоубийства, воспитание в себе «конквистадора в панцире железном», драматичная любовь к знаменитой поэтессе, чреда донжуанских побед, дуэль, дерзкие путешествия на самый экзотичный континент, соперничество с гениальным поэтом, восхождение на вершину мастерства, создание собственной поэтической школы, война, двумя Георгиями «тронувшая грудь», нескрываемый монархизм при большевизме… Всё это давало право писать: «Как сладко жить, как сладко побеждать / Моря и девушек, врагов и слово». Интерес к расстрелянному и относительно недавно легализованному в отечественной литературе поэту растет как у читателей, так и у исследователей его жизни и творчества. Владимир Полушин, поэт, лауреат Всероссийской Пушкинской премии «Капитанская дочка», кандидат филологических наук, автор многих работ о Николае Гумилёве и главной из них — Энциклопедии Гумилёва, сделал, пожалуй, первую попытку собрать все имеющиеся на сегодня сведения в целостное жизнеописание поэта, приближенное к хронике. Как любая первая масштабная работа, — книга полемична и вместе с тем содержит богатый материал для любознательных читателей и будущих исследователей.

---

Не позднее 30 июля Гумилёв перевел стихотворение «Эрифина» Ж. Мореаса.

С января по октябрь 1920 года Николай Степанович работал над переводом Г. Гейне «Винцли-Пуцли».

10 августа 1920 года на заседании редакции «Всемирной литературы» рассматривались переводы Шарля Бодлера, сделанные Гумилёвым. Отзыв готовил сам Александр Блок. До 18 августа Николай Степанович перевел стихотворения Ж. Мореаса «Вторая элегия», «Посланье», «Ага-Вели», «Воспоминанья», в начале сентября — скандинавские народные баллады «Лонгобарды», «Гагбард и Силия», «Сиффурт и Брюнелау», «Бой со змеем», в октябре — французские народные баллады «Адская машина», «Жалоба вечного жида» и другие, стихотворение Т. Готье «Карнавал» из цикла «Эмали и камеи» и стихотворение «Эпилог» П. Верлена, до 10 октября — 220 строк Д. Леопарди, до 25 октября — стихотворения Ж. Мореаса «Распутник», «Без названья». Но и это не все. В 1920 году поэт перевел для «Всемирной литературы» стихотворения Ж. Мореаса «Дурная мать», «Третья элегия», «Слово вспоминающего рыцаря», «Homo fuge». Если проанализировать, кого больше всего переводил в это время поэт, то окажется, что Ж. Мореаса, и это не случайно. Летом 1920 года Николай Степанович в интервью журналисту «Вестника литературы» признался, что этот поэт ему близок по духу. С 1921 года Гумилёв начал читать лекции, посвященные иностранным писателям, при «Всемирной литературе». В феврале Николай Степанович провел в Доме искусств вечер, посвященный Теофилю Готье, и читал свои переводы его стихотворений. Вообще тема Гумилёв-переводчик и Гумилёв-теоретик русского перевода начала XX столетия — тема отдельного большого исследования.

Николай Степанович не только много переводил в те годы, но немало времени уделял работе во «Всемирной литературе» и редактированию рукописей поэтов-переводчиков.

Кроме редактирования Гумилёв в последние три года во «Всемирной литературе» участвовал в разработке перспективных издательских планов. Начиная с января 1919 года каждые вторник и пятницу он приходил в издательство. Здесь обменивались мнениями о текущих событиях, спорили о путях развития литературы, высказывались порой заветные мысли и возникали споры иногда далеко не литературные. Например, 10 января 1919 года Блок выступал во «Всемирной литературе» с докладом о переводах Гейне. После доклада он беседовал с Гумилёвым и записал в своем ежедневнике: «Гумилёв говорит, что имеет много сказать, и после заседания развивает мне свою теорию о гуннах, которые осели в России и след которых историки потеряли. Совдепы — гунны». Блок хорошо понял Гумилёва.

На заседании издательства Чуковский подарил Николаю Степановичу книгу «Неизданные произведения» Н. Некрасова с надписью: «Возлюбленному Н. Гумилёву — с чувством давней и растущей любви…»

Несмотря на то, что литературная жизнь в бывшей столице Российской империи как-то налаживалась, уверенности в завтрашнем дне в среде творческой интеллигенции не было ни у кого. В тревожное время порой возникали непредвиденные ситуации даже с теми, кто официально был на стороне большевиков. Уже после написания поэмы «Двенадцать» Александра Блока однажды подвергли аресту. Вечером 15 февраля 1919 года его отправили на Гороховую в числе других литераторов, сотрудничавших с левоэсеровскими изданиями после уничтожения партии левых эсеров. Однако в дело вмешались А. Луначарский и М. Ф. Андреева, и 17 февраля его выпустили. 20 февраля он уже был объявлен в программе 39-го вечера поэтов в «Привале комедиантов», где Луначарский читал свою пьесу «Маги». На вечер пришел и Н. Гумилёв. Присутствовала ли Ахматова, неизвестно, хотя в программе она была объявлена, как и С. Есенин, Н. Клюев, М. Лозинский, М. Тумповская. А 27 февраля Блока пригласили в Совет издательства «Всемирная литература» вместе с Николаем Степановичем. Известно, что Гумилёву назначили жалованье в две тысячи рублей. Об интенсивности заседаний в то время говорит хотя бы такой факт: только в течение марта 1919 года Гумилёв присутствовал на них десять раз.

Другой известный писатель Федор Сологуб создает литературную секцию Союза деятелей Художественной литературы для помощи литераторам. Союз располагался в бывшем особняке барона Гинзбурга на Васильевском острове по 11-й линии, 18. 5 февраля Гумилёв присутствовал на заседании этой секции. 13 февраля состоялось заседание самого Союза, куда кроме Гумилёва пришли Евгений Замятин, писатель Немирович-Данченко, Кони и другие. 22 февраля на заседании Союза Чуковский читал отзыв на роман В. В. Муйжеля «Год». Здесь же Гумилёв встретился с М. Горьким. 3 марта на общем собрании членов Союза деятелей Художественной литературы Николай Степанович был избран в редакционную комиссию и у него появились дополнительные обязанности. Председателем этого недолговечного Союза являлся В. В. Муйжель. Увы, Союз так и не начал заниматься издательской деятельностью. Единственное, что он успел сделать, — провозгласил издание еженедельника «Литературный современник». Николай Гумилёв был включен и в состав этого редакционного коллектива.

Об отношениях Блока и Гумилёва на заседаниях этого Союза писал в дневнике Корней Чуковский 5 марта 1919 года: «Вчера у меня было небывалое собрание знаменитых писателей: М. Горький, А. Куприн, Д. С. Мережковский, В. Муйжель, А. Блок, Слезкин, Гумилёв и Эйзен… У меня болит нога. Поэтому решено устроить заседание у меня…Интересна была встреча Блока с Мережковским. Мережковские объявили Блоку бойкот, у них всю зиму только и было разговоров, что „долой Блока“, он звонил мне: „Как же я встречусь с Блоком!“ — и вот встретились и оказались даже рядом. Блок молчалив и медлителен… Гумилёв с Блоком… ведают у нас стихи. Блок Гумилёву любезности, Гумилёв Блоку: „Вкусы у нас одинаковые, но темпераменты разные“».

На 9 марта был намечен вечер Союза — должны были чествовать председателя В. Муйжеля. Гумилёв днем навестил заболевшего Корнея Чуковского и в беседе с ним неожиданно сказал: «Помяните мое слово. Горький пойдет в монахи. В нем есть религиозный дух. Он так говорил о литературе, что я подумал: „Ого!“» Интересно, что поэт не хотел идти один на вечер, заплатив двести рублей, и Чуковский стал звонить по телефону, разыскивая ему даму. Чуковский после с удивлением записал: «…нашли некую совершенно незнакомую Гумилёву девицу, которую Гумилёв взялся отвезти на извозчике (50–60 руб.) на В. О. (Васильевский остров. — В. П.), накормить ужином и доставить на извозчике обратно (50–60 руб.). И все за то, что она дама!» Рыцарские замашки поэта были чужды прозаику Чуковскому.

11 марта впервые на заседании коллегии «Всемирной литературы» был не только Н. С. Гумилёв, но и Александр Блок. После окончания Гумилёв отправился к А. Н. Тихонову смотреть персидские миниатюры.

Через два дня они снова встретились на заседании Союза деятелей Художественной литературы, которое на этот раз прошло в издательстве «Всемирная литература» на Невском проспекте. Председательствовал М. Горький, среди присутствовавших были Д. Мережковский и А. Куприн. Блок читал рецензии на стихи Д. Цензора, Долинова и Г. Иванова.

14 марта после заседания редколлегии «Всемирной литературы» состоялся долгий разговор Гумилёва и Блока. Всеволод Рождественский вспоминал об этих, ставших регулярными, беседах и спорах двух поэтов: «Жизнь молодого издательства постепенно развертывалась и крепла. По мысли

Горького оно должно было объединить наиболее талантливых и знающих переводчиков и литературоведов, чтобы в результате их общих усилий советский читатель мог получить в хороших и точных переводах самые значительные произведения западной литературы. Был составлен обширнейший план изданий — главным образом произведений XVIII–XIX веков. А. А. Блоку был поручен раздел немецкой литературы. Он взялся за это дело с большим жаром и на первых порах сосредоточил свое внимание на прозе и стихах Генриха Гейне… Редактор он был требовательный и даже придирчивый, но старался передать не букву, а дух подлинника — полная противоположность Гумилёву. Окружающие с интересом следили за этим каждодневным диспутом, рамки которого расширялись до больших принципиальных обобщений. Но я не помню случая, чтобы Александр Александрович вышел когда-нибудь из себя, решился на резкое слово. Он неизменно был суховат и корректен. <…> Они явно недолюбливали друг друга, но ничем не высказывали своей неприязни; более того, каждый их разговор представлялся тонким поединком взаимной вежливости и любезности. Гумилёв рассыпался в изощренно-иронических комплиментах. Блок слушал сурово и с особенно холодной ясностью, несколько чаше, чем нужно, добавлял к каждой фразе: „уважаемый Николай Степанович“, отчетливо до конца выговаривая каждую букву имени и отчества… Блок отдавал должное эрудиции Гумилёва, но к гумилёвским стихам относился без всякого энтузиазма… Однажды после долгого и бесплодного спора Гумилёв отошел в сторону явно чем-то раздраженный. „Вот смотрите, — сказал он мне. — Этот человек упрям необыкновенно. Он не хочет понять самых очевидных истин. В этом разговоре он чуть не вывел меня из равновесия…“ — „Да, но вы беседовали с ним необычайно почтительно и ничего не могли ему возразить“. Гумилёв быстро и удивленно взглянул на меня: „А что бы я мог сделать? Вообразите, что вы разговариваете с живым Лермонтовым. Что бы вы могли ему сказать, о чем спорить?“»