Алла Панова - Миг власти московского князя

• Название: Миг власти московского князя
• Автор: Алла Панова
• Издательство: АСТ, Астрель, Транзиткнига
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5–17–037185–3 (ООО «Издательство ACT») ISBN 5–271–14089–Х (ООО «Издательство Астрель») ISBN 5–9578–4255–9 (ООО «Транзиткнига»)

 ISBN 5–17–037185–3 (ООО «Издательство ACT») ISBN 5–271–14089–Х (ООО «Издательство Астрель») ISBN 5–9578–4255–9 (ООО «Транзиткнига»)

О жизни и судьбе великого князя владимирского, первого кня­зя московского Михаила Ярославича (? —1248), прозванного Хоробритом (Храбрым), рассказывает роман современной писательни­цы А. Пановой.

---

Повернувшись на бок, князь Михаил невидящим взглядом уставился на догоравшие угли. Они бросали слабые отблески на его красивое лицо, на котором за­стыло выражение брезгливости.

Весть о смерти отца, год назад отправившегося в Орду вместе с братьями и племянниками, быстро до­летела до стольного града. Гораздо быстрее, чем князь добирался до владений Батыя.

«Хотя о чем это я, — горько усмехнулся Михаил Ярославич про себя, — теперь почитай вся Русская земля — Батыевы владения. Князья едут в Орду на по­клон, испрашивают разрешения править в своих ис­конных землях. Унижение‑то какое! Какой позор при­нимают из‑за ханского ярлыка».

Князь попытался в который раз представить своего отца, гордого и заносчивого, просящего униженно ми­лостей у нехристя–победителя, и не смог. Конечно, отец за последние годы сильно изменился. Не то чтобы постарел или телом ослаб, но нравом стал мягче. Воз­вращаясь во Владимир, Ярослав Всеволодович не уст­раивал теперь шумных пиров с дружиной, лишь позво­лил себе отпраздновать победу над литовцами[5].

Михаил, оказавшийся рядом с ним в это тяжкое время и в какой‑то мере ставший отцу помощником, за­метил в нем эти изменения, но когда при встрече с бра­том Андреем[6] в разговоре упомянул о своих наблюдени­ях, тот едва ли не на смех его поднял. Только мать, с ко­торой у князя Михаила до конца ее дней были теплые, доверительные отношения, поняла сына. Несмотря на то что теперь Феодосия[7] не часто видела своего супруга, однако она успела заметить произошедшие в нем. пере­мены, любящим сердцем почувствовала их.

— Я все вижу, сынок, — тяжело вздохнув, сказала княгиня, когда Михаил поделился с ней своими мыс­лями, — сам знаешь, какой груз свалился на отцов­ские плечи. Не радостна власть сейчас. И прежде, если все делать по уму да с радением, не просто править бы­ло князьям, а теперь и вовсе гнетом великим власть над людьми оборачивается.

Этот разговор, состоявшийся за два года до смерти матери, Михаил помнил, не забыл и тот взгляд по­влажневших материнских глаз, который он увидел, обернувшись у дверей княгининой горницы. Подумал тогда, что стоящие в глазах матери слезы вызваны бо­лью за отца, и не догадывался молодой княжич, что сам невольно стал причиной их появления.

Как только за Михаилом закрылась дверь, великая княгиня, вытерев слезы кончиком шелкового убруса[8], сколотого под подбородком, оперлась на подлокотники кресла, встала тяжело, и направилась в маленькую божницу рядом с опочивальней. Там она, упав перед образами, долго и истово клала поклоны, молясь за здравие супруга и детей своих, вспомнила всех, в том числе и первенца, Федора, который отошел в мир иной безусым отроком. Однако на этот раз особо благодари­ла Бога за то, что не забрал у нее Михаила, который в младенчестве едва не умер, а потом часто и подолгу болел. Благодарила она, что за ее молитвы Господь дал сыну здоровье и душу добрую и чувствительную.

При воспоминании о матери по всему телу Михаила будто прошла теплая волна, он опустил веки, но нео­жиданно, почувствовав, как под ними собирается вла­га, быстро заморгал. Князь вздохнул тяжело, подумав о тех бедах, которые вынесла она за свою жизнь.

Однажды, когда он был еще малым ребенком, мать рассказала ему грустную сказку о том, как злой отец разлучил свою дочь с ее любимым мужем, как долгие три зимы и три лета запертая в своем тереме, будто птица в клетке, плакала та о своей горькой судьбе. Но еще пуще убивалась, узнав, что суженый едва не погиб от руки ее родителя. И хотя у сказки, как и всех сказок, был счастливый конец, рассказывая ее, мать часто вздыхала и иногда отворачивалась к окошку.

В сказке говорилось, что причиной вражды стало предательство злых бояр, которые, ища свою выгоду, так все повернули, что не только настроили тестя про­тив зятя, но и свели их в страшной битве[9]. Когда же речь пошла о том, как раненному в сече молодому ви­тязю люди помогали скрыться от гнева жестокосерд­ного тестя, маленький княжич, сидевший на коленях матери, прижался к ее теплому телу, а она, обняв его покрепче, то и дело целовала светлую детскую ма­кушку. Лишь позднее Михаил Ярославич узнал, что рассказанное матерью было не сказкой, а былью о ее житье–бытье, о взаимоотношениях его отца, тогда князя переяславского, и деда, славного Мстислава Удатного[10].

Вспомнилось сейчас князю Михаилу, что Мстисла­ву Мстиславичу первому из рода довелось сражаться с погаными нехристями, хотя он и одержал сначала над ними победу, но потом вынужден был бежать бес­славно. Наверное, к счастью для себя, не дожил дед до тех дней, когда поганые, уничтожив цветущие города и веси, костями православных людей засеяв земли с восхода до заката, повели себя как хозяева русских княжеств.

Сколько слез пролила Феодосия Мстиславовна по погибшим родным, стараясь не думать о том, какая участь ждет ее, если захватят враги городок, где она укрылась с малолетними сыновьями Ярославом и Ва­силием! Сколько бессонных ночей провела в молитве за мужа и детей! От страшных вестей о судьбе близких по­чернела, высохла вся.

Будто въяве Михаил увидел постаревшую женщи­ну в черном платке, в которой он, к своему стыду, не сразу признал мать. Прямо с дороги, в грязной одежде, задыхаясь от волнения, вбежал он в скромно убранную горницу и остановился у дверей как вкопан­ный, ища знакомое с детства лицо. А мать? Она, уви­дев живого, невредимого сына, счастливо избежавше­го смерти, неожиданно осела на пол, будто обмякла вся, а по лицу ее ручьями потекли слезы. Уже потом за непритязательной трапезой, придя в себя после встре­чи, она сидела рядом с сыном на лавке и ласково на­блюдала за тем, как жадно ест Михаил. Мать подвига­ла ближе к нему блюда с его любимыми яствами, улыб­нулась, увидев, что над его верхней губой уже топорщатся нежные волоски, окрашенные выпитым парным молоком. Княгиня то и дело удивленно вски­дывала брови, слушая возбужденный рассказ сына о сражении войска великого князя Юрия Всеволодови­ча, в котором по воле судьбы он оказался. Не показы­вая сыну вида, она еще долго отказывалась верить в его рассказ о битве, где сложили головы и великий князь Юрий Всеволодович, и его племянник, ярослав­ский князь Всеволод, надеясь, что все услышанное от Михаила лишь плод ума возбужденного сражением от­рока. Но правда была еще страшнее, и в одночасье по­взрослевший княжич, щадя сердце матери, рассказал ей далеко не все.

Позднее, когда отец уже занял великокняжеский престол во Владимире, Михаил, приезжая в Новгород к матери, заметил, что она немного пришла в себя, да­же стала чаще улыбаться. Ярослав Всеволодович был всецело поглощен восстановлением княжества, и хотя виделись супруги нечасто, вести о том, что великому князю удается постепенно преодолевать окружающий разор, все же вносили в душу Феодосии покой и умиро­творение.

Великая княгиня все дни проводила в молитве. Но, видно, не была услышана Богом ее мольба. И вот когда беды, как ей казалось, миновали семью, когда неблаго­дарные новгородцы наконец‑то приняли с должным почетом Александра[11], своего защитника, а он, ее гор­дость, расправился с наседавшими с запада врагами, с востока на Русскую землю пришла новая напасть. Бату–хан потребовал к себе в Орду великого князя Яро­слава. С отцом в далекий путь отправился Константин: ему предстояло ехать к великому хану в Каракорум.

Без малого год, изнуряя себя постом, поддерживая молитвой, великая княгиня ждала возвращения из неведомой страшной стороны сына и супруга и дожда­лась‑таки. Возвратился наконец Ярослав Всеволодо­вич домой, получив старейшество над всеми русскими землями. Вместе с другими горожанами, испытавши­ми искреннюю радость оттого, что великий князь вер­нулся к ним в полном здравии, отстояла Феодосия долгую службу в церкви, а потом ее будто разом поки­нули силы. Она слегла, и сколько ни выхаживали, сколько ни поили ее отварами из заветных трав зна­харки, великая княгиня таяла на глазах, словно льдинка под теплым весенним солнцем. Перед самой смертью она постриглась в монахини в Георгиевском монастыре, где и была похоронена рядом со своим пер­венцем, Федором.

Угли давно потухли, и в шатер снаружи вползал хо­лод. Михаил Ярославич зябко передернул плечами, но не стал будить отрока, забывшего о необходимости поддерживать тепло в княжеском шатре. Дотянув­шись до брошенного рядом корзна, князь укрылся им. «Надо бы хоть немного поспать», — сказал он сам себе и заворочался, поудобнее устраиваясь на своем ложе. Он услышал, как под медвежьим покрывалом слабо хрустнула ветка, а затем привыкшими к темноте гла­зами увидел, как в углу зашевелился Николка. Маль­ца, видно, тоже пробрал холод, и он, проснувшись и поняв, что оплошал и не выполнил порученное дело, едва слышно ойкнул. Стараясь двигаться как можно тише, отрок выбрался из шатра и вскоре вернулся с плошкой, наполненной яркими горячими углями. С опаской посмотрев в сторону князя, он увидел, что тот крепко спит.