Вячеслав Козляков - Борис Годунов. Трагедия о добром царе

• Название: Борис Годунов. Трагедия о добром царе
• Автор: Вячеслав Козляков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03415-0

«…И мальчики кровавые в глазах…» Большинству из нас царь Борис Федорович Годунов (1552–1605) и ныне представляется таким, каким изобразил его в своей бессмертной трагедии А. С. Пушкин. Впервые в русской истории достигший высшей власти не в силу происхождения, не по праву принадлежности к правящей династии, но благодаря своему уму, способностям и умению управлять страной, Годунов много сделал для блага Отечества — но в памяти поколений все равно остался жестоким убийцей несчастного царевича Дмитрия, последнего отпрыска династии Рюриковичей. Тень невинно убиенного царевича преследовала его всю жизнь и в конечном итоге стала причиной краха всех его начинаний и гибели его собственной семьи. Но был ли он причастен к тем преступлениям, в которых его обвиняют? Чего больше было в его царствовании — гения или злодейства? И насколько уживаются эти качества в одном человеке? Обо всем этом, а также об истории России на рубеже XVI–XVII веков, в самый канун Великой Смуты, едва не погубившей Российское государство, рассуждает в своей новой книге известный историк, постоянный автор серии «Жизнь замечательных людей» Вячеслав Николаевич Козляков.

---

Торжества коронации царя Бориса Федоровича растянулись на целую неделю. Борис Годунов продолжал раздавать жалованье и привлекать людей на свою сторону. Конрад Буссов писал в «Московской хронике», что «по окончании церемонии коронации, когда царя вывели из церкви, в народ бросили много денег»[537]. Праздничный стол, одним концом «начинавшийся» в Грановитой палате, другим — «выходил» на Соборную площадь, в Кремле пировали повсюду: «А ели во многих полатех и по крыльцом, и на площеди. Сентября с третьего числа до десятого дни сентября ж во все дни были болшие столы також, как и на первой день»[538]. Голландский купец Исаак Масса тоже оставил известия об этом запоминающемся пире: «В Кремле, в разных местах, были выставлены для народа большие чаны, полные сладким медом и пивом, и каждый мог пить сколько хотел, ибо для них наибольшая радость, когда они могут пить вволю, и на это они мастера, а паче всего на водку, которую запрещено пить всем, кроме дворян и купцов, и если бы народу было дозволено, то почти все опились бы до смерти; но довольно о том писать, ибо сие не относится к предмету нашего сочинения».

Царь «на один год вдруг три жалованья велел дать». Пораженные такой щедростью иностранные наблюдатели разъяснили смысл сделанных пожалований: «Во время всеобщей радости царь приказал выдать тройное жалованье всем высшим чинам, дьякам, капитанам, стрельцам, офицерам, вообще всем, состоявшим на государственной службе. Одна часть жалованья выдана была на поминовение усопшего царя, называлась она Pominania, то есть память, другая — по случаю избрания царя, третья — по случаю похода и нового года, и все по всей стране радовались, ликовали и благодарили Бога за то, что он даровал им такого государя, усердно творя за него молитву во всех городах, монастырях и церквях»[539]. По сведениям Конрада Буссова, «все вдовы и сироты, местные жители и иноземцы были от имени царя наделены деньгами и запасом, то есть съестным. Все заключенные по всей земле были выпущены и наделены подарками. Царь дал обет в течение пяти лет никого не казнить, а наказывать всех злодеев опалой и ссылкой в отдаленные местности»[540].

С царским венчанием и другими крупными праздниками обычно была связана раздача новых чинов. «Многим дал боярство, — как записал «Новый летописец», — а иным околничество, и иным думное дворянство, а детей их многих в столники и в стряпчие, и даяше им жалование велие, объявляясь всем добр»[541]. Действительно, по случаю царского венчания, боярами стали князь Михаил Петрович Катырев-Ростовский, Александр Никитич Романов, князь Андрей Васильевич Трубецкой, князь Василий Казы Карданукович Черкасский, князь Федор Андреевич Ноготков-Оболенский, а первый думный чин конюшего перешел к боярину Дмитрию Ивановичу Годунову. Еще несколько Годуновых — Никита Васильевич, Семен Никитич, Степан Степанович и Матвей Михайлович — были пожалованы в окольничие; тот же чин достался одному из братьев Романовых, Михаилу Никитичу, и оружничему Богдану Яковлевичу Бельскому, попавшему наконец-то в Думу{11}. Окольничими стали также князь Василий Дмитриевич Хилков из рода Стародубских князей и принадлежавшие к родам старомосковского боярства Михаил Михайлович Кривой Салтыков и Фома Афанасьевич Бутурлин. В первые дни царствования у Бориса Годунова появился также новый казначей — Игнатий Петрович Татищев, некоторое время спустя его сын ясельничий Михаил Игнатьевич Татищев был пожалован в думные дворяне. Чин кравчего достался Ивану Ивановичу Годунову (вместо произведенного в бояре Александра Никитича Романова), а чин дворецкого в декабре 1598 года перешел к боярину Степану Васильевичу Годунову[542].

А. П. Павлов заметил, что «по случаю своей коронации царь Борис жалует думными чинами своих противников — Романовых и Бельского»[543]. Это может свидетельствовать о попытках примирения Бориса Годунова с теми, кто еще недавно готов был «похитить» у него престол. Однако еще перед избранием на царство царь Борис Федорович успел «поставить на место» Романовых и тех, кто их поддерживал. 21 июля 1598 года состоялось необычное местническое челобитье князя Федора Андреевича Ноготкова «во всех Оболенских князей место». Оно последовало после победного Серпуховского похода и стало запоздалой попыткой оспорить служебные назначения «берегового» разряда. Челобитчик обвинял своего родственника князя Александра Андреевича Репнина-Оболенского в том, что тот не бил челом «о местах» на боярина князя Ивана Васильевича Сицкого по причине дружеских отношений с этим ярославским князем, а также с Федором Никитичем Романовым: «И князь Олександро Репнин, дружася со князем Иваном Ситцким, и угожал Федору Никитичу сыну Романову, потому что Федор Романов и князь Иван Ситцкой, и князь Олександр Репнин меж собою братья и великие други». Возмущение князя Федора Ноготкова вызвала прежде всего угроза «порухи и укора» князьям Оболенским от «ево роду Федора Романова и от иных от чюжих родов». Борис Годунов согласился с этой челобитной и велел, как и просил челобитчик, записать в разряде, что служебное назначение случилось «по дружбе»[544]. Услуга князя Федора Андреевича Ноготкова-Оболенского в осуществлении антиромановской интриги не была забыта, и его имя мы видим среди первых пожалованных бояр при воцарении Бориса Годунова.

Очевидно, что Борис Годунов укреплял Думу своими родственниками и преданными людьми. Хотя А. П. Павлов, исследовав состав Думы в годы царствования Бориса Годунова, предостерег от того, чтобы считать представительство Годуновых в Думе «чрезмерным». Важно было не только появление в Думе того или иного лица, но и соответствие этого высокого назначения заслугам всего рода, а также соблюдение неписаных норм представительства знати. С этой точки зрения было все в порядке, в Думе продолжали присутствовать князья Рюриковичи и Гедиминовичи: Мстиславские, Шуйские, Голицыны, Куракины и Трубецкие, служилые князья Черкасские, представители старших ветвей князей Ростовских, Ярославских, Оболенских и Стародубских. Справедливость в отношении пожалований в Думу соблюдалась и другим образом, понятным тем, кто изучал психологию русской аристократической элиты конца XVI — начала XVII века. «Любопытно, — пишет А. П. Павлов, — что представители царствующего рода входят в Думу через окольничество, как второстепенная служилая знать». «В служебно-местническом отношении» Годуновы, по замечанию исследователя, «по-прежнему оставались ниже первостепенной княжеско-боярской знати»[545]. Борис продолжал управлять процессом создания угодной ему Боярской думы, но он был далек от мысли о том, чтобы немедленно разогнать ее и посадить туда одних Годуновых или держать в своем правительстве только угодных ему лиц. Согласие в верхах было необходимым условием правления, поэтому Борис Годунов, как и любой другой московский царь, был обречен на поиски компромисса. Конечно, что не у всех хватало изощренного ума сдерживать претензии и гордыню думных бояр, чувствовавших свое право сопротивляться царским указам, когда речь шла о чести рода. Будущее должно было показать, удалась ли в итоге новая расстановка лиц в Думе, предпринятая царем Борисом Годуновым сразу же после своего избрания на царство.

14 сентября 1598 года была отправлена окружная грамота по городам, и подданные должны были разделить радость царя Бориса Федоровича. Во всем государстве три дня с момента получения грамот пелись молебны «с звоны»[546]. Дальше, по заведенному порядку, подданные должны были присягнуть на верность новому царю. В крестоцеловальной записи все клялись слушаться того приказа, которым царица-инокиня Александра Федоровна передала власть своему брату, и хранить верность семье царя Бориса Годунова, его царице Марье с детьми царевичем Федором и царевной Ксенией (Оксиньей). Наряду с обычными формулами повиновения и сохранения верности царю во всех делах, в крестоприводной записи содержался пространный вводный раздел, обозначавший главные государственные преступления, связанные с «ведовскими мечтаниями» и «волшеством».

В текст присяги была внесена клятва, уничтожавшая возможные претензии на престол царя Симеона Бекбулатовича. Этим была устранена любая, даже гипотетическая, возможность приведения к власти жившего на покое потомка ханов Золотой Орды. С. Ф. Платонов, говоря о попытках Романовых использовать царя Симеона в борьбе с Годуновым, даже предположил, что потребовалась другая присяга (кроме принесенной в феврале после царского избрания). «Большую запись» или первую присягу повторяли и подтверждали клятвой уже на соборном заседании 9 марта 1598 года, созванном в связи с началом «скифетродержавствия» Бориса Годунова[547]. В сентябре в нее, видимо, был внесен новый пункт о царе Симеоне Бекбулатовиче, и царю Борису Федровичу снова клялись в верности, но уже как венчанному царю[548]. Не в правилах Бориса Годунова было оставлять без внимания любую династическую опасность, даже если в основе ее лежал неправедный «довод» или всего лишь слух.