Джорджо Фалетти - Я — Господь Бог

• Название: Я — Господь Бог
• Автор: Джорджо Фалетти
• Издательство: Астрель, Corpus
• Жанр: Триллер
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-27919-5

Слава итальянского беллетриста Джорджо Фалетти стремительно распространилась по всей планете, когда увидел свет его роман «Я убиваю». В одной только Италии он сразу же приобрел более четырех миллионов поклонников и вскоре был переведен на все основные языки мира.

Новая книга Фалетти «Я — Господь Бог», несмотря на захватывающий сюжет, выходит далеко за рамки развлекательного триллера. Герой — физически и душевно изуродованный участник Вьетнамской войны — задумал отомстить человечеству за свою сломанную жизнь. Месть оказывается настолько эффективной, что весь Нью-Йорк замирает в ужасе.

Полицейский детектив Вивьен Лайт, суровая молодая женщина, обремененная семейными проблемами, и фоторепортер Рассел Уэйд, законченный неудачник, чудом получают шанс разобраться в ситуации и предотвратить надвигающийся кошмар.

---

Из приоткрытого окна, за которым, предвещая сумерки, начинало темнеть синее небо, доносился ритмичный стук скрывавшегося где-то на дереве дятла.

тук-тук-тук-тук… тук-тук-тук-тук…

Память заложила коварный вираж, и стук превратился в глухой кашель автомата Калашникова, воссоздавая голоса и картины.

— Мэтт, где, блин, это дерьмо? Откуда они стреляют?

— Не знаю. Ничего не видно.

— У тебя же гранатомет, шарахни-ка туда, в кусты.

— А что с Корсини?

Хриплый от страха голос Фаррелла донесся откуда-то справа:

— Корсини кончился. Тоже на мине…

тук-тук-тук-тук…

Голос Фаррелла затих.

— Давай, Уэн, двигай! Надо спасать свою задницу. Они же сейчас мокрого места от нас не оставят…

тук-тук-тук-тук… тук-тук-тук-тук…

— Нет, не туда! Там все открыто!

— Господи, да они повсюду!

Он открыл глаза и позволил окружающим предметам вернуться на свои места. Шкаф, стул, стол, кровать, окна с необычайно чистыми стеклами. Здесь тоже держался запах ржавчины и дезинфекции. Это помещение долго служило ему убежищем после бесконечных месяцев, проведенных в палате, где врачи и медсестры хлопотали вокруг него, стараясь облегчить боль от ожогов. Здесь он позволил своей почти не пострадавшей памяти вернуться в свое опустошенное тело, обрел ясность мысли и дал самому себе одно обещание.

Дятел на время перестал терзать дерево. Это показалось хорошим знаком, завершением военных действий, части прошлого, которое он так или иначе мог оставить за плечами.

Которое должен был оставить за плечами.

Завтра он уйдет отсюда.

Он не представлял, что ждет его за стенами госпиталя, не знал, как встретит его этот мир. На самом деле ни то ни другое не имело никакого значения. Его интересовал лишь предстоящий долгий путь, потому что в конце ожидала встреча с двумя людьми. Они уставятся на него с ужасом и изумлением, как на что-то совершенно невероятное. И тогда он заговорит, обращаясь к этому ужасу и этому изумлению.

И наконец убьет их.

Он улыбнулся, не ощутив боли. И незаметно уснул. В ту ночь он спал спокойно — не слышал никаких голосов и впервые не видел во сне каучуковых деревьев.

Глава 2

В дороге его удивили пшеничные поля.

По мере продвижения на север и приближения к дому они волнистым ковром бежали по сторонам шоссе, а по ним скользила легкая тень летевшего стрелой междугородного автобуса «грейхаунд», которым двигали бензин и безразличие.

Порывы ветра и тени облаков словно оживляли и поля, и воспоминания — о каком-то случайном попутчике, теплом цвете свежего пива, гостеприимном сеновале.

Он помнил это ощущение. Когда-то он ел пшеничный хлеб.

Он испытывал эти чувства каждый раз, когда прежними своими руками гладил волосы Карен и вдыхал ее неповторимый женский аромат. И когда с болью в сердце покидал ее после месячного отпуска — этой жалкой иллюзии неуязвимости. Армия предоставляла его всем, кого впервые отправляла на фронт.

Ему дали тридцать дней рая и всех мыслимых мечтаний, прежде чем из военного терминала в Окленде отправить на Гавайи, а затем на авиабазу в Бьен Хоа — военный распределитель в двадцати милях от Сайгона.

А потом был Суан Лок — там-то все и началось, там он и заработал свой небольшой надел ада.

Он отвел взгляд от дороги и пониже натянул козырек бейсболки. Темные очки держались на шнурке — у него практически не осталось ушей, чтобы нацепить заушники. Он закрыл глаза и замкнулся в этой хрупкой тени. И вспомнил другие картины.

Во Вьетнаме не было пшеницы.

Вообще не было светловолосых женщин. Разве что какая-нибудь медсестра в госпитале, но руки его почти утратили чувствительность, да и не возникало желания приласкать кого-то. Но самое главное — он не сомневался, что ни одна женщина не захочет, чтобы он это сделал.

Никогда больше.

Длинноволосый парень в цветастой рубашке, сидевший справа от него по другую сторону прохода, проснулся. Протер глаза и широко зевнул. Пахнуло потом и травкой. Он повернулся и принялся что-то искать в полотняной сумке, лежавшей на соседнем кресле. Достал небольшой приемник, после недолгих поисков поймал какую-то радиостанцию. Обрывки песен «Айрон Мэйден» и «Барклай Джеймс Харвест» сливались с шумом колес, ревом двигателя и свистом ветра за окнами.

Капрал машинально обернулся. Когда парень, судя по всему, ровесник, случайно взглянул на него, последовала обычная реакция, всякий раз написанная на обращенных к нему лицах, — с ней он познакомился в первую очередь, как с ругательствами при изучении иностранного языка. Парень, у которого были своя жизнь и свое лицо, неважно, красивое или нет, уткнулся в сумку, притворившись, будто что-то ищет. Потом отвернулся, уселся чуть ли не спиной к нему и стал слушать музыку, глядя в окно.

Капрал прижался лбом к стеклу.

По сторонам дороги мелькали рекламные щиты. Иногда с какими-то незнакомыми вещами. Некоторые из автомобилей, обгонявших автобус, он видел впервые. Кабриолет «форд фэрлейн» 1966 года, ехавший навстречу, оказался единственной моделью, которую ему удалось распознать с ходу.

Время хоть и немного, но ушло вперед. А вместе с ним и жизнь со всеми сложными подсказками для тех, кому приходится день за днем одолевать свой путь.

Прошло два года. Мгновение ока, неразличимый шажок на циферблате вечности. Но этого хватило, чтобы перечеркнуть все. Теперь, глядя вперед, он видел перед собой лишь ровную стену, и только обида придавала ему силы двигаться дальше. Все эти месяцы, минута за минутой, он взращивал ее, питал, лелеял и превратил в крепкую злобу.

И теперь он возвращался домой.

Не будет ни распростертых объятий, ни славословий, ни фанфар по случаю прибытия героя. Никто никогда не назовет его так, к тому же герой для всех умер.

Он отправился в путь из Луизианы, где армейский пикап высадил его без всяких церемоний у автобусной станции. Он остался один, теперь уже как второстепенный персонаж, не главный. И оказался в мире в реальном мире, не ждавшем его. Больше не окружали его безликие, но надежные стены госпиталя.

Стоя в очереди за билетом, он почувствовал себя одним из тех, кто ожидал кастинга для участия в фильме «Уродцы» Тода Броунинга. Эта мысль заставила его улыбнуться — единственная альтернатива тому, что он делал ночи напролет и чего поклялся больше никогда не делать. Плакать нельзя.

Удачи, Уэнделл…

— Шестнадцать долларов.

Неожиданно прощальные слова полковника Ленского сменил голос кассира, положившего перед ним билет на первый отрезок пути. Из своего окошечка он не видел той части лица, которую капрал оставлял миру, и говорил с привычным равнодушием.

Когда же капрал протянул ему деньги, этот худощавый лысеющий человек с тонкими губами и тусклым взглядом обратил внимание на руку в белой нитяной перчатке и взглянул на него. Лишь на мгновение задержал взгляд и снова опустил голову. Голос его, казалось, прозвучал оттуда же, откуда приехал капрал.

— Вьетнам?

Уэнделл чуть помедлил, прежде чем ответить.

— Да.

Неожиданно кассир вернул деньги.

Даже не обратил внимания на его растерянность. Видимо, воспринял ее как должное. Добавил лишь несколько слов, все объяснивших. И для обоих это получился долгий разговор.

— Я потерял там сына два года назад. Держи. Думаю, тебе они больше пригодятся, чем фирме.

Капрал отошел от окошка с тем же чувством, с каким расставался с Джеффом Андерсоном. Два обреченных на одиночество человека — один в инвалидной коляске, другой в своей билетной кассе — закатным вечером, которому, казалось, суждено длиться вечно для обоих.

Размышляя обо всем этом, он менял автобусы, попутчиков и душевный настрой. Единственное, что не мог изменить, — свой облик.

Он чувствовал себя спокойно, нисколько не спешил, только приходилось считаться с тем, что организм быстро устает и потом долго восстанавливает силы.

Останавливался в дешевых мотелях, спал мало и плохо, порой стиснув зубы и сжимая челюсти. И видел все те же повторяющиеся сны. Синдром посттравматического шока, как сказал кто-то. Наука всегда придумывала, как превратить в статистику гибель человеческой плоти и крови. Но капрал по личному опыту знал, что тело никогда полностью не свыкается с болью. Только мозг иногда способен привыкнуть к ужасу. И вскоре он, капрал, сможет показать кое-кому все, что испытал на собственной шкуре.

Из штата Миссисипи он — миля за милей — перебрался в штат Теннесси, а тот по волшебству колес превратился в штат Кентукки, покинув который он увидит наконец знакомые с детства пейзажи Огайо.