Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна

• Название: Агата Кристи. Английская тайна
• Автор: Лора Томпсон
• Издательство: АСТ, Астрель, Полиграфиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064397-4, 978-5-271-28709-1, 978-5-4215-0964-6

Агата Кристи. Королева детектива. Любимая писательница миллионов. Женщина, чья жизнь была окутана не меньшей тайной, чем сюжеты ее захватывающих романов.

В своей увлекательной книге Лора Томпсон рассказывает об эдвардианской Англии, в которой выросла Агата Кристи, о ее друзьях, близких, мужьях и дочери, но прежде всего отвечает на многие вопросы, которые по сей день мучают биографов и поклонников писательницы.

---

«Мне вовсе не кажется, будто книгам Агаты Кристи вредит то, что ты всегда чуточку догадываешься, чем кончится дело, — писал в 1969 году П. Г. Вудхаус, — потому что у нее такие интересные персонажи!»

И это не только в самых лучших ее книгах, где действуют блестяще придуманные семьи персонажей, такие как Ангкателлы в «Лощине», Крейлы в «Пяти поросятах», Леонидисы в «Кривом домишке» и Аргайлы в «Горе невинным» (перечитывая последний, Вудхаус восклицал: «Волшебно, как всегда!») — образы, нарисованные с бесспорной глубиной, чего даже критики Агаты не смогли опровергнуть, хотя, конечно, пытались. Запоминаются и второстепенные ее персонажи, внезапно выносимые на страницу волной неподдельной жизни, сосредоточенной порой в одной простой фразе: мисс Балстроуд, школьная директриса из «Кошки среди голубей», сидит «невозмутимо и неподвижно, между тем как дело всей ее жизни рушится вокруг нее»; Валери Хобхаус из «Хикори-дикори» с ее «нервной, несколько изможденной элегантностью» утомленно возлежит на диване в своей шикарной спальне-гостиной; мисс Хинчклифф из романа «Объявлено убийство» подмигивает инспектору, собирающемуся допрашивать ее добродушную подругу: «Где ты была во время совершения преступления, вот что он хочет знать, Маргатройд»; Меган Хантер из «Каникул в Лимстоке», неуклюжая недотепа, в которую тайно влюблен рассказчик и которую он увлекает в Лондон, чтобы «сменить декорацию»: «Когда метрдотель поспешно направился к нам, я испытал прилив той идиотской гордости, какую испытывает мужчина, когда у него при себе оказывается нечто из ряда вон выходящее, чем можно похвастать»; Филипп Ломбард из «И никого не стало», с его кошачьей грацией и ущербной совестью, хладнокровно флиртует с детоубийцей Верой Клейторн: «Так, значит, в сущности, вы убили этого парнишку?»; Джейсон Рэфиэл из «Карибской тайны», безмерно богатый, восхитительно несгибаемый перед лицом смерти, с бравадой говорит мисс Марпл, когда та садится в самолет, чтобы лететь в Англию: «Ave, Caesar, nos morituri te salutamus».[424]

Эти персонажи, быть может, не столь глубоки, но они живые, как яркий мазок краски на холсте. Таков и стиль ее письма — столь часто и необъяснимо критикуемый — с его абсолютно уместной ясностью изложения, естественным чувством ритма, остроумными и смачными идиомами. Примеры можно найти почти в каждой ее книге.

«— Бывают дамы, — сказал он, — на которых никак нельзя повлиять. Их нельзя ни запугать, ни уговорить, ни облапошить.

Да уж, подумал Пуаро, миссис Фоллиат не запугаешь, не уговоришь и не облапошишь».

«Леди Уэстхолм вплыла в комнату с уверенностью трансатлантического лайнера, входящего в порт. Мисс Амабел Пирс, судно неопределенного класса, следовала в кильватере лайнера…»

«Ревность жен вошла в поговорку. Но вот что я вам скажу: мой опыт подсказывает, что ревность, какой бы безосновательной и экстравагантной она ни казалась, почти всегда основывается на реальности… Сколь бы скудными ни были конкретные улики, по сути жены всегда правы».

«И совершенно внезапно, из глубины лет, на него нахлынуло другое воспоминание, о том, как его тетушка Милдред говорила: „Знаешь ли, мой дорогой, она выглядит какой-то полоумной!“ — и на миг ее собственное нормальное, спокойное лицо приобретало бессмысленно-слабоумное выражение…»

«Момент был неподходящим, чтобы пытаться изображать из себя англичанина. Нет, нужно оставаться иностранцем — откровенным иностранцем — и снискать за это великодушное прощение. „Конечно, эти иностранцы не слишком хорошо понимают, что к чему. Могут поздороваться за руку во время завтрака. Тем не менее среди них встречаются вполне приличные люди…“»

«Ну, он не мог быть настоящим садовником, не правда ли? — сказала мисс Марпл. — Садовники не работают на Троицу. Это всем известно».

«Мы были молоды и полны мужской силы, мы оглядывали встречных девушек с ног до головы, оценивали их округлости, их ноги и то, как они на нас смотрят, и думали про себя: „Согласится или нет? Не потрачу ли я время попусту?“»

«…он был парнем Эльвиры, я не мог заставить себя что-нибудь сказать. Ладно, Джейн Марпл, вы женщина справедливая, а справедливость должна торжествовать».

«„Плыви к скале, Сирил, я разрешаю“.

Нет ничего проще убийства! Но потом… потом воспоминания о нем никогда не покидают тебя…»

«…она любила Саймона Дойла, любила за гранью здравого смысла, нравственности и жалости».[425]

Какой блестящий дар придумывать неожиданные повороты был у Агаты, и как умело она этот дар скрывала! Она так идеально подгоняла его под жанр детективной литературы, что оставалась видна лишь конструкция, себя же она полностью ей подчиняла и становилась невидимой. Однако, если изменить освещение, сколько же всего обнаружится внутри, под полупрозрачной оболочкой конструкции!

Всегда были люди, умевшие разглядеть и оценить то, что скрыто: знаменитые поклонники, не только П. Г. Вудхаус, Клемент Эттли и Стивен Гленвилл, но и Т. С. Элиот, чьи «Четыре квартета» подарили название роману «Роза и тис» и который назвал Агатой персонажа своей пьесы «Воссоединение семьи» — ту, что разгадывает тайны.[426] Еще был Джон Спэрроу, ректор Колледжа всех душ праведно в Оксфорде усопших, с которым Агата была знакома через Макса — они вместе работали в колледже с 1962 года. После выхода «Ночной тьмы» Спэрроу писал Агате, что прочел книгу дважды: «Особое удовольствие я получил, подсчитывая подтексты, которых не заметил при первом чтении». На него большое впечатление произвел Майкл, рассказчик: «Его „внеклассовость“ (а вернее, его „междуклассовость“, если можно так выразиться), так же как и его шизофрения (а точнее, двойственность личности, особенно проявляющаяся в амбивалентности его чувств к Элли), — абсолютно убедительны». Позднее он похвалил «Щелкни пальцем только раз»: «Чистое удовольствие — от начала до конца». В диалогах «ни слова, ни интонации, которые были бы не на месте», а «печальный мир Домов, Где Живут Старики, еще никто никогда не описывал столь правдиво и ярко… И деревенская жизнь!.. Отлично!»[427]

В 1955 году Агатин старый друг и добрый наставник Иден Филпотс написал ей по поводу ее «великолепной работы» в целом: «[Я] с восхищением слежу за тем, как развивается Ваш талант придумывать сюжеты и создавать характеры. Ваши персонажи жизненны, как всегда. Это редкое для романиста качество…» Знаменательный и обнадеживающий отзыв пришел от Сидни Смита, эпиграфиста, с которым Агата подружилась во время войны. Она посвятила Сидни и его жене Мэри «Каникулы в Лимстоке», и он написал ей в ответ из Британского музея:

«Когда-нибудь (это может случиться уже после нас, но лучше бы скорее) какой-нибудь критик прозреет и увидит, что Вы практикуете и значительно усовершенствовали искусство рассказывать истории, о котором в теоретическом плане рассуждал Джордж Мур, и что Ваши персонажи, описываемые предельно экономно, без единой детали, которая не была бы существенной, в совокупности представляют собой социологическое исследование, более правдивое, чем удалось провести новеллистам биографической школы в результате долгих усилий. Примите мое искреннее восхищение Вашим искусством, которое дает все новые плоды».[428]

Ученый-шекспировед Роберт Спейт, который познакомился с Агатой после войны, в 1970 году сообщал ей в письме, что французские интеллектуальные круги на ней «просто помешаны».[429] Католический философ Жак Маритен назвал ее «гордостью жанра» и добавил: «Давно уже я не получал такого бесценного утешения, какое доставляют мне ее ум и чувство юмора». «И Габриель Марсель, христианский экзистенциалист, в философском плане оппозиционный Маритену, безмерно восхищается Вами!» — писал Спейт, приводя и несколько язвительный комплимент Марселя: «Она почти великая писательница».[430]

Более недвусмысленная похвала была высказана А. Л. Роузом. В эссе, посвященном Агате Кристи, он написал, что она «гораздо лучшая романистка, чем осознают это люди», что у нее «первоклассные мозги» и «сверхъестественная интуиция в понимании человеческой природы». «Мы не должны недооценивать ее литературное честолюбие и ее достижения, как это делали ее издатели на том лишь основании, что она была первой, но среди писателей лишь детективного жанра».

Как это часто бывало, Роуз ухватил суть. Детективный жанр идеально подходил характеру дарования Агаты, и она была в нем великой мастерицей. Но в подтексте ее ясных, безупречно соответствующих жанру историй таится гораздо больше; там много такого, что находится за пределами сиюминутной занимательности и не подвержено исчезновению; ее книги просто не смогли бы так надолго пережить своего автора, если бы в них не было этой скрытой под поверхностью сущности.