Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна

• Название: Агата Кристи. Английская тайна
• Автор: Лора Томпсон
• Издательство: АСТ, Астрель, Полиграфиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064397-4, 978-5-271-28709-1, 978-5-4215-0964-6

Агата Кристи. Королева детектива. Любимая писательница миллионов. Женщина, чья жизнь была окутана не меньшей тайной, чем сюжеты ее захватывающих романов.

В своей увлекательной книге Лора Томпсон рассказывает об эдвардианской Англии, в которой выросла Агата Кристи, о ее друзьях, близких, мужьях и дочери, но прежде всего отвечает на многие вопросы, которые по сей день мучают биографов и поклонников писательницы.

---

Но прежде всего, и это всегда оставалось главным, она была женой Арчи. Джентльмены, как ее учили всю жизнь, требуют немалых забот. На исходе войны положение с продовольствием было тяжелым (в «Автобиографии» Агата вспоминает, как удивился Арчи, увидев, с какой жадностью она набросилась на принесенный им в пайке огромный говяжий окорок), однако она очень старалась воспроизводить в меру возможностей деликатесы, рецепты которых содержались в Клариной «кулинарной книге» («апельсин и лимон положить на горячие ломтики бекона, который должен быть к тому времени готов…»). Агата посещала кулинарные курсы и училась готовить для мужа. К несчастью, длинный тощий Арчи не мог даже смотреть на Агатину стряпню, когда приходил из министерства, и приготовленное ею пышное суфле медленно оседало, потому что Арчи страдал желудочными болями, от которых корчился, катаясь по кровати, а потом вдруг требовал светлой патоки. Сама Агата всегда была здоровой, и подобная хрупкость даже трогала ее в Арчи, но формы, какие та принимала, озадачивали ее. С Уайтхолла он неизменно приходил домой в одном и том же состоянии. Послевоенная реальность оказалась тем, к чему Агата не была подготовлена.

Вдали от Торки она чувствовала себя немного потерянной. Почти все, кого она знала, жили в Девоне, а ее единственная лондонская подруга — Нэн Уоттс, невестка Мэдж, которая в 1912 году вышла замуж за Хьюго Поллока, к тому времени покинувшего ее, — была настолько богаче, что их общение казалось невозможным, хотя в конце концов Агата все же навестила Нэн в ее доме в Челси.[127] Не то чтобы Агата так уж нуждалась в друзьях. Она была не из тех женщин, которые обожают часами сидеть и болтать с другими женами. Несмотря на то что ей нравилось играть в создание семейного очага, «она презирала „женщин-семьянинок“ (в чем сама призналась в „Неоконченном портрете“), целиком поглощенных детьми, слугами и домашним хозяйством». Ей требовалось, чтобы Арчи был товарищем, его дружба была для нее бесценна и казалась волшебством. Но он работал днями напролет, а ей эти дни надо было чем-то заполнять. Агата всегда любила, чтобы у нее было достаточно неторопливо текущего свободного времени. В этом пространстве покоя и тишины оживало ее воображение. Но размышлять и фантазировать она привыкла в пределах эшфилдского ландшафта с его холмами, окруженными морем, а не на хмурых после войны улицах района Сент-Джонс-Вуд.[128]

Теперь Лондон был совсем не тот, каким она помнила его по детству, когда навещала своих бабушек в Бейсуотере и Илинге. Тогда она, как «Джейн Марпл, бело-розовая любознательная девочка», катила по его улицам в четырехколесном экипаже и глазела на фарфор, выставленный в витринах «Арми энд нейви». Теперь Агата не выглядывала больше из-за оконных шторок. Даже ходить по улицам пешком и посещать магазины было для нее в новинку. Необычностью поражали также безликость, анонимность людских толп, грубые голоса. Торкийская жизнь была теплой, привычной, упорядоченной; там Агата знала всех или по крайней мере знала людей, которые знали остальных; там она была «мисс Агатой», «мисс Миллер» со всеми вытекающими последствиями. «Миссис Кристи» стала кем-то другим, ей самой неизвестным, половиной пары, но в то же время — как замужняя женщина — и самостоятельной личностью. Свобода нервировала. Позднее Агата описала день, когда было объявлено об окончании войны: после урока стенографии она

«…вышла на улицу и побрела словно в тумане. И здесь меня поджидало самое невероятное зрелище. До сих пор вспоминаю его даже с каким-то страхом. Повсюду на улицах танцевали женщины… Страшноватое впечатление. Если бы возле этих женщин появились немцы, женщины наверняка разорвали бы их на куски. Некоторые из них, помнится, шатались и вопили — полагаю, они действительно были пьяны, но казались пьяными все».[129]

Бесконтрольность всегда пугала Агату. Не испытав до той поры мертвенного холода, который сковывает человека, когда контроль оказывается абсолютным, непроницаемым, она ненавидела ее, пожалуй, больше всего. Во время войны, когда приходилось одной по вечерам возвращаться из госпиталя, ей доводилось сталкиваться с разнузданным поведением пьяных солдат. Но тогда она шла домой, в Эшфилд, и, миновав садовые ворота, оказывалась в безопасности.

В начале супружеской жизни Агата очень скучала по дому. Несмотря на то что была безумно влюблена и относилась к замужеству как к великому приключению («чертовски увлекательному спорту», как выражается Томми в «Тайном враге»), она тосковала по своему «милому дому», своему «гнезду». Ей снились «березы… и трава, растущая… растущая под ее щекой»,[130] пока она лежит в саду, восхитительно праздная, а в голове у нее роятся всевозможные мысли, картины вероятного будущего и воображаемые миры. «Я действительно была немного одинока» — так описывает она свои тогдашние ощущения в «Автобиографии». И только в «Неоконченном портрете» — как обычно — она бродит по фантастическому ландшафту памяти, прикасаясь к более глубинным смыслам.

После заключения перемирия они с Арчи вернулись в Эшфилд. «Было восхитительно снова оказаться дома. Дом выглядел намного прекраснее, чем она помнила, и был таким чистым — обеденные скатерти без единого пятнышка, до блеска начищенные серебряные приборы и сверкающие бокалы. Сколько же на свете такого, чего человек не замечает, воспринимая как само собой разумеющееся!»[131] Агата напоминала школьницу, приехавшую домой на каникулы: сидя на краю маминой кровати, возбужденно рассказывала о своей лондонской жизни, о миссис Вудз и говяжьем окороке из пайка; одиночество же представлялось ей в тот момент чем-то незначительным и далеким. Возможно, она никогда не была более счастлива, чем тогда, пребывая вместе с мужем, к которому испытывала глубокую, тревожную страсть, в месте, бывшем для нее святая святых.

В тот период она писала стихи. В 1924 году они были опубликованы в сборнике «Дорогой снов» вместе с более ранними, такими как «Маска из Италии» — юношеской стихотворной вариацией на темы персонажей комедии дель арте. Среди более поздних стихотворений была и «Секвенция», которая начиналась так:

Любовь приходит в сердце, как Весна,
Вселяя в нас благоговейный трепет
И клейких почек раскрывая свитки.
Но стоит только холоду дохнуть,
Повеять ветру от лугов просторных —
И цвет осыплется…
И только у земли
Цветы простые, робкие цветы
Жить продолжают незаметно.

Именно там, в Эшфилде, Агата обнаружила, что беременна. 1919 год принес массу забот, начавшись с поиска нового дома, достаточно просторного для ребенка, няни и служанки. Проявив обычную решительность, Арчи ушел со службы. Еще недавно честолюбиво жаждавший повышения, он резко изменил точку зрения на прямо противоположную, заявив, что в Королевских военно-воздушных силах у него нет будущего и что ему следует сменить Уайтхолл на Сити. Кроме всего прочего, он хотел зарабатывать деньги. Безусловно, он стремился доказать, что Клара была не права. Отношения с тещей складывались у него идеально («Мириам сказала себе, что была неоправданно недружелюбна и подозрительна», — писала за мать Агата в «Неоконченном портрете»), но какой мужчина смог бы простить столь жесткое сопротивление его ухаживаниям за Агатой, какое проявила она.

Если Арчи что-то втемяшивал себе в голову, то рано или поздно этого добивался. Он поступил мудро, не подав в отставку, пока не нашел новую работу, но нашел он ее довольно быстро, у человека, которого описал как «толстого и желтого» (вроде финансиста мистера Робинсона, фигурирующего в нескольких книгах Агаты), — с жалованьем пятьсот фунтов в год. Вместе с его восемьюдесятью фунтами и Агатиной сотней[132] это делало их финансовое положение удовлетворительным. С жильем в то время было туго, однако в конце концов им удалось снять за девяносто фунтов в год квартиру с четырьмя спальнями в Эдисон-меншн, дом 96, неподалеку от Холланд-парка. Квартира была просторной и светлой, как и мечтала Агата, которая с восторгом окунулась в обустройство ее для своей новой семьи. Декорирование домов впоследствии станет ее страстью, но уже тогда она точно знала, чего хочет: бледные обои в гостиной, темный потолок, расписанный цветами боярышника, — «я думала, что под ним буду чувствовать себя так, словно сижу в саду под деревом».[133] И, вооружившись красками и кистью, она с энтузиазмом принялась осуществлять задуманное. Арендованная квартира в западном Кенсингтоне не Эшфилд; еще меньше она напоминала Эбни-Холл с его роскошными коврами и обитыми зеленым штофом стенами (зато Арчи был несравнимо более привлекательным, чем Джеймс Уоттс, а брак Агаты — куда более браком по любви, чем брак Мэдж). «Мы были самой заурядной супружеской парой, но очень счастливой», — писала Агата не без гордости. Они вели предельно скромную лондонскую жизнь: автобусы и трамваи, привычная суета, время от времени — поездки в Хаммерсмит, во Дворец танцев. Деньги тратились на то, что казалось естественным: взять такси или иметь более одного вечернего платья было немыслимо, зато так же невозможно было жить без прислуги и бесценных часов отдыха, которые та позволяла иметь. Так шла жизнь, и она их вполне устраивала. «Мы были счастливы. Наша жизнь казалась нам прекрасно устроенной».[134]