Алексей Цветков - Имена любви

• Название: Имена любви
• Автор: Алексей Цветков
• Жанр: Поэзия
• Год: 2007
• ISBN: 5-98379-074-9

Алексей Цветков родился в 1947 году на Украине. Учился на истфаке и журфаке Московского университета. С 1975 года жил в США, защитил диссертацию по филологии в Мичиганском университете. В настоящее время живет в Праге. Автор книг «Сборник пьес для жизни соло» (1978), «Состояние сна» (1981), «Эдем» (1985), «Стихотворения» (1996), «Дивно молвить» (2001), «Просто голос» (2002), «Шекспир отдыхает» (2006), «Атлантический дневник» (2007). В книге «Имена любви» собраны стихи 2006 года.

---

Алексей Цветков «Имена любви» Поэтический сборник

ThankYou.ru: Алексей Цветков «Имена любви»

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

«два зеркала она дала ему…»

два зеркала она дала ему
одно взаправду и еще ночное
где отраженье спрятано в дыру
невидимое зеркало ручное

две лопасти а вместе вся стена
с той стороны заключена причина
она сама пока была всегда
как в зеркале простом неразличима

смотри стекло просверлено насквозь
нить времени проложена подкожно
там предстоит все что давно сбылось
а то что было раньше невозможно

она ему два зеркала дала
в одном лицо для памяти хранится
жизнь без нее короткая длина
где днем ночное зеркало граница

не вспоминай зачем она вообще
саднит стекло но если глянуть слева
взорвется ночь и в треснувшем зрачке
сощелкнутся две половинки света

«потом он взял и изобрел бобра…»

потом он взял и изобрел бобра
реальный бобр в натуре будто вылит
хотя сошла со стапелей с утра
ондатра но она ольхи не пилит

отсюда ясно для чего ольха
она молчит и никому не жалко
но бобр как брат он тоже не доха
да и ондатра никому не шапка

потом вздохнул и сочинил блоху
поскольку глины замесил немного
с бобром все ясно но блоху-то ху
а вот поди живет и хвалит бога

или допустим под землей темно
все норы порознь и ужасно душно
там многие вообще едят дерьмо
и лысые совсем но жить-то нужно

когда бы вправду добрый доктор бог
пожать его целительную руку
творец бобров и повелитель блох
но бога нет и мы враги друг другу

вот хоть микроб он с детства глух и нем
но он ко мне относится как к блюду
а я добрей я никого не ем
из малых сих и никогда не буду

«помнишь они нас учили на человека…»

помнишь они нас учили на человека
все по мозгам резьба но судьба несла
вот ты и стала точно не чем хотела
северных встреч невеста и невесна
страшный на мачте сучил холода и годы
в трюме с трезубцем морочил вьюшку котла
так постепенно ты умерла и кто ты
после всего то есть где ты или когда

знать не зазорно но вскользь как ножом сказали
диву далась бы в памяти у меня
там на подушке проснется лицо с глазами
не говори так тихо ведь ты умерла
тяжесть твоя в ладони жизнь все та же
только дыханье ветер сносит в пески
все не весна никому не невеста даже
разве разлука могила постой не спи

если один напоследок вопрос из списка
невмоготу во рту и мозг на замке
настежь объятья только не стой так близко
ты неживая а я лебеда на земле
как научили любить верней не умели
ангелы в этом огне как одна семья
страшно догнать потопчусь провожу у двери
мертвую в мертвый простор береги себя

«на секунду в мозгу светло…»

на секунду в мозгу светло
пропасть в прошлое как в стекло
если вслед самому себе
оказаться внизу в стекле

далеки они в белом блеске
бороздящие бред челны
помнишь прошлое будто вместе
пеленали его в чехлы

раньше звук издавали вещи
их зрачки пламенели резче
степь стекала в изгиб стальной
где холмы по краям тюлени
в заповедных глазах темнели
расставанья твои со мной

с крутизны ледяного верха
слишком лишних шеренга лет
оттого так надвое время
а другой половины нет

в горький срок на краю парома
в шлеме с гребнем горит аврора
протянув острие копья
можно снова и никогда

«в феврале в белом боинге из фьюмичино…»

в феврале в белом боинге из фьюмичино
стонал желудок а мысли свистели мимо
торжествовала материя как учило
учение основоположников рима
то есть третьего рима три медведя в роще
в телекамеру а в пасти сестра их лыбедь
нам-то девки разносили харчи попроще
очень хотелось но блин не давали выпить

терпи овидий как суп изгнания редок
родина-смородина но внутри дрожало
в подлокотнике диво-радио для деток
про попугая tutto verde e l’occhio giallo
подпел им про попугая сиплым карузо
рылся в плохой но запрещенной гб книге
думал про себя что он это я как грустно
а кто был на самом деле теперь go figure

бывший я в воздухе где пели дети нато
вспомнил еще про крокодила в нильской пойме
il disait adieu a ses petits enfants но я-то
никаких детей за собой точно не помню
если и грешен вслепую в варшавском блоке
история прощает я возможно гений
автор да все вы помните писал о боге
и что жизнь состоит из сплошных совпадений

лети alitalia из никогда в завтра
аэропорт выстроен и стерильно вымыт
навстречу сразу огромный негр с гребнем в афро
здравствуй oh brave new world that has such people in it
забыть родину обезьянник даже тещу
прочь от этих совпадений в звездном пожаре
самолет не садится все трещит сквозь толщу
времени на соплях на единственной жабре

«сыграть в ящик и восстать из гроба ледоколом…»

сыграть в ящик и восстать из гроба ледоколом
корпоративным налогом у кого перебои с кармой
а лучше всего алгебраической операцией

как правильно что добродетель достойна
нет если по совести блистательно обречена
остаться правилом в прописях платона
первый эскиз космоса был сер и рыхл
все так сбивчиво дышали в зеркало

мир обретает смысл когда прибывает мертвых
коснись ее золотого бедра и высоковольтно пронзит
4x = 2 cos t — cos (2t)
4y = 2 sin t — sin (2t)

когда ты смерклась в окне троллейбуса
я понял что мне это насмерть и бесполезно
с тех пор миновало все что могло
но теперь Zn+1 = Zn2+ с
как я люблю тебя джулия

«потечет чуть попятишься свойство зимы и поземки…»

потечет чуть попятишься свойство зимы и поземки
вроде миру по святцам черед а не вечно война
ночью жадный шиповник гурьбой из оврага в поселки
обитать в синеве раз уж не было нас ни хрена

не резон просыпаться чтоб явью кошмары шныряли
криво в центре управа там страха центнер на цепи
вот бы жили поди изловчись внутривенно с шипами
и не жили так больно какие там в жопу цветы

ловко всех извело кроме многих мышей для проформы
это кто золотой из зенита набычило глаз
одобрять пустыри городов там шиповник проворный
быть намерен и вширь распустился расти вместо нас

звезды бережным брайлем но способа нет для курсива
руки к горлу плашмя чтобы гнев так не бил из глубин
поселиться где названо может быть тоже россия
но другая совсем я свою никогда не любил

соберемся кричать из больших ареалов широтных
лучше прежде родиться чем в ящике марш на покой
как бы всем оказалась планета счастливых животных
лишь бы существовать если можно пожить на такой

век нам необитаемо в каждой похожей россии
очутиться нигде от зловещих попыток луны
но не в этой где тернии пышно а небо вполсилы
там нас не было не было нас это были не мы

«на стене с утра картинка криво…»

на стене с утра картинка криво
в комнате от табака угарно
ночь в крыму или вдали от крыма
с надписью швейцария локарно

мало что подсказывает память
странника бывалому ботинку
мне не мудрено ее поправить
но не память а саму картинку

там вода светла под зорким небом
пестрый город на горе как улей
но поскольку я в локарно не был
я в локарно почитай что умер

кто мне тело выточил токарно
наделил ногами выйти в люди
раз живу но нет меня в локарно
как же быть что там меня не будет

мне и здесь по совести не тесно
но пока умру стяжая славу
оторопь берет смотреть на место
где меня не существует сразу

привыкай к последнему убытку
созерцать на памятник не тратясь
смерть как набок сползшую открытку
жизнь sub speciae aeternitatis

«автопортрет в пейзаже роща с лугом…»