Игорь Панин - Мертвая вода: Стихи.

• Название: Мертвая вода: Стихи.
• Автор: Игорь Панин
• Жанр: Поэзия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91865-077-6

В книгу Игоря Панина вошли избранные стихотворения последних лет (2006–2010), а также скандально известная поэма «Австралия» (2006–2008).

Практически все эти тексты были опубликованы в толстых журналах: «Континент», «Дети Ра», «Крещатик», «День и Ночь», «Нева» и др.

Иллюстрации Кати Рубиной

---

2009

«Мы последние из могикан…»

Д. Мельникову

Мы последние из могикан,
в никуда навострившие лыжи…
Огнебрагой не вылечить ран;
сунешь руку в тяжелый капкан,
но и крика никто не услышит.

Наши песни отправит в утиль
равнодушный знаток-недомерка;
то не сказка сказалась, но быль:
нет традиций и призрачен стиль,
и великий язык исковеркан.

Много букв и диковинных слов,
сплошь ремиксы, когда не римейки.
Под присмотром светлейших голов
собирается знатный улов,
где за щуку сойдет и уклейка.

*

Уходили легко, без урона,
выдавая себя за гуронов,
но в тоске возвращались внезапно, да
проклинали бесчувственность Запада.

Метким оком промчать по разрухе —
всюду предков ненужные духи;
и не чаю за грани прорваться я…
Шум, возня. Интернет-резервация.

2007

Отцы

А им хватало воздуха. Они
не тяготились бременем достатка,
ночами жгли настольные огни
и разливали вирши по тетрадкам,
лабали подзапретный рок-н-ролл
на пустыре — пустыннее пустыни,
и нежно щекотали слабый пол
усами, бакенбардами густыми;
фланировали важно в брюках-клеш,
учились и на стройках рвали жилы.
С трудом сейчас их радости поймешь,
но, значит, и в то время люди жили?!.

Они еще не знали, что и как,
и что почем, и грянет ли расплата,
но всякий неистраченный пятак
бросали в банку — выручит когда-то.
И с каждой непростительной весной
все злее становились и угрюмей,
не лезли под корягу за блесной,
невольниками оседали в трюме.
Их потчевал не первый Первомай
селедкой, кабачковою икрою…
…Спеши, дружинник, драки разнимай,
пока ларьки пивные не закроют.

2008

Чертово колесо

По воде разнеслись круги,
бедный камешек плыл, да сплыл, —
с головою зарывшись в ил,
повстречался с бытьем другим.

Сколь ни майся — наскучит дурь,
запасайся дурью по май.
Предосенним парком иду,
и травы моей — не замай!

Ветерок муде леденит,
расширяется третий зрак.
Говорят, победил «Зенит»
и опять проиграл «Спартак».

Преграждают нетвердый путь
карусели, прочая муть…
Прокатиться, что ли, как все,
да на чертовом колесе?

И скрежещут цепи:
— крак-крек,
и гудят канаты:
— зун-зин.
Пропускает к небу узбек,
хоть и треплется, что грузин.

А чего теряться? Да вот
мой билет, только номер стерт.
Пусть берет меня в оборот
Черт.

Пусть подсядет там, наверху,
и парфюмом серным обдаст,
побалакаем: «Who is who»,
покумекаем: «Was ist das».

И сую нацмену билет;
тот руками машет: «Шайтан!»
«Прочь с дороги!», — рычу в ответ,
и сажусь, развалясь, и — там —

замечаю, что не один.
Слева сев, раскрывает рот
удивительный господин,
и, по-моему, он не врет;

говорит мне: «А помнишь, как
ты чудил и с тобой была
фря по прозвищу За Пятак,
но мила, конечно, мила.

Как рванула блузку она,
как ширинку ты расстегнул,
как сажал ее прямо на…
А в кабинке был стон и гул.

Из других кабинок на вас
как смотрел православный люд!
И в тот день один педераст
перешел на Марин и Люд.

Я замедлил ход колеса,
чтоб успели вы — не спеша.
На меня ты надеялся,
но и сам, герой, не плошал…

Сколько вод с тех пор оттекло,
сколько ты разбросал камней,
а пришел все равно ко мне, —
потому как, факт, не ссыкло.

И сейчас не дрейфь, посмотри:
там, внизу, — то, что ты искал,
И по счету: на раз-два-три —
выбей дверь с первонатиска…»

*

Обдолбавшись, лежит дурак,
наблюдая стерео сон…
Победит когда-то «Спартак»,
но пока — «Зенит» чемпион.

2008

«Скорый поезд недостаточно скор…»

Скорый поезд недостаточно скор,
приедается услуг ассорти.
Взглядом выплеснув усталый укор,
проводница запирает сортир.

Пиво теплое, а раков — нема.
Капли пота — по вискам, по вискам.
Мой попутчик, выходя из ума,
предлагает самопальный вискарь.

Остановка, хоть в окно поглядим:
две избушки, огороды и грязь.
Ах ты, Родина, ах, диво из див, —
проблеваться бы в тебя, умилясь.

Едем дальше, вон березки пошли,
за стакан держусь, унылый сатир.
Я не буду ни грустить, ни пошлить,
просто жду, когда откроют сортир.

2008

«Уходят под воду года-корабли…»

Уходят под воду года-корабли,
прожитое храня.
Но все колебания в мутной дали
не колышат меня.

Звучит колыбельная средних широт
на различных волнах.
А то, что любил я, минуло, и вот —
обращается в прах.

Летит ли к земле бесноватый болид,
и грядет ли резня? —
У кошек, собак ничего не болит;
впрочем, и у меня.

Все меньше азарта, задора, а сил —
вполовину, на треть.
Хотел оглянуться — себя же спросил:
«Разве стоит смотреть?»

В развалинах замок, руины в пыли;
ни дубравы, ни пня.
У кошки боли́, у собаки боли́,
не боли́ у меня.

2010

«В провинции жизнь попроще…»

В провинции жизнь попроще:
людей меньше, да лучше, а времени — как грязи.
Зри поверх крыш — то поля в клетку, то рощи…
Написать идиллию разве?

Выйдешь в переулок, а у завалинки
кучкуется молодежь.
И в груди засвербит что-то маленькое,
но въедливое, как вошь.

Закусив раскатанную губу,
отмахиваясь от комарья,
наблюдаешь аборигенов гурьбу,
взглядом — голоден, телом — рьян.

Подойти бы, обнять вон ту, — в джинсах со стразами
(по сельской последней моде),
но ведь оттолкнет, зараза,
еще и даст по морде.

А вдруг подумает: «Житель столичный, —
нафига посылать нафиг?
Вестимо, в карманах полно наличных,
да и лицом не урод, папик».

И таким макаром позволит все, что угодно;
пива хлебнув, станет воды тише,
пискнет: «Поедем отсель, и будем свободны,
рожу тебе, если пропишешь».

Но это, конечно, фантазии глупые.
Реальность такова,
что не видать ей моей халупы,
на которую давно утратил права.

И пока я рефлексирую, как заезжий мусью, —
ее обнимает-слюнявит другой,
и она отвечает ему вза-им-но-стью
и дрыгает правой ногой.

Так что спешу себе мимо, считая версты ли, мили, и путая след,
и шепчу: «Любите друг друга, милые»,
будто мне уже тысяча лет.

2008

Мертвая вода

На дворе трава —
мается завитками.
У глухого рва
плачет змеиный камень.

У глухого рва,
если к закату дело, —
раскатать слова
тайного запредела.

Бормочи в ночи,
смысла мольбы не зная,
Бьют ключом ключи —
белая кровь земная.

Бьют они ключом,
бьют сквозь глазницы камня.
Кто я? И о чем
шепчет порой тоска мне?

В чашу соберу
капель холодных гроздья,
встану на ветру —
да в исполинский рост я.

Заговора град
грянет из горла-горна…
До моих палат —
тропы троятся в черном.

Но по шапке — мзда,
если совсем житья нет.
Мертвая вода
раны мои затянет.

Мертвая вода, —
мне и живой не надо;
погодят года
ставить печать распада.

Выводя строку,
стоит ли душу нежить,
коли на веку
в зеркале видишь нежить?

Оторви да брось —
выжги нутро отравой.
Хищник гложет кость,
а травоядным — травы.

На дворе трава —
в трауре под росою.
Ворочусь едва,
согнутый в колесо я.

Ловчий птицу бьет —
влет.
Беглеца настиг
крик.
Навью приговор —
мор.

— Ты мертва, вода?
— Да…

2008