Валентин Рыбин - Разбег

• Название: Разбег
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Туркменистан
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1984
• ISBN: Р 470254200-031-80-84

В новом романе писатель лауреат Госпремии ТССР им. Махтумкули В. Рыбин рассказывает о жизни Туркменистана с 1924 по 1945 год — время строительства социализма, первых довоенных пятилеток и периода Отечественной войны. Через трудные испытания проходят герои романа — братья Каюмовы — Ратх и Аман. Тесно переплетаются с их судьбой в судьбы красных командиров — Ивана Иргизова, Василия Чепурного, Сергея Морозова.

Роман написан на основе подлинных событий.

---

— У отца торчит, — недовольно отозвался Ратх. — Там старые друзья Каюм-сердара собрались, и он заодно с ними. Любит всякую ерунду слушать. В Амане старое, как гвоздь в доске, — щипцы нужны. По натуре он — анархист. Полный беспорядок — это его родная стихия.

— Садитесь, друзья, за стол, — попросила Тамара Яновна и добавила: — Аман — вольная птица, он никогда не знал дисциплины. Каким был в молодости, таким и остался.

Ратх махнул рукой и начал разливать в бокалы вино.

— Главное для него — бесшабашность и еще богатство. Причем, он никогда не был жаден. Заимев, допустим, тысячу рублей, он швырял их направо и налево. Но стоило ему оказаться без денег, и он старался любым способом и как можно быстрее раздобыть их. Три месяца назад, когда мы только приехали в Полторацк и я повстречался с Аманом, мне показалось, он сильно изменился. Семья у него, все же… Сын взрослый… две дочери… А когда разговорились и стали поглубже заглядывать в суть событий, он мне выдал фразу: катись ты, говорит, со своей политикой к дьяволу, — моя политика — лошади! Не понимаю, Ваня, что ты нашел хорошего в моем брате? Ведь это ты его заприметил и предложил работу на конюшне!

— Но ведь на конюшне, а не в Совнаркоме! — возразил Иргизов. — Именно за то, что Аман — заядлый лошадник, я и люблю его.

Лилия Аркадьевна поднесла к губам бокал, лизнула вино и удовлетворенно чмокнула:

— У-у, сладенькое, оказывается. — И тут же заметила. — А может быть, ваш Аман просто не воспитан. Но если даже он анархист, то и это не страшно. Многие анархисты перешли на нашу революционную платформу. Наша с вами задача помочь этим заблудившимся людям стать людьми нового, созидающего класса.

Ратх понял — гостья решила щегольнуть своими знаниями и не остался в долгу перед ней.

— Я не совсем согласен с вами. По-моему, сейчас, как никогда, анархизм дает волю своим страстям. НЭП вместе с оживлением экономики и уровня жизни пробудил и деклассированный элемент. Я думаю, надо как следует дать бой буржуазной морали.

— Вот и я думаю: пока есть еще время — встряхните своего брата, чтобы его анархизм посыпался медной монетой!

— Лиля, вы такая многоопытная, а ведь вам чуть больше двадцати. Откуда это у вас? — спросила Тамара Яновна.

— Боже, ну какой тут опыт! — отмахнулась Лилия Аркадьевна. — Просто, определенные знания истории и текущего момента.

— Тома, тебе было всего семнадцать, когда ты меня просвещала в смысле революционной борьбы партии и ее фракций. Мы с тобой немножко одомашнились, а молодые люди только начинают жить, — сказал Ратх.

Иргизов решил, что Лилия Аркадьевна и Ратх умничают, и вышел на веранду, покурить. Прикурив и затянувшись дымком, он облокотился на перила и увидел во дворе паренька лет пятнадцати.

— Ты, вероятно, сын Ратха Каюмова?

— Угу… Мы из Москвы сюда приехали.

— Как тебя зовут?

— Юркой вообще-то.

— А в частности?

— Кто как, — улыбнулся Юрка. — Мать и отец зовут Юрок, дед — Юврук, а по метрикам Юрий Ратхович.

— Молодец, за словом в карман не лезешь. Дед почему на русских обижен? Мать твоя звала его к себе за стол, а он отказался.

— На русских он не обижен, — возразил Юрка и пояснил: — Если хотите знать, до революции все его главные друзья были русские. Генералы да полковники разные. Он все время с ними заодно был. А теперь, когда мы победили, вот он и злится на всех бедняков. Он их босяками называет.

— Значит и отца твоего не признает?

— Признает, но все время сердится. Все время другого своего сына, дядьку моего хвалит. Дядя Аман и сейчас у него… Там много у дедушки людей собралось.

— Силен старик, — заметил Иргизов. — А бабушка есть?

— Есть. Она добрая. Ей все равно — царский строй или советский, лишь бы хлеб был.

— Учишься?

— Угу… В седьмом.

— Ну, идем за стол, а то без тебя там скучают.

— Я потом, — отказался Юра, но гость уже потянул его в комнату.

— Вот он — явился, не запылился! — воскликнула Тамара Яновна. — Садись, поешь плова — не каждый день праздник.

— Он у вас между двух огней, — сказал Иргизов. — И родителей жалко, и деда. Занял, так сказать, нейтралитет, чтобы никого не обижать.

— Дед наш сам кого хочешь обидит. Пока я на службе в Наркомздраве, он тут распоряжается внуком, как хочет. В своего вестового превратил. Гоняет — то к ишану, то еще к кому-то.

Странно складывалась у Тамары Яновны жизнь на этом старом подворье. Все тут было не так, как в Москве. Там она была полновластной хозяйкой в доме. Здесь, едва приехали, сын оказался в руках Каюм-сердара, да и сама она то и дело попадала по его прихоти в самые неловкие положения. Сначала старик понять не мог, как можно позволять женщине уходить из дому чуть свет и возвращаться ночью. Но постепенно узнал, что невестка разъезжает по всему городу и даже по окрестным аулам, людей лечит, и удивляться перестал. Зато ей самой теперь приходилось даваться диву. Однажды к Каюм-сердару пришел старик-туркмен, поклонился, как встарь, и подал баранью ляжку, завернутую в мешковину. Каюм-сердар сухо напомнил: «Я давно не арчин. Зачем мясо принес? Разве я могу чем-то помочь тебе?» — «Помог уже, — заулыбался гость. — Думали, внучка помрет: совсем плохая была. Потом твоя невестка пришла, вылечила». Теперь такие гостинцы приносил и чуть ли не ежедневно.

Тамара полушутя-полусерьезно рассказывала о причудах Каюм-сердара, когда в комнату бесцеремонно и шумно вошла Галия-ханум:

— О, да здесь, оказывается, пир горой идет! А меня наш почтеннейший отец послал за мужчинами. Говорит, позови Ратха и его приятеля.

— Только мужчин просит? — улыбнулась Тамара Яновна.

— Если он пригласит к себе женщин — людям небо на голову упадет! — беззлобно упрекнула свекра Галия. — Это такой феодал, каких свет не видывал. Простите, я даже не поздоровалась ни с кем. — Галия, поочередно подавая руку, защебетала: — Вас, Иргизов, я уже знаю — однажды на ипподроме видела. А вас, милочка, вижу впервые. Меня зовут Галия.

— А меня Лилия Шнайдер.

Ратх тотчас добавил:

— Между прочим, дорогая Галия-ханум, ваша новая знакомая работает в Наркомпросе. Вы, если не изменяет мне память, завидовали нынешним учителям и бранили Амана за то, что он вам не позволяет работать. Я думаю, Лилия Шнайдер могла бы помочь вам устроиться учительницей в школу.

— С большим удовольствием выполню вашу просьбу! — Лилия Аркадьевна посмотрела в глаза импозантной ханум. — Вы что окончили, какое заведение?

— Ах, что вы, Лилечка! — всплеснула руками Галия. — Я окончила пансион в Петербурге, но это было так давно. Кому теперь нужны мои знания! Тем более, что и жизнь начинается по-новому. Всеобуч, ликбезы. Мне это непонятно.

Ратх, видя, что Галию, в общем-то, можно уговорить, подсел к ней поближе.

— Галия, добрейшая душа, вы меня знаете — и я ни разу в жизни не солгал вам. Кроме хорошего вы от меня ничего не видели, верно ведь?

— Верно, деверек, не отрицаю.

— Так вот поверьте мне, ханум. В настоящий момент учитель — самое нужное, самое дорогое лицо во всем обществе. Вы знаете, что сказал Михаил Иваныч Калинин об учителях! О, Галия, я сам слышал его слова. Я сопровождал его в поездке по Туркмении. Мы были в Иолотани, он встретился с одним сельским учителем, выслушал его внимательно и сказал нам: «Мне кажется, учителей, проработавших определенное число лет в отдаленных местах Средней Азии, Сибири и Далеком Севере, надо бы вознаграждать орденом трудового Красного Знамени, как за особое геройство и самопожертвование».

— Неужели, Ратх, такое отношение к учителям? — глаза у Галии заискрились.

— Галия-ханум, вы могли бы обучать женщин грамоте прямо здесь, у вас во дворе. Если согласитесь, я помогу вам собрать женщин нашего аула, — предложила Шнайдер.

Иргизов, следивший с любопытством за беседой, подморгнул озорно Лилии Аркадьевне, затем перевел взгляд на Галию:

— Ханум, эта женщина говорит только правду — верьте мне. Она ведет у нас политэкономию в Доме Красной Армии, и мы все, командиры и красноармейцы, уже знаем прибавочную стоимость наизусть.

— Не очень мудро, Иргизов, — сухо заметила Лилия Аркадьевна.

— Ох, что же я! — спохватилась Галия. — Я же пришла за мужчинами. Ратх, дорогой, и ты тоже, Иргизов, оторвитесь на минуту. Каюм-сердар что-то хочет вам сказать и ждет вас. Я пойду туда — надо подать чай. — И она удалилась так же шумно, как и вошла.

Ратх посмотрел на Иргизова, пожал плечами:

— Отказываться неудобно. Давай заглянем, послушаем, что им от нас надо. Доброго, конечно, ничего не жди. Сейчас они как разворошенное осиное гнездо.

IV

В комнате Каюм-сердара тесно. На ковре человек восемь: шестеро в папахах и халатах, двое в европейских костюмах. Сам старик в центре внимания. Сидит на красном месте, потчует гостей едой, подливает в пиалы чай. Увидев младшего сына с гостем, привстал, широко улыбнулся: