Нора Адамян - Трое под одной крышей [Повесть, рассказы]

• Название: Трое под одной крышей [Повесть, рассказы]
• Автор: Нора Адамян
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1981

Рассказы, вошедшие в книгу Н. Адамян, составляют вдумчивое и правдивое повествование об обыкновенных, на первый взгляд, людях, будничных ситуациях, о бытовых или семейных конфликтах, которые, при всей их кажущейся незначительности, играют весьма важную роль в каждой отдельной человеческой судьбе.

Н. Адамян прекрасно знает своих героев. Рассказывая о них, она то снисходительно улыбается, то сдержанно негодует, неизменно убеждая читателя в своей правоте.

---

— Мамиконова нет, — сокрушенно сказал мужчина. — Я тебя спрашиваю, почему Мамиконова нет? — сердито прокричал он прямо в ухо пожарному.

— Я над ним не хозяин, — зло огрызнулся пожарник.

Потом нехотя добавил:

— В Сабунчах газ горит…

Еще одна буровая, которая стояла в отдалении, вдруг от основания покрылась маленькими розовыми лепестками. Живые и трепетные, они бежали все выше и выше, обгоняя друг друга и оставляя после себя оранжевые прозрачные контуры буровой.

Мусю охватило неизведанное еще чувство ужаса и вместе с тем восторга. Она впервые была частицей многоликой монолитной толпы, подверженной приливам и отливам в зависимости от всполохов огненной стихии. Хотелось, чтобы все это кончилось, и хотелось, чтоб не кончалось никогда.

А вокруг отовсюду зазвучало:

— Мамиконов, Мамиконов…

Это имя главного тушителя нефтяных пожаров знали все в городе. Говорили, что он закрывает горящие газовые фонтаны стальной плитой, говорили, что встречным огнем отрывает пламя от земли… Личностью он был легендарной и появился, как сказочный герой, сопровождаемый восторженным шумом толпы. Ярко-красный легковой автомобиль медленно проехал по коридору, образованному расступившимися людьми.

Усатый, смуглый, великолепный, он был далек от идеала, но в него можно было влюбиться, и Муся это поняла, потому что в душе начали сочиняться стихи:

И лепестками хризантемы
По черным брусьям лез огонь…

— Мамиконов приехал? — спросила она, хотя спрашивать уже было незачем.

— Граздан Мушегович его зовут! — гордо сказал пожарный.

Все пришло в движение, круг расширился, людей оттиснули с пригорка.

— Ну, теперь на огонь смерть пришел, — радостно сказал старик азербайджанец, — кончал пожар, совсем кончал.

Муся внезапно ощутила, что кончается волнующий праздник.

— Горит еще! — строптиво возразила она.

— Кончал, кончал, не боись, — успокаивал старик, ласково кивая ей головой.

Сразу стало неинтересно. Временами огонь еще вздымался и подвывал, но сила его иссякла. Непонятно, как этого добился хитроумный Мамиконов, но пожар был задушен, оторван от земли или загнан под землю — кто знает.

Пятерых девочек, вышедших на трамвайной остановке, томила невысказанная неудовлетворенность.

Домой не хотелось.

— Предлагаю поехать на бульвар, пусть нас ветерком обдует, — сказала Лена.

В переполненном трамвае они поехали на другой конец города. И конечно, никто из них, кроме Клары, не взял билета.

— Погубит тебя твоя порядочность, — сказала ей Ленка. — Не сберегла для общества нужную копейку.

— А у меня еще есть…

Клара виновато вытащила из кармана одну серебрушку и несколько медяков.

— Ура! — закричала Ленка. — Прибавляю свои двадцать. Кто больше?

У входа на бульвар они сосчитали деньги, которые не успели истратить, потому что школьный буфет открывался только после третьего урока.

— Семьдесят шесть копеек, почти рубль, — подытожила Ленка. — Что будем покупать?

Напротив бульвар, на набережной, в маленьких темных лавках торговали персидские купцы. Они продавали тонкий прозрачный рис, который назывался «ханским». В полотняных промасленных мешочках хранили зеленый изюм, пересыпанную кристаллами соли альбухару и сушеные абрикосы восковой ломкости. Там стояли мешки, наполненные крупными раскрытыми фисташками, соломенно-желтым арахисом и грецкими орехами с картонно-хрупкими скорлупками.

На многоярусных, выраставших одна из другой вазах возлежали невзрачные на вид серые лепешки первоклассной нуги, пласты фисташковой халвы и большие конфеты в ярких обертках.

Там было еще много неведомого — баночки с приправами и специями, склянки с благовониями, эссенции и эликсиры, которые продавались по каплям, по граммам и стоили баснословных денег.

Девочки ничего не могли здесь купить, кроме крепкого ароматного ириса, ценимого за то, что на один его квадратик приходилось почти полчаса удовольствия.

После дневного света они очутились в душистом сумраке. За маленьким низким прилавком сидел тощий старичок и читал книгу с желтыми страницами, изузоренными черной вязью арабского алфавита.

Он поднял глаза, вздохнул, оценив уровень платежеспособности покупателей, однако вежливо привстал с табурета и готовно вытянул в их сторону длинную шею.

— Полфунта ирисок, — независимо сказала Ленка.

Деньги были рассчитаны так, чтобы их хватило выпить еще по бокалу знаменитых «фруктовых и десертных вод Логидзе».

Из глубины лавки бесшумно возник человек в красной фетровой феске. Перебирая четки, он оглядел девочек и произнес короткую непонятную фразу, на которую старичок ответил быстрым покорным движением, приложив руку ко лбу.

Всех пятерых сковал оценивающий взгляд. Стараясь не замечать мужчину в феске, они все же косились в его сторону и видели лакированные остроносые туфли, шевиотовый костюм «индиго», пиджак которого, застегнутый одной пуговицей, еле сходился на сиреневой рубахе. Мужчина точно застыл, тяжелый даже рядом с тюками, мешками и ящиками. Двигались только длинные, темные пальцы, перебирающие янтарные бусы. И слегка раскачивалась черная кисточка, свешиваясь с фески.

В ту минуту, когда старичок снял с чашки весов покупку, человек в феске лениво сказал:

— Вы, барышни, называется… От барышни должно розой пахнуть, духами пахнуть. А от вас. — он глубоко вдохнул, — от вас копченой рибой пахнет…

Онемели все, кроме Муси. Воспитывающая себя на образцах Прекрасной Дамы и Незнакомки, она не могла стерпеть поношения.

— Мы на нефтяном пожаре были… В черном городе пять буровых сгорело… Три часа фонтан потушить не могли… А вы говорите… Сам Мамиконов приезжал…

Фанни изо всей силы дернула ее за рукав. Старичок с поклоном протянул Ленке сверток, и девочки кинулись к выходу с чувством преодоленной опасности.

— Хотите верьте, хотите нет, он выбирал из нас гурию для своего гарема! — выпалила Таня.

— Гурии — это в раю, а в гареме одалиски, — поправила Клара.

— А Муська туда же: пожар, пожар… Ну, чего ты вылезла? В одалиски захотела? Для этого нэпмана наш пожар — дорогой праздник!

Фанни недавно приняли в комсомол. Она была проникнута классовым самосознанием.

— Доложила ему: пять буровых сгорело! На блюдечке преподнесла!

Муся чувствовала себя виноватой и даже не огрызалась.

Днем на бульваре было пустынно. Гулял ветер. Море кудрявилось и било волнами о стену парапета, так что брызги обдавали девочек, устроившихся на плитах. Лена сорвала тонкую обертку с лакированных ирисок. Их было много. Два больших тяжелых пласта.

— Девочки, — сказала Ленка, — нам подали милостыню!

— Нас купили, — уточнила Фанни. — Толстопузый взял нас на содержание.

— Ну и отлично! Дайте мне ириску, — потребовала Муся.

— Лично я этот ирис есть не собираюсь, — холодно сказала Фанни.

— Я считаю, надо сейчас же отнести ему деньги за лишний вес, — решила Клара.

— А где мы их возьмем?

— Можно домой сбегать.

— Ну и что докажем? Толстопузый к тому времени уйдет, а хитрый старик деньги прикарманит и скажет: «Спасибо вам, дуры!»

— Во всяком случае, я есть не буду!

— А я буду, — взорвалась Муся. — Дайте мне ириску!

— Одалиска ты, а еще поэтесса.

— Подумаешь, конфеты в принцип возвели…

Все стало плохо. Фанни злилась, Танька ворчала, Клара непреклонно сжала губы.

Лена задумчиво смотрела в море на темную глыбу острова Наргина, возле которого, как всегда, не то стоял, не то шел пароход. Ее некрасивое, притягательное лицо стало задумчиво отрешенным. С первого класса она была отличницей, не зубрилой, но девочкой с разносторонними, обширными знаниями. У ее отца было революционное прошлое. Свет этого прошлого падал на Лену.

— Не бузите, девочки, — сказала она, — черт с ней, с этой подачкой…

Ленка привстала, размахнулась и швырнула ириски в воду.

— В набежавшую волну, — сказала она.

Фанни расхохоталась. У нее был особенный смех — басовитый колокольчик. Клара одобрительно кивнула. Муся чуть не плакала.

— Ну и что? Зачем? — твердила она. — Теперь все бычки будут пахнуть сливочным ирисом…

— Забудем этот ирис, наплюем на бычков, будем жить на вершинах. Читай стихи!

Напрасно некоторым Лена казалась слишком рациональной. Нет, она понимала своих друзей!

Но в душе Муси клокотало разочарование.

— Что мы этим доказали?

— Мы сохранили свое достоинство.

— Кто об этом узнает?

— Поэт! Ты сам свой высший суд! — сказала Лена.

Казалось бы, достаточно. Но Фанни потребовалось добавить:

— Вот и верно сказано: «Быть может, всех ничтожней он». Вот я теперь понимаю, почему декабристы Пушкина в свою компанию не взяли…