Антонио Хименес - Алхимия единорога

• Название: Алхимия единорога
• Автор: Антонио Хименес
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-40462-9

Встреча с Виолетой и Джейн Фламель, «однофамильцами» великого средневекового алхимика Николаса Фламеля, изменила жизнь сорокалетнего испанского архитектора Района Пино навсегда. Теперь его путь — паломничество по странным мирам в поисках философского камня, дарующего человеку бессмертие. А древнееврейская «Книга каббалы» — его верный помощник и его же смертельный враг, потому что за драгоценным манускриптом ведет охоту израильская разведка. Но это еще не самое страшное в изменившейся жизни Рамона. Ему с навязчивым постоянством снится один и тот же сон. В нем он видит себя человеком, приносящим в жертву любимую…

---

Мое пробуждение было очень приятным. Мне снилось, что я занимаюсь любовью, что все идет превосходно и я прямо-таки таю от удовольствия. Кто-то нежно прикасался к складкам моих губ, к ушам, к шее, к пупку. Я ощущал влагу и содрогания своего члена, мне снилось, что его берут в рот и ласкают языком. Я проснулся от избытка чувств — и сразу увидел перед собой очаровательно-порочное лицо Виолеты, которая готова была доставить мне все наслаждения мира. Джейн рядом не оказалось, и вскоре я понял, что она забралась под простыни, чтобы порадовать меня самой прямой лаской. Это утреннее приветствие было столь живительным, что я приложил все силы, чтобы удовольствие стало взаимным.

Теперь мы поочередно дарили друг другу блаженство так терпеливо, что обе женщины достигли наивысшей точки наслаждения, хотя в их распоряжении был только один мужчина. Виолета и Джейн уже привыкли к такой очередности, мы трое действовали настолько слаженно, что по прошествии нескольких часов наслаждение превращалось в наркотик, без которого никто из нас не мог больше обходиться.

Мы постарались создать атмосферу, которая не терпит поспешности. Мы любили друг друга осторожно, расчетливо, неторопливо — именно эти качества присущи людям, досконально познавшим маленькие секреты наслаждения.

XXIII

Карлотта исчезла из кондитерской. На следующий день я о ней не спрашивал, поскольку боялся, как бы ее родители не заподозрили, что между нами что-то было. Однако это не мешало мне коситься на кухонную дверь всякий раз, когда она распахивалась и кто-нибудь появлялся с полным сластей подносом. Я провел в кондитерской несколько часов, заказывая то чай, то кофе, то пиво. Мои новые знакомые весело приветствовали меня, как будто я успел стать завсегдатаем этого заведения. Я напрягал слух, стоило кому-нибудь упомянуть Карлотту.

Пока я болтал с Сантори, подошло время аперитива. Организатор фестиваля рылся в своих бумажках, рассеянно отвечая на мои реплики. Я потягивал вермут, который по моему заказу изготовил отец Карлотты, и тут в кондитерскую вошла девушка и обратилась к хозяину:

— Привет, Джулиано! А Карлотта здесь?

— Здравствуй, красавица. Дочки нет, она отправилась на несколько дней в Венецию погостить у бабушки с дедушкой. А потом поедет в Рим. Ей пора заканчивать диссертацию, а ее руководитель живет в Риме.

— Значит, работа почти готова?

— Да, она защитится в конце этого года или в начале следующего.

— Наконец-то Карлотта станет доктором!

— Да… Только к чему ей это? — недовольно пробурчал отец.

— Не волнуйтесь за Карлотту! Вот увидите, скоро она найдет работу.

— Хорошо бы. Знаешь, как мне грустно видеть ее здесь, взаперти, среди пирожных и кофейных чашек! Она мечтает о работе в Риме или в Милане.

Мне стало больно оттого, что Карлотта ничего не сказала мне о скором отъезде. Впрочем, хорошенько подумав, я рассудил, что это и к лучшему. Я любил Виолету, Джейн и, в общем, обязан был хранить им верность. Но теперь я думал только о Карлотте.

На следующий день состоялось закрытие фестиваля. Он завершился великолепным праздником музыки и поэзии. Город был оживлен, как никогда. Мэр Фермо (sindaco, как называют должность мэра итальянцы) произнес достойную заключительную речь, а вслед за ним выступил сам архиепископ. Потом настало время фейерверков. Небо, полное вспышек, на глазах меняло цвета, и это зрелище вызвало у всех бурное ликование.

В последнюю минуту все обменивались визитками, телефонами, электронными адресами, обещали друг другу скоро снова увидеться, надписывали и раздаривали свои книжки в стихах и прозе. Все остались довольны, особенно Сантори и Руффилли; оба сияли от счастья.

Когда я добрался до Сантори, чтобы его поздравить, тот сказал:

— Я договорился с Кортези, завтра в четыре он ждет нас у себя. Он живет на Виа-Паккароне, тринадцать, недалеко отсюда, совсем рядом с твоим домом.

— Откуда ты знаешь, где я живу?

— Этот город — большая деревня. Здесь всем известно, что ты гость Фламеля.

— Всем? Вот забавно.

— Обычное дело. Ты что, никогда не бывал в маленьких городках? Или в Испании все по-другому? Сомневаюсь.

Я улыбнулся.

Мы продолжали болтать и бражничать до поздней ночи.

* * *

Кортези был из тех людей, которые не ходят вокруг да около, он был начисто лишен дипломатического такта и не терпел пустой болтовни.

Едва нас представили, он провел нас по своему огромному особняку, больше смахивавшему на гончарную лавку. Там нашлось место и для шкафов со старинными фолиантами, и для столов с разнообразнейшим оборудованием: змеевиками, колбами, бутылями, ступками, четырьмя жаровнями. Все это походило на святилище с сотнями горящих свечей и специфическими запахами, напоминавшими то ли о церкви, то ли о лаборатории.

— Смотрите! Тут я провожу большую часть своей жизни. Экспериментирую, свершаю Великое делание, молюсь и пишу. Мне хотелось принять вас именно здесь, чтобы показать свой мир. Разумеется, посторонним сюда вход заказан, за исключением моих друзей и друзей моих друзей. Фламели могут чувствовать себя здесь как дома.

— А вы что, родственник Фламеля?

— Лучше сказать, ближайший друг семейства, особенно девочек.

Произнеся последнее слово, Кортези взглянул на меня так, словно о чем-то умолчал. Меня удивило, что этот человек, проводящий жизнь в научных трудах, не носит очков. Очки придали бы ему облик настоящего ученого. Кортези все говорил и говорил, не умолкая, как будто решил во что бы то ни стало за пятнадцать-двадцать минут донести до меня все свои познания. Он то и дело ссылался на таких мудрецов, как Роберт Фладд,[77] Василий Валентин, Гельмонт,[78] всякий раз щеголяя доскональным знанием подробностей. Но когда речь зашла о Фламеле, лицо алхимика засияло. Кортези говорил о нем, как о святом.

На втором часу этой лекции Сантори и Руффилли начали проявлять признаки беспокойства. Извинившись, они поспешили оставить меня наедине с Кортези. Распрощались мы весело.

— Увидимся, Рамон!

— До скорого!

— Значит, в кафе? — ухмыльнулся Сантори.

— Конечно, в кафе.

Поблизости от кондитерской Карлотты находилось по меньшей мере еще три подобных заведения, но мы прекрасно понимали, о каком кафе идет речь.

Как только мои приятели ушли, я сказал:

— Благодарю, синьор Кортези, за приглашение в лабораторию. Мне прекрасно известно, что для алхимика это место — святилище, в которое никто не должен входить. Вот почему я так признателен за этот знак доверия и дружбы.

— Мне известно, что ты готовишься свершить Великое делание, что пройдет совсем немного времени, и ты станешь трудиться в собственной лаборатории.

— Но как вы узнали?

— Девочки — мои близкие подруги, мы, можно сказать, одна семья. И дома наши стоят неподалеку.

Я пристально взглянул ему в глаза, подумав: «А вдруг он и есть Фламель?»

— Так это вы — Фламель? — прямо спросил я.

— Нет, — улыбнулся Кортези. — Я всего лишь его близкий друг. Я видел, как девочки росли, сажал их себе на колени и даже менял им пеленки — но и только. Они рассказали мне о вашем союзе. Прошу относиться к ним с уважением — это чистые души. Никогда не обманывай их. Они тверды и хрупки, как единороги. Они способны вознести тебя на небеса, но, если ты причинишь им боль, они могут тебя уничтожить.

Я вздрогнул. Слова Кортези больно ранили меня.

— Я люблю их всем сердцем.

— Не сомневаюсь. Однако хочу, чтобы ты понял одно: если тебе случится им изменить, ты не должен чувствовать себя виноватым. Но будь с ними искренен. Доверие — вот что важно, оно гораздо ценнее верности.

— Эти девушки ничем не связаны.

— Да, но они тебя любят. Говорят о тебе так, словно ты бог. Николас хочет с тобой познакомиться и, возможно, вернется оттуда, где находится сейчас, чтобы тебя поприветствовать.

— И где же он сейчас?

— Человек в возрасте семисот лет не может открыть своего убежища никому, абсолютно никому. Однако вскоре вы встретитесь. Он должен стать твоим учителем; ты уже его потенциальный ученик. Фламель попросил, чтобы я обучил тебя основам Великого делания, а он даст тебе самые главные уроки. Он раскроет тебе тайны «Книги еврея Авраама».

* * *

На протяжении нескольких недель я каждый день приходил в лабораторию Кортези. Он учил меня обращаться с котлами, с субстанциями, с чистейшей росой, втолковывал мне хитросплетения алхимической терминологии. А еще посвятил меня в учение испанских мастеров, таких как Анхель де Вильяфранка, Хайме Мае, Арнольдо де Виланова, Альваро Алонсо Барба и многих других.

Время шло, мы жили спокойно и радостно.

Мы с Виолетой и Джейн превратились в настоящих старожилов Фермо. По вечерам ходили из бара в бар, болтали со знакомыми, по субботам посещали театр или ездили на экскурсии в соседние городки. Совсем рядом с нашим домом был пляж, и нам нравилось бегать по берегу и дурачиться. Мы забавлялись, как дети, швыряя друг в друга мокрым песком, трогая воду; порой нас заставала врасплох набежавшая волна.