Матвей Гейзер - Маршак

• Название: Маршак
• Автор: Матвей Гейзер
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02833-3

Самуил Яковлевич Маршак — талантливый поэт, переводчик, драматург, прозаик, выдающийся общественный деятель, стоявший у истоков советской детской литературы. Его творчеству посвящено много литературоведческих исследований. Однако настоящая книга, принадлежащая перу доктора филологических наук, профессора М. М. Гейзера, откроет читателям малоизвестного и даже «нового» Маршака — яркого и самобытного русско-еврейского поэта, начавшего свой творческий путь гораздо раньше (в 1904 году), чем принято считать.

---

Если не трудно, напишите мне, что Вы помните о таборе и о цыганах „Яра“.

Шлю Вам свой искренний привет.

С. Маршак».

Австралийский писатель Алан Маршалл, автор повести «Я умею прыгать через лужи», полюбивший книгу «В начале жизни» и мечтавший перевести ее на английский, побывал у Маршака 17 июня 1964 года. «Я не намеревался писать историю своего детства: я пытался рассказать, что такое детство вообще», — говорил ему Самуил Яковлевич. Вот фрагменты рассказа Маршалла об этой встрече: «Маршак сидел за рабочим столом, среди книг и других сокровищ культуры, присланных ему из других стран. Он сидел словно охваченный их объятиями — объятиями мудрости и знаний. И я подумал: мудрость и знания должны сами тянуться к нему, как достойному их хранителю. Ведь вся сложность и значимость мира бесплодны, пока не раскроет их человек, обладающий этими высокими качествами. А Маршак одарял мудростью своих читателей, всех, кто его знал…

Взглянув в глаза Маршака, я увидел глаза ребенка, хотя в них светилась и мудрость, которая приходит лишь с опытом долгой жизни. Жизни, которая не озлобила его, не разрушила веру в Человека…»

27 июня, когда здоровье его несколько улучшилось, Самуил Яковлевич согласился лечь в больницу, чтобы после окончательного выздоровления сделать операцию по удалению катаракты. Уж очень хотелось ему в день четырехсотой годовщины со дня рождения Шекспира быть в его доме и конечно же зрячим. Из воспоминаний Иммануэля Самойловича: «В больнице наступило ухудшение, он еще больше ослабел. Но даже 3 июля, за день до смерти, лежа в постели, почти весь день правил корректуру „Умных вещей“, присланную из журнала „Юность“. Ему в этом помогала (читала текст, объясняла, как он набран) технический редактор Валентина Семеновна Гриненко, профессионализму и тщательности которой он абсолютно доверял.

Закончив работу над корректурой, он продиктовал Валентине Семеновне свое последнее письмо — к белгородским школьникам. Вот текст этого письма, которое я отправил ребятам белгородской школы № 16 уже после похорон Самуила Яковлевича:

[3.7.1964, Москва,

Кунцевская больница]

„Дорогие ребята,

ваше письмо получено во время тяжелой болезни Самуила Яковлевича. Сейчас он находится в больнице.

Он был рад хорошим вестям от вас и обещал написать, как только немного поправится.

Самуил Яковлевич просит передать привет вам всем, вашей учительнице Софье Ивановне, а маленького героя Володю просит крепко обнять и расцеловать“».

Случилось так, что «Умные вещи» оказались последней работой Самуила Яковлевича Маршака. Редакция «Юности» во главе с главным редактором Борисом Полевым, вопреки существующим в журнале обычаям — не печатать пьесы и сценарии, решила опубликовать эту пьесу. Из воспоминаний Бориса Полевого: «Вот Самуил Яковлевич у себя дома за обеденным столом читает свое самое последнее произведение — пьесу „Умные вещи“. Среди других приглашенных и мы, как он нас называл, юниоры, то есть работники „Юности“ — Леопольд Железнов и я. Читает, слушаем. Чай, лимон, сушки, больше ничего. Бодро звучит хрипловатый, напористый голос. Умные вещи! Вещь, изделие рук человеческих, воплощение мастерства. Тема! Но не темой, а каким-то особым внутренним, глубоко прочувствованным сказочным миром пленяет всех эта последняя пьеса. И персонажи-то вроде традиционные. И глуповатый царь, и вздорная царица, и тупой придворный, и умные портные. И все-таки все новое. Маршаковское. Согретое маршаковским юмором. Напечатай без подписи, все узнают автора. Берем!

Вопреки традиции „Юности“ не печатать пьес и киносценариев, берем. Старик доволен. Мы тоже. Яростно пьем чай. Грызем сушки. Даже по такому случаю Самуилу Яковлевичу дома не дают поблажки.

И вот последняя страница, как бы завершающая для меня портрет этого удивительного писателя. Лето. Пьеса „Умные вещи“ публикуется в журнале. Мы уже все знаем, автор тяжело болен, лишился зрения, дни его сочтены. Его не разрешают беспокоить посещением. И, несмотря на это, он требует, именно требует, гневно требует листки верстки. Посылаем, разумеется, так, для вежливости. До рукописи ли человеку, когда врачи ведут борьбу за каждую минуту его жизни?

И вдруг мне на дачу в Болшево звонок — женский голос:

„С вами хочет говорить Самуил Яковлевич“.

Зная его состояние, я, признаюсь, подумал: скверный розыгрыш. Сразу же приходит на ум один наш общий знакомый, который умеет отлично его изображать. Я уже готов соответственно отреагировать на эту, как мне кажется, неуместную шутку, а в трубке уже слышится:

— Бога ради, простите… Я, голубчик, беспокою вас на отдыхе. Ведь да? Ну вот, видите!.. Я насчет верстки. Мне ее прочитали. Извините, но вот беспокою вас, надо внести некоторые поправки. Да-да, очень существенные поправки. Так что, голубчик мой, примите их по телефону.

Все, все знаю. И то, как он болел. И то, сколько ему осталось жить. Неужели это действительно звонит он? Нет, конечно же розыгрыш. И я говорю как можно суше и бюрократичнее:

— Не понимаю, о каких поправках речь.

И тут я слышу то, что сразу убеждает меня, что это не мистификация, что я говорю с настоящим Маршаком, с поэтом, находящимся при смерти.

— Голубчик мой, вы, наверное, слышали, что я ослеп. Ничего не вижу. Но гранки мне прочли. Поверьте, там есть серьезные огрехи. Нет-нет, не ваши, а мои огрехи… Гранки перед вами? Найдите страничку такую-то. Нашли? Реплика царя. Разве царь может так говорить? Возьмите карандашик, я вам продиктую поправку.

Мне становится страшно:

— Самуил Яковлевич, я к вам заеду. Журнал потерпит.

— Нет, нет, нет, это мы с вами можем потерпеть, а журнал терпеть не может. У нас миллионы читателей, им надо вовремя доставлять журнал. Записывайте. — Это звучит уже как приказ…

С облегчением положил на рычаг трубку: значит, все не так страшно. Но уже на следующий день слушали мы сообщение о кончине Самуила Яковлевича Маршака».

В журнале «Юность», членом редколлегии которого Маршак состоял до конца жизни, пьеса была напечатана вместе с некрологом. В нем были такие слова: «Маршак всегда совершенствовал свои произведения, пока это было возможно… Он умер, как боец, не выпуская из рук своего оружия». Спектакль же по пьесе был впервые поставлен Государственным академическим Малым театром Союза ССР в 1965 году. Режиссером-постановщиком стал давний друг Маршака Евгений Рубенович Симонов. Однажды он сказал мне: «Над этой пьесой я работал с такой же охотой, как когда-то отец над „Принцессой Турандот“. Все говорят о Маршаке как о большом поэте, гениальном переводчике. Мне кажется, что в драматургии он был не менее талантлив, чем в других видах литературы».

Итак, вечером 3 июля 1964 года Маршак, продиктовав письмо школьникам из Белгорода, продолжил работать с Валентиной Семеновной. Он напомнил ей, чтобы она завтра принесла рукопись лирических эпиграмм. В тот же вечер, ближе к ночи, он позвонил по телефону сыну: «Я чувствую себя немного лучше. Спокойной ночи, мой мальчик» — это были последние слова отца, услышанные Иммануэлем Самойловичем. На следующее утро Иммануэлю Самойловичу на работу позвонил врач и попросил его немедленно приехать. «Когда сломя голову я примчался в больницу, он лежал под кислородной палаткой, судорожно глотая воздух.

— Кто это? — спросил он, ничего не видя. — Дай руку.

Через несколько часов его не стало».

Незадолго до этого он написал такие стихи:

И час настал. И смерть пришла, как дело,
Пришла не в романтических мечтах,
А как-то просто сердцем завладела,
В нем заглушив страдание и страх.

«В последние дни он был каким-то особенно ясным и просветленным, трепетным, как натянутая струна, — вспоминает Иммануэль Самойлович. — Моя жена, Мария Андреевна Маршак, первого и второго июля навещала его вместе с приехавшей из-за границы, чтобы повидаться с Самуилом Яковлевичем, его племянницей — художницей Авиталь Сагалиной-Шварц, дочерью его сестры, Сусанны Яковлевны. Во время этих посещений он подробно рассказывал о всей своей жизни, о множестве встреченных им людей, говорил о своем отношении к искусству, прочитал на память много стихов. Жена сделала на клочке бумаги беглые записи этих бесед, которые позже мы с ней постарались привести в порядок. Возможно, что нам не удалось восстановить последовательность того, о чем тогда говорилось. Кое-что было упущено. Привожу основную часть этих записей.

…Второго июля Самуил Яковлевич сразу начал говорить об искусстве. Первые его слова были:

— Ну, вот что, слушай меня, — как будто он перед этим готовился к беседе.

Усадив Авиталь около своей кровати и взяв ее за руку („Твое прикосновение — такое легкое“, — сказал отец по-английски), он начал:

— Я всегда считал, что искусство состоит из единства трех основных факторов: мысли, чувства и воли. Очень важно сохранить свою волю, детскую. В детстве мы себя чувствуем как „воля“. Как-то мой маленький брат, Люся, тонул. А старший брат (находившийся на берегу) тоже не умел плавать. Он закричал: „Плыви, негодяй, плыви, мерзавец!“ — и тот почувствовал, что у него есть сила. Своей волей старший брат заставил младшего плыть, спастись.