Евгений Акельев - Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

• Название: Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина
• Автор: Евгений Акельев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: ISBN 978-5-235-03508-9

Ванька Каин — беглый дворовый, лихой вор, «московский сыщик», каторжник, фольклорный персонаж — стоит на первом месте в череде знаменитых отечественных уголовников. С кем вместе он совершал кражи и почему сдал властям бывших приятелей? Кого в XVIII веке называли вором и чем занимались в то время мошенники? Что отличает тогдашних преступников от их современных коллег? На эти вопросы отвечает книга кандидата исторических наук Евгения Акельева, написанная на основе архивных документов, запечатлевших результаты семилетней доносительской деятельности Каина. Её страницы пропитаны атмосферой преступного мира Москвы середины XVIII века, когда на Красной площади бурлила торговля, воры чистили карманы зевак и сбывали добычу держателям краденого, нищие и арестанты громко требовали милостыню, конвоиры вели задержанных в располагавшийся прямо у кремлевской стены Сыскной приказ — предок современного МУРа, а в Зарядье усадьбы знатных господ, притягивавшие воров, соседствовали с притонами, где обитали беглые, карманники, разбойники, скупщики краденого.

---

При знакомстве с документами по Московской гарнизонной школе в 1730–1740-х годах складывается мрачная картина. На сравнительно небольшой территории, в двух каменных и четырех деревянных помещениях, одновременно обучалось более тысячи воспитанников в возрасте от семи до пятнадцати лет, причем часть из них проживала в этих же помещениях. Большинство из них — солдатские и «зазорные» (незаконнорожденные) дети, иными словами, сироты, беспризорники, выросшие без отца-кормильца или вообще без родителей и без всякого попечения. Можно представить, что творилось в помещениях Варварской школы! Не случайно поручик Шатнев весной 1737 года попросил, «…чтоб для охранения тех светлиц и палат, и для содержания в добром порядке и в страхе школьников, определить солдат десять человек, дабы оные ученики в бесстрашии повреждения во оных светлицах окончинам и книгам и инструментом не учинили, а наипаче от пожарного разоренья не без страха»[371].

Пока штат преподавателей не был увеличен, двое учителей, не покладая рук в две или три смены, пытались чему-то научить подростков, которые подразделялись на несколько классов: одни изучали букварь, вторые читали часослов и псалтырь, третьи учились писать, а те, кто постарше, грызли гранит «цифирной науки». Пойманный Каином в августе 1743 года при совершении карманных краж у Москворецких ворот тринадцатилетний воспитанник Московской гарнизонной школы солдатский сирота Алексей Адолимов на допросе показал, что в школе он «учил часослов», а «мошенничал… ходя из школы по утру до обеден, понеже у них до обеден учения не бывает, а после обеден он, Алексей, учился с протчими в школе»[372]. Таким образом, значительную часть дня эти подростки оказывались свободны и волей-неволей проводили время на улицах Москвы, поскольку помещения гарнизонной школы, в которых многие из них проживали, были заняты обучающимися.

Как мы помним, на основании аннинских указов 1732 и 1735 годов на содержание учеников предполагалось выделять деньги и муку. Сохранившийся фрагмент расходной книги 1738 года свидетельствует о том, что мука для раздачи воспитанникам Варварской школы поступала более или менее регулярно. К примеру, в 1738 году 1508 учеников, в том числе 1360 «закомплектных», получили 353 четверти ржаной муки. Денежное же жалованье выдавалось нерегулярно. Как отмечалось в ноябре 1742 года в доношении из канцелярии московского гарнизона в Московскую губернскую канцелярию, воспитанники Московской гарнизонной школы из-за задержки выплаты денег «претерпевали нужду». Может быть, именно поэтому смертность среди них была высокой. Так, в 1745 году умерли 29 человек[373].

Поэтому не приходится удивляться тому, что многие из претерпевавших нужду подростков-беспризорников, проживавших и обучавшихся в самом центре главного торгово-промышленного города страны, оказывались вовлечены в преступную деятельность. Среди шестидесяти девяти профессиональных преступников круга Ивана Каина и Алексея Соловьева названы десять солдатских детей, воспитанников гарнизонной школы у Варварских ворот (отметим, что, несмотря на возраст, эти школьники были настоящими высококвалифицированными ворами, совершавшими сложнейшие по технике карманные кражи, иногда с использованием специальных инструментов).

В ночь с 28 на 29 декабря 1741 года в воровском притоне Марфы Дмитриевой был схвачен шестнадцатилетний Иван Данилов сын Зубарев. На допросе он показал следующее: «Отец, Данила Никифоров, был салдат, а которого полку, не знает. И тому назад лет с четырнадцать (Ивану в то время было около двух лет. — Е.А.) отец ево умре». Как следует из того же допроса, именно в гарнизонной школе Зубарев научился воровать: «…и тому ныне два года он, Иван, от той школы отходя, той же школы со школники с Логином Наговицыным, Алексем Елаховым, Васильем Терновским мошенничал в Успенском и в Архангельском соборех, и в Чудове, и на площади, и под горой, и в разных рядех, и в крестныя ходенки вынимали у разных господ и у протчих разных же людей платки и денги, а во сколько поймов, того он за множеством сказать не упомнит, и вынятые платки он, Иван, с товарыщи продавали на площади торговкам, а как их зовут, не знает, заведомо, что краденые»[374]. Впрочем, в ночь ареста он находился вовсе не в школе, а в компании профессиональных преступников и падших женщин.

В притоне Марфы Дмитриевой вместе с Зубаревым был арестован еще один воспитанник гарнизонной школы четырнадцатилетний Леонтий Васильев сын Юдин. На допросе он признался, что «в том доме жил блудно з женкой, по сему делу с приводной, Ириной Ивановой». Его подруга, 22-летняя солдатка, на допросе не стала скрывать, что «жила блудно с школьником Леонтьем Юдиным и про то, что он мошенник, она ведала». На допросе Юдин рассказал, что его отец, «морскаго флоту салдат», умер «тому ныне сколько лет, не упомнит». Сирота восьмилетним был записан в гарнизонную школу, а в 14 лет уже стал «товарищем» многих взрослых воров[375]. Очевидно, гарнизонная школа и знакомство с учениками-«мошенниками» сыграли решающую роль в судьбе этого юного преступника, тем более что кроме воровства он там ничему не научился — не смог даже подписать протокол допроса. Впрочем, к моменту ареста Леонтий уже давно не жил в школе, местами его обитания стали воровские притоны[376].15 февраля 1742 года в Сыскном приказе было определено: школьников Леонтия Юдина и Ивана Зубарева «за малолетством бить плетьми нещадно и послать в Оренбург для определения в службу»[377].

Друг Юдина семнадцатилетний Логин Васильев сын Наговицын, сын солдата Семеновского полка, также обучавшийся в Московской гарнизонной школе, был пойман Каином в момент совершения кражи зимой 1742 года. Очевидно, он был уже известен в преступной среде — многие воры на допросах называли его как сообщника[378]. На допросе он признался «в мошенничестве с полгода: в Успенском, в Архангельском и в Благовещенском соборех и в Чудове монастыре, и на площади, и по праздникам в крестное хождение вынимал всякого чина у людей ис карманов платки и кошельки з деньгами, а во сколько поймов, того за множеством сказать не упомнит»[379]. В Сыскном приказе Наговицына выпороли плетьми и отправили обратно в Московскую гарнизонную школу. Но вскоре его отец попросил определить сына в службу. В июне 1742 года Логина записали в Семеновский полк, где служил его отец. Но уже 20 июля Иван Каин задержал Логина у Москворецкого моста в бильярдной вместе с мошенником Василием Терновским[380].

Таким образом, гарнизонная школа у Варварских ворот скорее являлась для ее воспитанников школой преступного поведения. Часто они, совершавшие сложные по технике карманные кражи, не могли подписаться под протоколами собственных допросов. Многие из них прямо признавались в неспособности к «наукам». Так, промышлявший на улицах Москвы карманными кражами четырнадцатилетний беглый школьник Дмитрий Злобин показал, что он из гарнизонной школы «за не понятьем наук отослан с прочими… для науки слесарного мастерства в Тулу»[381]. Низкое и нерегулярно выплачиваемое жалованье, нужда, отсутствие должного присмотра, близость соблазнов (Красной площади и торговых рядов) — всё это привело к тому, что в Московской гарнизонной школе сложилось свое преступное сообщество, в которое попал и герой этого очерка Сергей Зотов.

Записанный в гарнизонную школу, Сергей, по всей видимости, продолжал жить вместе с родственницами в Гончарах в «наемном углу». На допросе в Сыскном приказе в марте 1742 года он рассказал о своем пребывании в школе: «…словесной грамоте изучил он азбуку и начал часовник, токмо оная словесная грамота ему не дается, и он, Сергей, стал ис той школы бегать…» О том, что за несколько лет обучения Сергей так и не научился писать, свидетельствует протокол его допроса, который он не смог подписать самостоятельно (по его просьбе вместо него подписался писчик Сыскного приказа Егор Медведков); на допросе Зотов прямо признался, что «писать он и грамоте не умеет».

Убегал он из школы трижды и всякий раз возвращался к бабке и тетке, поэтому его всякий раз без труда ловили и возвращали, за побег наказывая плетью, следы от которой в марте 1742 года служащие Сыскного приказа сразу заметили на его спине. Но Зотов всё равно продолжал систематически прогуливать занятия. Его спина еще не успела зажить после очередной порки, когда в феврале 1742 года он снова перестал ходить в школу. Впрочем, дома он тоже не сидел, пропадая дни напролет на улицах Москвы, а часто даже не возвращался домой ночевать. Так было и 11 февраля 1742 года, когда Сергей, видимо, впервые оказался замешан в серьезном уголовном деле и около месяца провел в Московской полицмейстерской канцелярии и Сыскном приказе.

На допросе в Сыскном приказе 4 марта 1742 года Зотов рассказал, что вечером 11 февраля он, «от помянутой бабки своей отлучась», пришел в баню «близ Яузских ворот», которую в народе называли «на Островках». На вопрос следователя о цели посещения бани он ответил: «…для огрения, понеже на нем шубы не имелось». Эта деталь представляется очень важной, поскольку она демонстрирует ту крайнюю нищету, в которой находились солдатские сироты. В бане ученик гарнизонной школы познакомился с беглым солдатом Иваном Нифонтовым, который «в разговоре наедине» позвал его пойти вместе с ним «для гуляния». Вышли они из бани «в вечеру близ часа ночи» и направились по темной улице за Яузой в поисках запоздалых прохожих. Им навстречу шел подгулявший посадский человек из Тулы Ефрем Кобылин, по каким-то своим делам приехавший в Москву. Совместными усилиями сообщники на какое-то время лишили его возможности сопротивляться, после чего Нифонтов снял с него шапку, которую надел на Сергея Зотова, его головной убор, в свою очередь, надел на себя, а свою шапку нахлобучил на находившегося без сознания пострадавшего. Затем беглый солдат стал шарить по карманам жертвы и в одном из них обнаружил кошелек с мелкими медными деньгами, которые высыпал к себе в чулок. Между тем Кобылин начал приходить в себя, и сообщники поспешили удалиться. Ограбленный неожиданно погнался за ними, призывая на помощь десятских. Возле рогатки в конце улицы преступники были задержаны и отведены на съезжий двор десятой команды, откуда наутро переданы в Московскую полицмейстерскую канцелярию.