Рут Ренделл - Призрак для Евы

• Название: Призрак для Евы
• Автор: Рут Ренделл
• Жанр: Детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58473-4

Все в квартале знают Минти Нокс как тихую незаметную особу, отличающуюся маниакальной страстью к чистоте, — вот, пожалуй, и все. Однако с тех пор как бесследно исчез ее жених Джок, соседи стали волноваться за нее. Женщина стала вести себя странно, часто разговаривая с невидимыми собеседниками. Все дело в том, что после того как Минти узнала из официального письма, что жених погиб при крушении поезда, Джок… стал являться ей в виде призрака! Минти не знала, зачем он навещает ее. Может быть, хочет отдать те две тысячи фунтов, что одолжил у нее на развитие дела? Наконец бедная женщина рассердилась настолько, что решила избавиться от привидения с помощью острого разделочного ножа. В тот момент бедняжка не задумывалась о том, что призраки бывают из плоти и крови…

---

— Я серьезно, мама. Откуда вы знаете, что он вообще существовал? Вы его когда-нибудь видели?

Соновия пристально посмотрела на нее.

— Нет, никогда. Ты знаешь, что мы не суем нос в чужую жизнь. — Вид у ее дочери был такой, словно она понятия не имела, и это стало для нее новостью. — Нет, погоди. Мы видели его машину, древний хлам. А папа слышал голос через стену. Смех. У него был очень низкий, приятный смех.

— Отлично. Только люди склонны фантазировать. А теперь Минти видит привидение, да? Ты не знаешь, она никогда не лечилась у психиатра?

— Кто? Минти?

— Нет, мама. Кот мистера Кроута. Кто еще, если не Минти?

— Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Потому что нормальные люди не ведут себя так, как она. Видит призраки, до Джока не общалась с мужчинами и всегда носит одинаковую одежду, точь-в-точь. И все ее навязчивые идеи.

— Раз уж ты об этом завела речь — то же самое я говорила отцу.

— У меня была одна такая клиентка. Ее обвинили в нападении с причинением телесного повреждения, но она говорила, что больше всего телесных повреждений нанесла самой себе — резала себя, чтобы снять напряжение. Из-за многочисленных навязчивых идей ее уволили с работы, потому что она была слишком занята, расставляя все по местам, а затем возвращаясь десять или двадцать раз, чтобы проверить, все ли в порядке, и у нее не оставалось времени на выполнение служебных обязанностей.

— Нужно быть сумасшедшим, чтобы так себя вести.

— Это ты сказала, мама, — заметила Коринна.

Тетушка говорила, что Агнес собиралась назвать ее Арабеллой. Потом ее лучшая подруга — не Тетушка, а другая, которая была замужем, — родила дочку, которую назвала Арабеллой, и поэтому Агнес выбрала имя Араминта, что почти одно и то же. Они с Джоком однажды обсуждали имена, и он сказал, что его зовут Джон, но мать называла его Джоком, потому что сама родом из Шотландии. Это все, что Минти знала о матери Джока: она шотландка и, похоже, живет где-то в Глостере.

Джок не успел купить микроавтобус или открыть собственное дело, и поэтому после его смерти все ее деньги, наверное, остались в целости и сохранности. Кому они теперь достанутся? Минти спросила Джозефин. Разумеется, не называя имен. Просто поинтересовалась, что происходит с деньгами человека, если он умрет, не оставив завещания, как Тетушка. Минти знала, что у Джока не было завещания — он сам об этом говорил, прибавляя, что им обоим следует составить завещания после свадьбы.

— Наверное, перейдут к ближайшим родственникам, — ответила Джозефин.

Они не достанутся бывшей жене Джока, потому что она бывшая. Деньги отойдут к старой миссис Льюис. Она обязана вернуть деньги Минти. Она не имеет на них права, потому что Минти дала их Джоку — не миссис Льюис, а Джоку, причем не подарила, а одолжила. Не погрешив против истины, можно сказать, что миссис Льюис украла эти деньги. Минти часто думала о матери Джока. Живет в своем красивом доме в Глостере и тратит чужие деньги на бинго, дорогие вещи, бельгийский шоколад и вишневый ликер. На эти деньги Минти хотела установить душ. Под душем тратишь меньше воды, но становишься чище. Очень удобно принимать душ два раза в день и одновременно мыть голову. Причем это был бы не шланг от крана, а настоящая душевая кабина со стеклянной дверью и облицованными плиткой стенками. Теперь у нее никогда не будет душевой кабины — или, по крайней мере, много-много лет.

Когда Джок появился снова, на стуле в кухне, Минти уже не испугалась так, как в первый раз. Наверное, потому, что он был нечетким и расплывчатым, почти прозрачным. Сквозь его грудь просвечивали зеленые перекладины стула. Минти встала прямо перед ним и спросила, почему он позволил матери взять ее деньги. Джок не ответил — он никогда не отвечал — и вскоре ушел, проделав тот же трюк с исчезновением джина в бутылке, улетучившись, словно растаявший снег.

Однако ночью Джок заговорил с ней. Или просто заговорил. Не обязательно с ней или с кем-то еще. Голос Джока пробудил ее от глубокого сна, произнеся: «Она мертва, она мертва…» Этот нежный, сладкий, шоколадный голос. Кого он имел в виду? Явно не бывшую жену — она слишком молода. Минти лежала в кровати, размышляя. После того как фонари на улице погасли, а занавески были задернуты, темнота в комнате стала непроницаемой. Минти всматривалась в темные пустые углы, надеясь увидеть призрак, но тщетно.

Наверное, Джок имел в виду мать. И ему не следовало печалиться, потому что старая миссис Льюис воссоединялась с ним, где бы он ни находился. Минти снова закрыла глаза, но заснуть долго не могла.

Глава 4

Жизненный опыт подсказывал Зилле, что мужчины не делают предложений — такое встречается только в старинных романах. Они просто говорят, что «когда-нибудь» женятся на вас или даже «берут обязательство» жениться — нечто вроде неприятной обязанности, потому что вы беременны. Они никогда не произносят слов, которые только что произнес Джимс: «Ты выйдешь за меня замуж?» Она сомневалась, следует ли воспринимать услышанное серьезно. Кроме того, имелась еще одна причина, почему он никак не мог сделать ей предложение.

— Ты действительно это сказал или мне почудилось? — спросила Зилла.

— Да, я действительно это сказал, дорогая. Позволь мне объяснить. Я хочу жениться на тебе, хочу быть с тобой до конца наших дней. Ты мне нравишься. Я думаю, мы поладим.

Зилла, которую бедность довела до того, что неделю назад она бросила курить, взяла сигарету из пачки, которую он положил на стол. Джимс поднес зажигалку.

— Но ты же гей, — сказала она.

— Совершенно верно. А еще член парламента от консервативной партии от Южного Уэссекса, и — только между нами — мне кажется, что в течение следующих шести месяцев меня ждет публичное разоблачение, если я не предприму мер.

— Ага. Понятно. Но сегодня всех рано или поздно выводят на чистую воду, и тайное становится явным. То есть я знаю, что ты пока держишься, но это всегда было лишь вопросом времени.

— Нет, неправда. Почему ты так говоришь? Я тщательно заботился о том, чтобы меня видели с женщинами. Несколько недель таскал с собой эту страшную модель, Айкон. Подумай о моем избирательном округе. Ты здесь живешь, и ты знаешь, что это такое. Они никогда не избирали никого, кроме консерваторов, причем до меня — только женатых людей. Населения с такими правыми взглядами нет во всем Соединенном Королевстве. Они ненавидят тех, кто отличается от них. На прошлой неделе в своей речи на ежегодном обеде председатель ассоциации консерваторов Северного Уэссекса сравнил тех, кого он назвал «извращенцами», с некрофилами, приверженцами зоофилии, педофилами и сатанистами. До всеобщих выборов осталось меньше года. Я не хочу лишаться своего места. Кроме того… — Джимс придал своему лицу загадочное выражение, что он всегда делал, когда вел речь о коридорах власти. — Кроме того, одна маленькая птичка напела мне, что у меня есть крошечный шанс получить пост при следующей перестановке в правительстве, если я буду держать свои маленькие лапки в чистоте.

Зилла, которая знала Джеймса Изамбарда Мэлком-Смита уже двадцать пять лет, с тех пор как ее отец и мать поселились в поместье его родителей в качестве управляющего и экономки, откинулась на спинку стула и посмотрела на него совсем другими глазами. Он, вероятно, был самым красивым мужчиной из всех, кого ей приходилось встречать. Высокий, темноволосый, похожий на кинозвезду тех времен, когда красота в Голливуде считалась обязательным условием; стройный, элегантный, слишком красивый — иногда думала она — для гетеросексуала, и слишком красивый, чтобы сидеть в Палате общин. Ее удивляло, что такие люди, как председатель ассоциации и главный организатор парламентской фракции, не раскусили его еще много лет назад. Она и сама помечтала бы о нем, но уже в шестнадцать лет убедилась, что это бесполезно.

— Что я с этого буду иметь? — спросила она. — Уж точно не секс.

— Нет, конечно. Будем называть вещи своими именами, дорогая. У нас будет, если можно так выразиться, фиктивный брак — но также и гражданский брак, хотя эта часть останется нашим маленьким секретом. А получишь ты не так уж мало — с какой стороны ни посмотри. Как тебе известно, денег у меня хватает. Не говоря уже о жалких грошах, которые я получаю от родоначальника парламентов. Плюс мой очаровательный дом в Фредингтон-Крус и шикарная квартира в районе «парламентского звонка» — кстати, не далее как на прошлой неделе ее оценили в миллион баксов. Ты получаешь мою фамилию, освобождение от домашних обязанностей, кучу красивых тряпок, машину по своему выбору, заграничные путешествия, приличную школу для детей…

— Да, Джимс, как насчет детей?

— Ты же знаешь, я люблю детей. Почему бы не полюбить и твоих? Своих у меня никогда не будет — разве что я создам семью на основе постоянных отношений с человеком моего пола и кого-нибудь усыновлю. А твои уже готовы — пара милых маленьких голубков с белокурыми кудрями и дорсетским акцентом.