Николай Пустынцев - Сквозь свинцовую вьюгу

• Название: Сквозь свинцовую вьюгу
• Автор: Николай Пустынцев
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

Герой Советского Союза Николай Петрович Пустынцев родился в 1911 году в селе Покровском, Хабаровского края, в семье фельдшера. В 1927 году окончил семилетку, учился в техникуме и в Лесотехническом институте во Владивостоке, два года находился на военной службе, а демобилизовавшись, стал работать учителем. Одновременно Николай Петрович продолжал учебу и в 1941 году окончил Воронежский педагогический институт — факультет русского языка и литературы. С августа 1942 года и до конца Великой Отечественной войны Н. П. Пустынцев находился на фронте, был рядовым бойцом-разведчиком, потом командиром отделения. Ныне Герой Советского Союза Н. П. Пустынцев проживает в Мурманске, работает учителем, много и плодотворно занимается литературным трудом. В книге «Сквозь свинцовую вьюгу» он рассказывает о героических действиях советских разведчиков на фронтах Великой Отечественной войны, делится боевым опытом, дает молодым воинам полезные советы.

---

«Виллис» комдива медленно движется между притиснувшимися друг к другу рядами солдат. Увидев нас, комдив генерал-майор Г. Н. Корчиков с улыбкой покачал головой:

— Ну что нового, разведчики? Где немец? Каковы его намерения? Не знаете? Как же воевать?

Повернувшись к сидевшему позади него начальнику штаба полковнику Степанову, толстому и добродушному человеку, комдив что-то вполголоса говорит ему. До нас долетают обрывки фраз:

— Пустить разведчиков вперед... Не можем мы двигаться вслепую... Передайте майору Рахманову... Пусть готовит группу...

Дальше пошло как в сказке. Минут через десять к нам подкатила полуторка. В кузове ее установлены два спаренных пулемета. Лейтенант Денисенко дерзко встряхнул чубом:

— Теперь с ветерком газанем! Мигом немца догоним!

В кузов машины уселось пятнадцать бойцов: одиннадцать разведчиков, два пулеметчика и два сапера. Вздымая клубы серой пыли, машина понеслась по проселку. По сторонам мелькают березовые рощицы, аккуратно сложенные пирамидами кирпичики торфа, хатки с соломенными крышами — обычный белорусский ландшафт. В ушах звенит ветер. На каждом перекрестке дороги саперы выбрасывают наружу фанерную дощечку с надписью: «Хозяйство Корчикова».

Вдали, на лысом взгорье, словно игрушечные, рассыпались хаты села Осиничи. «Как бы там на немца не напороться!» — с тревогой подумал я. Но машина не сбавляет скорости.

— Газуй, Ваня, газуй! — слышен из кабины голос лейтенанта.

Выезжаем на центральную улицу. Машину окружила толпа крестьян. К нам тянутся десятки рук. По русскому обычаю, седобородый старик преподносит бойцам на вышитом рушнике каравай хлеба и чашечку с солью. Приняв хлеб-соль, лейтенант троекратно целуется с крестьянином. Из глаз старика катятся слезы.

— Вот, дождались своих. Не чаяли и свидеться... Вчера он тикал, окаянный...

Нас наперебой приглашают белорусские крестьянки:

— Да вы, хлопцы, хоть борщу нашего отведайте. В хату загляните.

Но разве сейчас до обедов? Снова мчатся навстречу малахитовые перелески, поля, чуть тронутые желтизной, одинокие хатки, хутора.

В одной из деревень нас предупредили:

— Будьте осторожны, хлопцы. Немец только сегодня утром ушел отсюда на Кривичи.

До Кривичей всего шесть километров. Дорога гладкая, укатанная, как асфальт. Высунувшись из кабины, Денисенко показывает в сторону деревушки:

— Теперь смотреть в оба!

Машина набирает скорость. Сквозь заднее оконце кабины гляжу на спидометр: 65... 70... 75 километров. Впереди сквозь зелень садов забелели хаты. Уже хорошо можно различить на выбеленной стене какого-то барака темные контуры штабелей торфа. Между ними мелькнули одна, другая человеческие фигурки. Немцы!

Автомашина мчится с бешеной скоростью. Стрелка на спидометре перевалила за 80. Того и гляди, сорвет с головы пилотку. Справа от дороги вырос ветхий, покосившийся домишко. Окраина Кривичей. Водитель затормозил.

Выйдя из кабины, лейтенант быстро распорядился:

— Старшему сержанту Пустынцеву захватить с собой пять бойцов и прочесать восточную окраину. Старшему сержанту Рыженкову — западную. — И, неожиданно улыбнувшись, спросил: — Не подкачаем, сибирячки?!

Рассыпавшись цепью, осматриваем каждый дом, сарай, палисадник. Вот впереди двое немцев, выскочив из избы, бросились наутек к лесу. Обернувшись, один из них приложил к животу приклад автомата. Ударила короткая очередь.

— Ну, погоди, стервец! — Давыдин, присев на колено, прицелился и выстрелил вдогонку. Один фашист рухнул на землю. Другой поднял руки. Давыдин подбежал к нему и занес над головой приклад автомата. Фашист съежился, закрыл лицо руками.

— Лешка, опомнись! Лежачего не бьют! — закричал Лыков и схватил товарища за руку.

Тяжело дыша, Давыдин отер рукавом лоб:

— Эх ты, благодетель! Да их всех в распыл надо!

Наша машина в центре Кривичей.

— Тра-та-та... Тра-та-та! — бойко отстукивают пулеметы, установленные в кузове. Немцы в панике удирают. Около четырех десятков гитлеровцев захвачено в плен. Сейчас их конвоируют по проселку в тыл. Все они грязные, обносившиеся, давно не бритые. Эх и хорошим же уроком был для них Сталинград! Всюду и везде мерещатся им «котлы», окружение, дуло русского автомата. Вот и спешат поскорей унести ноги. От наших передовых частей успели они драпануть на целых 65 километров!

Над головой блеклое от зноя небо. Настоящее пекло! Но откуда этот противный ноющий звук? Я взглянул вверх и обомлел: в светлой лазури парил черный самолет. Нет, неспроста прилетел, разбойник!

Идет третий час пополудни. В небе опять пустынно и тихо. Внезапно тишина разорвалась пронзительным воем и свистом. Из-за леса на бреющем вынырнули три «мессершмитта» и, поливая деревню ливнем пуль, сделали три захода.

Забегаем в хату, прячемся где попало. С резким стуком и хрустом стальные шмели впиваются в деревянные стены, в печку. Падает на пол отбитая штукатурка.

Лыков забрался под лавку.

— Братцы! — Голос Андрея смешливый, неунывающий. — Вот попадет в тебя какая-нибудь шалопутная пуля — прямо под лавкой в боженькино царство попадешь. Спросят: где погиб славный гвардеец Лыков? Сказать стыдно: в избе, под лавкой.

После третьего захода «мессеры» улетают. С улицы прибежал запыхавшийся Давыдин:

— Лейтенанта ранило!

Во дворе, рядом с окопчиком, лежит наш командир. Лицо его сразу поблекло, осунулось, иссиня-черные прядки волос свалились на лоб.

Достали индивидуальные пакеты, сделали перевязку. Пуля угодила лейтенанту в бок. Дело серьезное. Надо немедленно везти в медсанбат.

С тревогой глядим на небо. А вдруг опять «мессеры»? Раненого положили в кузов. Приподняв голову, он зашептал:

— Начнет обстреливать — разбегайтесь. А мне уж, видно, так положено.

Выехали на дорогу. Все глаза устремлены на небо. Только бы успеть проскочить до прилета «мессеров»! Водитель жмет на всю железку.

Вот и знакомая деревушка. Дорога запетляла в молодом осиннике. Теперь уже не взять нас «мессеру»!

Давыдин склонился над раненым:

— Отвоевались, товарищ лейтенант. Пока вылечитесь — и войне конец.

Старший сержант Фома Рыженков недоверчиво покачал головой:

— Нет, Лешка, еще воевать да воевать... Вытурим немца со своей земли, потом в другие страны пойдем. Надо с корнем эту фашистскую заразу вырвать. Навсегда!

Наш спутник — миноискатель

Июль 1944 года. Пламя войны полыхает в Западной Белоруссии. Солнце меркнет от дыма пожарищ.

По Брестскому шоссе безостановочно идут колонны бойцов. Громыхают гусеницы танков, тягачей, самоходных пушек. Скорей к Бресту, к границе! Эта мысль владеет каждым из нас.

22 июля дивизия завязала бои непосредственно на подступах к городу. Эскадрильи краснозвездных «илов» сбрасывают на позиции противника сотни фугасных бомб. Город окутан бурой завесой пыли и дыма.

Крепко доставалось гитлеровцам от наших У-2, прозванных на передовой «кукурузниками». «Кукурузник» появлялся внезапно, летел низко, и, когда доносился стрекот его мотора, схожий с шумом швейной машины, одновременно сыпались и бомбы.

Однажды «кукурузник» помог нам захватить «языка». В поиск направили группу сержанта Пшеничко. Ночью разведчики проникли в хуторок, занятый немцами. Над хутором затарахтел «кукурузник» и сбросил фугаски.

С криками: «Ньюмашине!»[11] — гитлеровцы в панике стали разбегаться. Один из них, спасаясь от «кукурузника «, забежал во двор как раз того дома, где засели разведчики. Его быстро скрутили.

Все дороги, ведущие к Бресту, гитлеровцы заминировали. Мины понатыканы всюду: и на шоссейных трактах, и на узеньких тропках, петляющих среди луговой поймы, и на железнодорожных насыпях. Всюду притаилась смерть. Берегись! Сделаешь неосторожный шаг — взлетишь на воздух!

И стал нашим незаменимым спутником в разведке миноискатель. Только один сержант Пшеничко все от него отмахивался:

— Буду я с такой штуковиной возиться. Без него обойдусь.

И верно. Пшеничко, казалось, носом чуял мины. Бывало, идем проселочной дорогой, он вдруг остановится и командует:

— Стоп!

Удивляемся мы: дорога как дорога, ничего нет подозрительного. А он твердит:

— Вот тут коробочка с шоколадом спрятана, а тут мармелад зарыт.

Присмотримся — и впрямь: тут земля чуточку взрыхлена, там дерн потревожен.

В роте Пшеничко откровенно завидуют: ну и везет же сержанту. Как ни пойдут пшеничковцы в поиск, с пустыми руками не возвращаются: то «языка» приволокут, то трофей прихватят. А мне кажется, не в везении дело, в мастерстве. Прежде чем проникнуть куда-либо, Пшеничко все просмотрит, все продумает до мелочей. С «авоськой» да «небоськой» не дружит сержант. Зато и любят своего командира бойцы! И за отличное знание дела, за высокие душевные качества, за простоту и скромность. Он никого не изругает понапрасну, не назовет черным словом.