Николай Пустынцев - Сквозь свинцовую вьюгу

• Название: Сквозь свинцовую вьюгу
• Автор: Николай Пустынцев
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

Герой Советского Союза Николай Петрович Пустынцев родился в 1911 году в селе Покровском, Хабаровского края, в семье фельдшера. В 1927 году окончил семилетку, учился в техникуме и в Лесотехническом институте во Владивостоке, два года находился на военной службе, а демобилизовавшись, стал работать учителем. Одновременно Николай Петрович продолжал учебу и в 1941 году окончил Воронежский педагогический институт — факультет русского языка и литературы. С августа 1942 года и до конца Великой Отечественной войны Н. П. Пустынцев находился на фронте, был рядовым бойцом-разведчиком, потом командиром отделения. Ныне Герой Советского Союза Н. П. Пустынцев проживает в Мурманске, работает учителем, много и плодотворно занимается литературным трудом. В книге «Сквозь свинцовую вьюгу» он рассказывает о героических действиях советских разведчиков на фронтах Великой Отечественной войны, делится боевым опытом, дает молодым воинам полезные советы.

---

Под вечер, вернувшись из штадива, лейтенант приказал старшине Копотову готовить роту к ночному переходу. Дивизию перебрасывали на правый фланг нашей 3-й танковой армии, в район селения Перестряж, Калужской области. В этот день все выходы на задания были отменены.

Когда стемнело, солдаты, разобравшись в колонну по четыре, вышли на проселочную дорогу.

Я с грустью смотрел на оставляемый бивуак. За две с лишним недели боевой жизни мы привыкли к нему — к своим траншеям, к притоптанным брустверам. Однако, как я успел заметить, многие из солдат отнеслись к переходу равнодушно, иные даже радовались ему. Рослый Давыдин, ставший от надетой шинели еще более массивным, крупным, глядя на меня, сказал:

— А чего жалеть, паря?.. За всю войну столько стоянок сменишь, что и не сочтешь.

Погода ухудшилась. Мелкий, надоедливый дождь превратился в ливень. Дорожная пыль замесилась в липкую грязь. Идти стало трудно. Особенно доставалось нашим обессилевшим лошадкам. Они еле тянули тяжело груженные телеги, часто останавливались. Подоткнув полы шинели за поясной ремень, мы чуть ли не перед каждым подъемом дороги, взявшись за постромки, помогали своим четвероногим друзьям, выкрикивая традиционное; «Раз-два, взяли!.. Раз-два, взяли!..»

Некоторые из бойцов, поскользнувшись, падали в дорожные лужи, беззлобно чертыхались, честили недобрым словом и мокропогодицу и Гитлера.

Поднялись на изволок, пошли открытой степью. Справа угадывалась недальняя передовая. В серой сетке дождя временами загорались радужные, расплывчатые огни немецких ракет. Они чуточку, всего на полчетверти, поднимались от ломаной кромки горизонта.

— Никуда от этих проклятущих ракет не уйдешь, — зло выругался Воронцов. — На передовой всю ночь мельтешат и здесь тоже.

Утром рота достигла опушки соснового бора.

— Здесь, — сказал лейтенант.

* * *

Позавчера к нам в роту вернулся из медсанбата Файзуллин. Больше двух недель он пролежал на лазаретной койке, отдохнул, посвежел. И нам чистосердечно признался:

— Надоело лежать. Делать ничего не надо. Кушай только. Дохтуру все говорил: лечи рука быстрей, разведка ходи надо. «Языка» тащи.

В роте его ждала радость: старший политрук Солдатенков вручил ему автомат Бархотенко:

— Бей из ППШ фашистов без промаху!

На счастливом лице парня была, однако, заметна растерянность:

— А куда же винтовку?

— Винтовку старшине отдай, — усмехнулся политрук.

В дивизии недовольны действиями разведчиков. Вчера я слышал, как лейтенант распекал старшего группы сержанта Зобулина:

— Ну какие из вас «глаза и уши»? Что вы наблюдаете? Что? За своим передним краем смотрите?

— Но мы же обнаружили минометную батарею, — оправдывался сержант.

— Минометную батарею? Но ведь о ней давно известно. Автоматчиков немецких испугались. В блиндаже отсиживаетесь!

Сегодня наблюдать за противником направили нашу пятерку: Давыдина, Файзуллина, Кезина, Хворостухина и меня. Хворостухин идет вместо Ягодкина.

Не нравится мне этот Хворостухин. Высокомерен он. Чувствуется, что в его словах много фальши, неискренности. Сегодня, например, перед выходом на задание он, выждав, пока соберется побольше солдат, сказал:

— В наблюдении не уроним чести бойца-разведчика. Смерть мы презираем.

Кто-то из бойцов хихикнул:

— Ну и балабон же ты, Хворостухин.

Старший группы Давыдин брал его с опаской.

— Язык у него что помело. Какой будет на задании — не знаю.

...Линия немецкой обороны проходит за скошенным ржаным полем, на скате высотки. Разведгруппе приказано наблюдать с переднего края стрелкового полка. На поле раскиданы неубранные суслоны ржи.

Очень важно в нашей работе найти удобный наблюдательный пункт. Давыдин, захватив с собой Кезина и Хворостухина, уползает вправо, к дальнему кустарнику. Мне с Файзуллиным приказал оборудовать НП здесь, на высотке, среди поля. Мы осторожно роем окопчик, обкладываем его снопами ржи. С высотки хорошо просматривается немецкая оборона. Вражеские траншеи отрыты тоже на поле, и брустверы тщательно замаскированы снопами. Издали казалось, что окопы и траншеи безлюдны.

Я поднимаю перископ и приступаю к наблюдению. Но не тут-то было: немцы тоже выставили наблюдателей. Нас обнаружил фашистский автоматчик.

— И работу нам сорвет, и перископ доконает, вражина, — с досадой говорю я Файзуллину.

Тот молчит и вдруг хлопает себя по лбу:

— Автоматчика стрелять надо! Из ППШ.

План уничтожения вражеского автоматчика у Фазуллина весьма прост: засечь по вспышкам выстрелов, где притаился фашист, незаметно подползти и взять на мушку. Чтобы установить, откуда стреляет немец, применяю хитрость: к черенку лопаты привязываю карманное зеркальце и поднимаю его вверх. Над головой снова начинают дзенькать пули. Одна из них попадает в зеркальце. Оно разлетается на мелкие осколки. Вдали, за крайним суслоном ржи, взметнулось едва заметное облачко дыма. Так вот он где, гитлеровец! Однако бьет метко. Ну что ж, потягаемся — кто кого.

Смерть на фронте ходит в образе вражеского солдата. Надо научиться воевать лучше его, быть умнее, опытнее, хитрее, и тогда враги будут бояться смерти, а не мы.

Выбравшись из окопчика, Файзуллин пополз влево. Томительно текут секунды. Все дальше и дальше уползает от меня Абдулл. Вот он пересек высотку и скрылся за суслонами. Я стараюсь отвлечь внимание немецкого автоматчика. Выставляю над головой лопату, а затем несколько раз не торопясь попеременно то опускаю, то поднимаю ее. Отполированная поверхность вспыхивает на солнце режущим глаза блеском. «Вж-вж!» — проносится над ухом.

И вдруг короткая автоматная очередь. Сомнений нет: это Файзуллин расправился с гитлеровцем. Он подползает к окопчику усталый, запыленный, лоб покрыт бисеринками пота, а глаза сияют.

— Автоматчик капут! Самую голову попал.

Так и хочется обнять и расцеловать парня. Молодчина!

Прильнув к окуляру, замечаю свежую насыпь окопных брустверов. Она проходит чуть левее ржаных суслонов. Окопы были отрыты, видимо, этой ночью. Глаз отчетливо различает влажные, лоснящиеся на солнце комья земли.

Я рассказал о своих предположениях Файзуллину и передал ему перископ. Он внимательно вгляделся и решительным тоном сказал:

— Немец боевое охранение делал. Хитрый, супостат. Ночью окоп рыл.

В полдень к нам приползли Давыдин с Кезиным и Хворостухиным. Вид у ребят хмурый, утомленный.

— Шабаш, паря! — усмехнулся Давыдин. — Поползаешь по этой кострике, самого волка слопаешь.

Он жадно втянул в себя махорочный дым оставленной Файзуллиным самокрутки и сказал:

— Айда, братва, на батальонный КП. Там и перекусим.

Командный пункт стрелкового батальона разместился на месте сожженной деревушки Ожигово. На косогоре торчат печные трубы, бурно разросся чертополох. Солдаты построили здесь добротные землянки.

Находим какой-то погреб, чудом уцелевший при бомбежке, оборудуем импровизированный стол: на порожнюю кадку кладем дубовую дверь. Предприимчивый Леша Давыдин отыскал гильзу противотанкового ружья, приладил фитиль, заправил гильзу ружейным маслом — и лампа готова. Кезин чиркнул спичкой, поднес ее к фитилю. Вначале несмело, потом все более оживляясь, затрепетал язычок пламени.

Файзуллин куда-то исчезает. Вскоре он возвращается с котелком, доверху наполненным жирным свежим мясом. Мы недоуменно переглядываемся.

— Где ты свеженины раздобыл?

— А тут в одном подвале нашел. Мясо — первый сорт, — нимало не смутясь, отвечает Файзуллин.

Достать дров и разжечь печурку — дело одной минуты. Кезин сходил вниз, к речке Вытебеть, и принес оттуда полный котелок воды. В погребе разнесся аппетитный запах мяса.

За повара у нас Файзуллин. Помешивая алюминиевой ложкой в котелке, он чему-то таинственно улыбается. Наконец свеженина готова. Рассаживаемся вокруг дымящегося котелка. Мясо кажется необыкновенно вкусным. Давно не едали такого. Надоели пшенные концентраты, супы-пюре, тушенка. За несколько минут опорожнили весь котелок.

Облизывая ложку, Давыдин мечтательно говорит:

— Вот это говядина. Первый сорт, паря! Не послать ли еще?

Файзуллин добродушно усмехается:

— Мяса сколько хочешь. Возле речки, в кустах, молодая кобылка лежит. Осколок летел, бок вырвал. Мяса много...

Давыдин начинает ругаться.

В наблюдении нам предстоит провести еще целую ночь. Надо засечь новые немецкие батареи. До наступления темноты остается еще часа три. Что бы сейчас приготовить на ужин? О концентратах никто не вспоминает.

— Опять бы кобылятины отведать, — вслух мечтает Кезин. — Да из такого мяса лучшие ресторанные блюда можно готовить. Рагу, бифштексы, шницели...

— Бери, «академик», котелок. Принесем твоего бифштекса, — по-хозяйски распоряжается Файзуллин.