Леон Дегрелль - Эсэсовский легион Гитлера. Откровения с петлей на шее

• Название: Эсэсовский легион Гитлера. Откровения с петлей на шее
• Автор: Леон Дегрелль
• Издательство: Яуза-пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9955-0366-8

За годы Второй Мировой автор этих мемуаров сделал феноменальную карьеру — от рядового добровольца до штандартенфюрера, командира 28.S5-Freiwilligen-Panzergrenadier-Division «Wallonien» (28-й добровольческой дивизии СС «Валлония»). Награждая его Рыцарским крестом с дубовыми листьями, Гитлер заявил: «Если бы у меня был сын, я хотел бы, чтобы он походил на Вас!». А в родной Бельгии военного преступника Дегрелля приговорили к повешению, и до конца жизни он скрывался в Испании под чужой фамилией.

Эта книга, прослеживающая боевой путь бельгийских добровольцев фюрера от создания Валлонского легиона в августе 1941 года до его преобразования в штурмовую бригаду СС «Валлония», — лучшее противоядие от фашизма. Эти мемуары полезно почитать для прочищения мозгов всем доморощенным нацистам, верящим сказкам «о добром Гитлере», который-де пришел освободить Русь от «жыдов и комиссаров». В отличие от простых солдат Вермахта, поражавшихся несоответствию «арийской внешности» русского народа геббельсовской лжи о «недочеловеках», фанатичный гитлеровец Дегрелль видит на Восточном фронте только «азиатские орды» — одних лишь «татар», «киргизов» и «монголов»(!), — еще раз доказывая, что для европейских фашистов русской нации не существует вовсе!

---

В начале 1942 года кризис достиг своего пика. Русские находились уже в нескольких километрах от Днепра. Немецкое контрнаступление должно было развиваться исключительно энергично. Так и произошло.

Верховное командование подтягивало войска к месту наступления, используя все виды транспорта.

Однако в феврале в его распоряжении было не слишком много дорог.

Вот так и получилось, что 3 февраля мы отправились в бой в нескольких вагонах, которые тащили снегоочистители. Снег был настолько глубоким, что затруднял наше движение. Но железнодорожная линия не была взорвана. Мы продолжали гнаться за противником наравне с повозками, которые тащили лошади!

***

В качестве пайка нам выдали большие круглые буханки, которые мы старались привязать, как получится, к ранцам или пристроить на груди. Нам приходилось тащить на себе вообще все на свете, включая оружие и боеприпасы. Никаких лошадей и повозок нам не выделили. Поэтому на нас навьючили больше, чем может нести человек. Например, пулеметчики вроде меня волокли более 40 килограммов, из которых 30 приходились на пулемет и коробки с лентами.

После того как снегоочистители двинулись в путь, мы проползли 20 километров за 14 часов. Вагоны, конечно, не имели никакого отопления. Пол был твердым и холодным, как камень. Холод все больше усиливался, утром было уже 42 градуса ниже нуля. Сорок два градуса! Чтобы не замерзнуть насмерть, мы были вынуждены постоянно бегать по вагону друг за другом.

Мы почти падали от изнеможения после этого безумного танца в течение нескольких часов, однако от этих плясок зависела наша жизнь. Один из наших товарищей все-таки свалился от усталости. Он улегся в углу. Полагая, что он спит, мы потрясли его, однако он замерз. На остановке мы сумели собрать немного снега. Мы растирали его с головы до ног в течение 50 минут. Затем он вернулся к жизни, испустив протяжный стон, как корова, которую ведут на бойню. После этого он провалялся в госпитале целых полтора года и вышел оттуда, потеряв ноги.

Паровоз отбрасывал в сторону массу снега высотой более двух метров. Наконец он остановился перед стеной льда, уже совершенно непроходимой. Кроме того, большевики находились на расстоянии всего 3 километров.

Мы выпрыгнули из вагонов, полагая, что все мы отправляемся на смерть. Метель била в лицо и пыталась свалить с ног. Офицеры и солдаты попадали в снег.

Лица нескольких человек выглядели просто отвратительно: распухшие, покрасневшие, глаза налились кровью. Я не мог хлопать себя по щекам, которые постоянно мерзли, так как мои руки были заняты пулеметом, патронными лентами, коробками с патронами. Другие пострадали от обморожения ног, которые потом превратились в черные палки. Кто-то отморозил себе уши, напоминавшие сейчас большие абрикосы, из которых сочился оранжевый гной.

Самыми несчастными из наших товарищей оказались те, кто отморозил себе половые органы. Они испытывали невыносимые страдания. Эти люди путешествовали из госпиталя в госпиталь до конца войны, но напрасно. Отмороженная плоть, чудовищно раздувшаяся, горела как в огне весь день.

Деревня, которую следовало занять, находилась прямо перед нами. Она носила имя знаменитой берлинской еврейки, занимавшейся политикой, — Розы Люксембург. Русские, наверное, замерзли ничуть не меньше нас, потому что отдали эту территорию, даже не попытавшись отстоять ее. Мы потеряли только одного человека, нашего самого молодого добровольца, 16-летнего паренька, который получил в грудь случайную пулеметную очередь. В 17.00 мы заняли первые избы, а тем временем огромное багровое солнце склонялось к западу и постепенно скрылось за горизонтом, затянутым снежными вихрями.

* * *

Нам необходимо было устроиться как можно лучше.

Моя группа заняла две избы, которые фактически были просто хижинами. В одной из них жили две женщины и семь детей. Ребята испражнялись на землю прямо посреди комнаты. Матери аккуратно отгребали дерьмо к стенам, а затем доставали из печи пригоршни подсолнечных семечек и снова принимались жевать.

Вторую половину ночи мы провели в степи на наблюдательных постах. Повторное наступление русских было более чем вероятно. Как нам реагировать? Мой пулемет при температуре 40 градусов ниже нуля намертво заклинило. У нас не было никаких способов заставить наше оружие работать. Единственное, на что мы могли рассчитывать, — это отбиться в рукопашной с помощью ножей и гранат.

В 06.00 занялся мутный рассвет, медленно растекающийся по небу: золотой, пурпурный, красный с мягкими переливами, окаймленный чистым серебром. Пока я смотрел на небо восторженным взглядом, видя захватывающую дух картину, внезапно над степью заиграли фиолетовые фестоны северного сияния. От восторга я даже забыл о своих страданиях. Самое главное — это красота, и неважно какой ценой. Над собой я видел самые прекрасные цвета на свете. Однажды я видел небо в Афинах, мои эмоции, моя радость были даже больше, так как я видел роскошь и чистоту русского неба. Мой нос замерз. Мои щеки замерзли. Мой пулемет замерз. Но мои чувства прямо-таки горели. Видя этот многоцветный рассвет в деревушке Роза Люксембург, я был счастливее, чем Апкивиад, увидевший темное море с высоты холма Акрополя.

Через два дня новый бросок на восток.

Холод немного ослаб, но красноватый гной сочился из трещин на наших лицах, которые были изъедены морозом.

Войска шли между двумя холмами, расположенными на большом расстоянии один от другого, развернувшись в стиле старинных армий, вроде как при Людовике XV. Впереди нас танки прорвали позиции русских. Продвижение происходило спокойно.

Мы сделали остановку в деревне, такой же грязной, как и все остальные, но населенной племенем цыган. Женщины сидели в избах на печи, скрестив ноги на турецкий манер, и курили трубки. Они имели иссиня-черные волосы и носили рваные платья.

На следующий день мы прибыли в город Благодать, где только что завершился яростный бой авангардов. Буквально перед нами грузовик с боеприпасами получил прямое попадание снаряда. Теперь там лежало обезглавленное обнаженное тело. На месте шеи красовалась огромная почерневшая рваная рана. Бедра тоже обгорели, из рваных ран торчали белые кости.

Я осмотрелся вокруг, пытаясь найти пропавшую голову. Внезапно я увидел человеческое лицо, приклеенное к металлической пластине, чудовищную, невероятную маску. Взрывом у человека содрало кожу с головы — скальп и лицо. Ужасный холод немедленно заморозил ужасную маску, сохранив форму и цвета. Мертвые голубые глаза продолжали смотреть перед собой. Клочья окровавленных волос мотались на ветру. Все это выглядело настолько реально, что я едва не закричал от ужаса.

Немцы, ведя плотный огонь из пулеметов, сумели ворваться в деревню. Русские ожесточенно отбивались, проводя контратаки с трех сторон сразу. Какие-то казаки бросались на нас, одетые в великолепные синие мундиры, размахивая кривыми саблями. Они неслись галопом, гордо сидя верхом на своих юрких лошадках. Всех их безжалостно перебили. Лошади падали мертвыми, подламывая передние ноги, а всадники кувырком катились по снегу в разные стороны, либо они так и оставались мертвыми в седлах, застывая, словно камень. Смерть объединяла и лошадь и всадника.

Сибирская пехота бросилась в атаку столь же наивно, как и казаки. Они бежали вниз по двум холмам, а потом через поле, но никто из них не сумел подойти ближе чем на 30 метров к нашим избам. Тела нескольких сотен сибиряков лежали по всему полю. Все они были великолепно оснащены, одеты в толстое фланелевое белье американского производства под тонкими мундирами, а поверх них толстые хлопковые куртки, шинели и белые халаты.

По крайней мере к борьбе с холодом они были хорошо подготовлены.

Почти все они были азиатами, с волосами жесткими, словно щетка из щетины дикой свиньи. Холод сохранял их такими, какими они упали. У одного из них глаз выскочил из орбиты после того, как пуля попала ему прямо в лоб. Глаз моментально застыл. Он торчал вперед, словно палец из-под брови, напоминая ужасный оптический прибор. Глаз смотрел на нас так выразительно, словно монгол все еще был жив. Ведь глаза мертвых при температуре 40 градусов ниже нуля сохраняют прежнюю зоркость.

***

Деревня была в ужасающем состоянии. Мы провели всю ночь среди молодых животных, которые избежали бойни. В наших комнатах среди маленьких телят и нескольких цыплят находился десяток вежливых голубей, которые нежно ворковали, безразличные к страданиям людей.

А когда мы проснулись, нас ожидал новый сюрприз: оттепель! Сильная оттепель! Вся земля в деревне была покрыта слоем воды толщиной 20 сантиметров.

Пехотинцы сражались в любую погоду. И теперь мы шли на врага среди трупов, которые плавали по дорогам, как диковинные лодки.