Георгий Адамович - Эмигранты. Поэзия русского зарубежья

• Название: Эмигранты. Поэзия русского зарубежья
• Автор: Георгий Адамович
• Издательство: Феникс
• Жанр: Поэзия
• Год: 2004
• ISBN: 5-222- 03622-7

Русскую поэзию нельзя представить без Музы изгнания. При формировании сборника использован антологический принцип.

---

Стихи о Харбине

1

Под асфальт, сухой и гладкий,
Наледь наших лет, —
Изыскательной палатки
Канул давний след…

Флаг Российский. Коновязи.
Говор казаков.
Нет с былым и робкой связи —
Русский рок таков.

Инженер. Расстегнут ворот.
Фляга. Карабин.
— Здесь построим русский город.
Назовем — Харбин.

Без тропы и без дороги
Шел, работе рад.
Ковылял за ним трехногий
Нивелир-снаряд.

Перед днем Российской встряски,
Через двести лет,
Не Петровской ли закваски
Запоздалый след?

Не державное ли слово
Сквозь века: приказ.
Новый город зачат снова,
Но в последний раз.

2

Как чума, тревога бродит, —
Гул лихих годин…
Рок черту свою проводит
Близ тебя, Харбин.

Взрывы дальние, глухие,
Алый взлет огня, —
Вот и нет тебя, Россия,
Государыня!

Мало воздуха и света,
Думаем, молчим.
На осколке мы планеты
В будущее мчим!

Скоро ль кануть иль не скоро,
Сумрак наш рассей…
Про запас Ты, видно, город
Выстроила сей.

Сколько ждать десятилетий,
Что кому беречь?
Позабудут скоро дети
Отческую речь.

3

Милый город, строг и строен,
Будет день такой,
Что не вспомнят, что построен
Русской ты рукой.

Пусть удел подобный горек, —
Не опустим глаз:
Вспомяни, старик-историк,
Вспомяни о нас.

Ты забытое отыщешь,
Впишешь в скорбный лист,
Да на русское кладбище
Забежит турист.

Он возьмет с собой словарик
Надписи читать…
Так погаснет наш фонарик,
У томясь мерцать!

«Ночью думал о том, об этом…»

1

Ночью думал о том, об этом,
По бумаге пером шурша,
И каким-то болотным светом
Тускло вспыхивала душа.

От табачного дыма горек
Вкус во рту. И душа мертва.
За окном же весенний дворик
И над двориком — синева.

Зыбь на лужах подобна крупам
Бриллиантовым — глаз рябит.
И задорно над сердцем глупым
Издеваются воробьи.

2

Печью истопленной воздух согрет.
Пепел бесчисленных сигарет.
Лампа настольная. Свет ее рыж
Рукопись чья-то с пометкой: «Париж».

Лечь бы! Чтоб рядом, кругло, горячо,
Женское белое грело плечо,
Чтобы отрада живого тепла
В эти ладони остывшие шла.

Связанный с тысячью дальних сердец,
Да почему ж я один, наконец?
Участь избранника? Участь глупца?..
Утро в окне, как лицо мертвеца.

Ночью

Я сегодня молодость оплакал,
Спутнику ночному говоря:
«Если и становится на якорь
Юность, так непрочны якоря.

У нее: не брать с собой посуду
И детей, завернутых в ватин…
Молодость уходит отовсюду,
Ничего с собой не захватив.

Верности насиженному месту,
Жалости к нажитому добру —
Нет у юных. Глупую невесту
Позабудут и слезу утрут

По утру. И выглянут в окошко.
Станция. Решительный гудок.
Хобот водокачки. Будка. Кошка.
И сигнал прощания — платок.

Не тебе! Тебя никто не кличет.
Слез тебе вослед еще не льют:
Молодость уходит за добычей,
Покидая родину свою!..»

Спутник слушал, возражать готовый.
Рассветало. Колокол заныл.
И китайский ветер непутевый
По пустому городу бродил.

Высокому окну

Этой ночью, ветреной и влажной,
     Грозен, как Олимп,
Улыбнулся дом многоэтажный
     Мне окном твоим.

Золотистый четырехугольник
     В переплете рам,—
Сколько мыслей вызвал ты невольных,
     Сколько тронул ран!

И, прошедший годы отрицанья,
     Все узлы рубя,—
Погашу ли робкое сиянье,
     Зачеркну ль тебя?

О стихи, привычное витийство,
     Скользкая стезя,
Если рифма мне самоубийство,
     Отойти нельзя!

Ибо если клятвенность нарушу
     Этому окну, —
Зачеркну любовь мою и душу
     Тоже зачеркну.

И всегда надменный и отважный,
     Робок я и хром
Перед домом тем многоэтажным,
     Пред твоим окном.

Орбита

Ты, молчаливый, изведал много,
Ты, недоверчивый, был умен,
С лучшими мира ты видел Бога,
С самыми страшными был клеймен.

Знающий, — самое лучшее смерть лишь,
Что ж не прикажешь себе: — Ложись!
Окнам безлюдным позорно вертишь
Злую шарманку, чье имя — жизнь.

Пыльны цветы на кустах акаций.
Смят одуванчик под теркой ног…
Твой дьяволенок посажен на цепь, —
Вырасти в дьявола он не смог.

Что же, убей его, выйдя к Богу,
Выбери схиму из чугуна,
Мерно проламывая дорогу,
Как спотыкающаяся луна.

Будешь светить ты неярким светом,
Где-то воруя голубизну,
И завершишь небольшим поэтом
Закономерную кривизну.

Родина

От ветра в ивах было шатко.
Река свивалась в два узла.
И к ней мужицкая лошадка
Возок забрызганный везла.

А за рекой, за ней, в покосах,
Где степь дымила свой пустырь,
Вставал в лучах еще раскосых
Зарозовевший монастырь.

И ныло отдаленным гулом
Почти у самого чела,
Как бы над кучером сутулым
Вилась усталая пчела.

И это утро, обрастая
Тоской, острей которой нет, —
Я снова вижу из Китая
Почти через двенадцать лет.

1932

Разведчики

Всеволоду Иванову

На чердаке, где перья и помет,
Где в щели блики щурились и гасли,
Поставили треногий пулемет
В царапинах и синеватом масле.

Через окно, куда дымился шлях,
Проверили по всаднику наводку
И стали пить из голубых баклаг
Согретую и взболтанную водку.

Потом… Икающе захлебывалась речь
Уродца на треноге в слуховуше…
Уже никто не мог себя сберечь,
И лишь во рту все становилось суше…

И рухнули, обрушившись в огонь,
Который вдруг развеял ветер рыжий.
Как голубь, взвил оторванный погон
И обогнал, крутясь, обломки крыши.

…Но двигались лесами корпуса
Вдоль пепелищ, по выжженному следу,
И облака раздули паруса,
Неся вперед тяжелую победу.

1928

Воля

Загибает гребень у волны,
Обнажает винт до половины,
И свистящей скорости полны
Ветра загремевшего лавины.

Но котлы, накаливая бег,
Ускоряют мерный натиск поршней,
И моряк, спокойный человек,
Зорко щурится из-под пригоршни.

Если ветер лодку оторвал,
Если вал обрушился и вздыбил, —
Опускает руку на штурвал
Воля, рассекающая гибель.

Николай Авдеевич Оцуп