Полина Федорова - Полина Федорова

• Название: Полина Федорова
• Автор: Полина Федорова
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8189-1183-0

Вряд ли можно найти в свете двух столь противоположных по характеру людей.

Великосветский повеса Константин Вронский, красавец и острослов, избалованный вниманием и благосклонностью женщин, похититель дамских сердец.

И Александра Каховская, независимая и дерзкая, прослывшая в обществе неисправимой чудачкой. После смерти мужа она решила распрощаться с плотскими утехами навсегда.

Что могло соединить этих людей?

Только взаимная страсть…

---

Ну кому расскажешь такое, чтобы поняли?

Каховская обвела взглядом гостей, занятых пустыми разговорами и перевела взгляд на Аникееву. Актриса смотрела на нее завороженно и, казалось, в ее глазах тоже, как тогда в полете у Жака Гарнерена, отражаются огненные отблески молний. Небольшого роста, смуглая, черноглазая и черноволосая, она сверкала глазами и чем-то напоминала лукавого бесенка. «А ведь эта молоденькая девушка, — подумала Александра Федоровна, — пожалуй, единственная, могла бы меня понять…»

— …потом нас понесло в сторону Финского залива, но скоро ветер переменился, и Гарнерену удалось заставить шар опуститься на землю. Так закончился мой полет, — завершила Каховская свое короткое повествование.

Когда начался разъезд гостей Александра Федоровна, прощаясь с Настей, сказала:

— Мне кажется, мы можем подружиться…

— Я польщена, мадам, — чуть смутилась Настя.

— Ежели это так, то официальность нам ни к чему. Можете звать меня Александрин. Вы согласны?

Аникеева даже сразу не нашлась, что ответить. Быть в подругах у такой знатной дамы — разве нужно об этом спрашивать?

— Понятно, — констатировала Каховская. — Значит, будем дружить.

— С радостью, — просияла Настя.

— Так что, если кто будет обижать, обращайтесь сразу ко мне, хорошо? — сказала Александра Федоровна.

— Хорошо, — ответила актриса. — Но меня трудно обидеть.

Каховская снова пристально посмотрела на Настю. Да, такую и правда не просто обидеть. Очевидно, досталось «сестренке» в этой жизни. Впрочем, как и ей самой. И одиноки они обе, как указующий перст. Так что дружба, похоже, нужна им обеим…

2

Тогда, на рауте, Каховскую спрашивали о многом. Но никто не поинтересовался, было ли ей страшно самой, когда она попала в грозу, поднявшись на монгольфьере в небо на высоту выше птичьего полета. Ибо знали: сей особе с коротко подстриженными, на мужской манер, волосами, с громким голосом, уверенными манерами и широко раскрытыми, немного близорукими глазами страшно не было…

Александра выросла в большой семье. У ее отца, потомка гонца Ивана Грозного, бывшего правителем трех наместничеств: Казанского, Вятского и Тобольского, сенатора, тайного советника и, богатейшего российского помещика Федора Федоровича Желтухина, было семь человек детей: четыре сына и три дочери. Все четверо сыновей пошли по военной линии, а двое старших — Петр и Сергей уже имели штаб-офицерские чины.

Поскольку дочери были невестами завидными и наипервейшими, то в девицах не засиделись и вскоре, как только сие стало возможным, были разобраны в жены состоятельными волжскими помещиками. Одна из дочерей вышла за Доливо-Добровольского, другая — за Колтовского, третья же, Александра, — за Каховского. Последнее замужество оказалось крайне неудачным, привело к громкой ссоре и разъезду супругов, а затем и скорой смерти бравого полковника.

Несомненно, подобные браки были далеко не в правилах хорошего тона, и будь на месте Александры Федоровны какая иная девица, то она сгорела бы от стыда и ни за что на свете не согласилась бы оставаться на виду, предпочтя провести остаток жизни в домашнем затворе. Однако Каховская своего положения не стыдилась, полагая, что каждый кузнец своей судьбы, по углам не пряталась, а посему разговоры о ней понемногу стихли, а затем и вовсе сошли на «нет».

Вообще, природа, верно, ошиблась, создав Каховскую женщиной. Ее близкие знакомые не раз слышали от нее самой, вполне искреннее восклицание:

— Ах, отчего я не мужчина!

И правда, она была наделена всеми качествами и свойствами мужчины: смела и отважна до безрассудства, а чувства страха, похоже, и вовсе не знала. Родись она мужчиной, то, несомненно, пошла бы, как и братья, по военной линии, и к сему времени имела бы чин не менее подполковника. Она великолепно стреляла из пистолета, а верхом ездила не хуже любого мужчины. Она приходила в неописуемый восторг, когда лошади вдруг начинали нести, однако ни разу в жизни не поплатилась за свою отвагу хотя бы легким ушибом.

Как-то раз она поехала в деревню к своему младшему брату, вышедшему в отставку. Лошади вдруг понесли ее коляску прямо к крутому оврагу. Кучер, как ни бился, не мог их удержать, и все могло кончиться весьма плачевно. Однако, доскакав до обрыва, лошади вдруг круто повернули в сторону и остановились. На кучере не было лица, лакеи и вовсе едва живы от страха, а вот Александра Федоровна смеялась и буквально сияла от восторга. Так что спрашивать сию особу, испытывала ли она страх, поднявшись на монгольфьере в небо, да еще и попав при этом в грозу, было совершенно излишним.

Проживая в основном в Москве, Каховская, время от времени, посещала и Казань. Поначалу она останавливалась в фамильном гнезде, на Воскресенской, а затем выстроила себе особняк в самом начале дворянской Грузинской улицы близ одноименной церкви. Ее дом почти всегда был полон гостей, в том числе и поклонников, пытающихся время от времени ухаживать за хозяйкой, однако со всеми из них она вела себя ровно, без нарочитой нежности и кокетливых манер, но и синего чулка из себя не строила. Кто ей приходился не по нраву, чувствовал это весьма скоро и сам удалялся из гостеприимного дома, тех же, кто нравился, она привечала, вводила в круг друзей, но не более того. Словом, она была непринужденна и естественна, что весьма нравилось мужчинам, и недоступна, что оным нравилось меньше. Но ее это нисколько не волновало, хотя мужскую компанию она всегда предпочитала женской.

Как-то раз, уже зимой в одну из сред, а представления в театре Есипова давались покуда только по средам и воскресениям, Александра Федоровна пришла в театр и заняла место в креслах партера. Давали «Росслава» Княжнина.

— Тиранка слабых душ, любовь — раба героя, — заявляет в финале пьесы главный герой своей возлюбленной, оказавшись перед роковым выбором: любовь или честь, и гордо отворачивается от любимой, гремя оковами.

Настя играла главную героиню Зафиру. Как ей удалось внушить залу, что любовь вовсе не тиранка человеческих душ, а их благо, и что сие чувство либо есть главное в жизни и ее смысл, либо это вовсе не любовь — осталось для Каховской загадкой. Похоже, такого не было и у Княжнина, и Настя самостоятельно привнесла тонкое свое понимание любви, что, несомненно, делало ей честь как актрисе. Публика дважды вызывала ее на «бис», и сцена была закидана портмоне и букетами цветов, предназначенных именно ей.

— Вы, действительно, талантливая актриса, — задумчиво сказала ей Александра Федоровна после спектакля. — Не все, конечно, ровно, и до Синявской еще далеко, вот ежели бы вам еще получиться…

В тот же день Каховская имела на предмет дальнейшей судьбы Насти разговор с Есиповым, давним своим приятелем и другом детства, к тому же служившем когда-то вместе с ее братьями в Измайловском полку в то время, когда она проживала в Петербурге со своим вздорным супругом. Проникнувшись к сестричке симпатией и решив стать ее патронессой, она без всяких обиняков попросила Павла Петровича дать ей вольную.

— С какой это стати? — опешил Есипов.

— С такой, чтобы она могла поехать в Москву или Петербург учиться, а потом блистать на императорской сцене, — заявила ему Александра Федоровна.

— Она мне самому нужна, — не очень вежливо ответил Есипов, что, впрочем, наблюдалось как в обращении его с Каховской, так и в обращении Александры Федоровны с ним.

— Эгоист, — выпалила она, что было вполне в ее характере.

— Без нее у меня упадут сборы, — парировал Павел Петрович.

— Но она же должна учиться, — резко заметила ему Каховская. — Со временем она может стать выдающейся, великой актрисой. А в вашем провинциальном театре она уже достигла своего потолка. Пока — да, но публика ходит на нее. Через несколько лет она надоест публике, и сборы у вас все равно упадут.

— Вот тогда я и отпущу ее.

— Ну давай я выкуплю ее. Нехорошо, конечно, торговаться, ведь она мне подруга… Сколько вы за нее хотите?

— Нисколько.

— Двести рублей.

— Нет.

— Триста.

— Я же сказал: нет.

— Ну чего вы уперлись? Смотрите, и на вас управа найдется, — с угрозой произнесла Каховская.

— Все равно не продам, — отрезал Есипов. — И вольную не дам.

— Это ваше последнее слово? — нахмурила брови Александра Федоровна.

— Последнее, — буркнул Павел Петрович, прекрасно зная, что ежели ей что-либо втемяшилось в голову, то она не успокоится, покуда не добьется своего. Но ничего, еще посмотрим.

— Посмотрим, — словно в пику его мыслям с иронией произнесла Каховская, прощаясь.

— Посмотрим, — с легким поклоном ответил ей Павел Петрович.

3

В этот сезон Есипов пригласил на гастроли бывшего сотоварища по любительским театральным подмосткам, ныне ведущего актера Петровского театра, ставшего к тому времени известностью, Петра Алексеевича Плавильщикова. Слава Плавильщикова как актера и драматурга гремела в обеих столицах, и авторитет его в актерской среде был непререкаем.