Инесса Ципоркина - Убийственные именины

• Название: Убийственные именины
• Автор: Инесса Ципоркина
• Жанр: Иронический детектив

Смерть именинницы во время торжества — верный способ перессорить родственников и наполнить их жизнь новым, гм, смыслом.

---

Павел Петрович тем временем подошел вплотную к племяннику и, едва стоя на ногах, пьяно усмехнулся:

— Ну, как? Дура! Я, представляешь, поскользнулся, хотел за нее схватиться, а она как взвизгнет, да как рванет! Она что, ополоумела? Думает, я на ее стародевическую честь посягаю? Эротоманка! Начиталась всякой там Камасутры, ей теперь везде сексуальные позиции мерещатся. Представляешь, клево бы я смотрелся в Веркиных объятиях… кабы трахнул старую грымзу прям на мосту! И чтоб вся деревня на бережку собралась и в ладоши хлопала! Спятить можно!

Данила слушал, кивал и похохатывал, а сам все пытался понять, что же здесь не так, в банальной, легко объяснимой ситуации: Вера Константиновна напугана воображаемым покушением, Павел Петрович крепко пьян, они не поняли друг друга и потому оба разозлены.

Ну, зачем дядюшке покушаться на безумную старую деву, а тем более в сексуальном смысле? Что за корысть ему убивать или, прости Господи, учинять над ней насилие на глазах всех местных жителей? Над бабулькой, которая ошивается в его доме каждый день вот уже лет двадцать? Он ее, старую вешалку, если бы и захотел, то не сейчас, а давным-давно, два десятилетия назад. И лет десять назад он бы мог убить и закопать Верку-зануду, чтобы не слушать ее нытья про Всесовершенного Будду, когда еще был помоложе и потемпераментней. И все-таки, все-таки…

И тут Даню осенило: от якобы едва сохраняющего вертикальное положение тела Павла Петровича не пахло перегаром. Причем совершенно. Алкогольные флюиды, исходившие от Варвариного мужа довольно часто, Данила непременно бы различил, даже слабые, поскольку дядюшка дышал ему прямо в лицо. Павлуша все еще живописал происшествие, находя новые и неожиданные оттенки сексуальных отклонений в психике соседки, давно убежавшей с воплями ужаса. "Он врет, как до него — Зинаида", — понял Данила, — "Павлуша чего-то смертельно испугался, вот ему и надо меня убедить, что он в состоянии невменяемости. Дядя не про сумасшедшую Верку мне рассказывает, он передо мной спектакль играет, как Оська вчера: я, дескать, нализался, как свинья, меня всерьез воспринимать не надо, я за себя не отвечаю. Что-то все пытаются отговориться тем, что пьяны вдребадан: Зинка — насчет вчерашнего, Павел — насчет сегодняшнего… Что же это значит, черт побери?!"

Чтобы выбраться из дурацкого положения единственного зрителя в театре одного актера, Даня взял вошедшего в образ дядюшку за локоток и повел в дом. По дороге он соответственно моменту разыгрывал роль заботливого и недогадливого племянничка, который ведет баиньки подгулявшего родственника. Павел Петрович покорно шел, бормоча про трехнутых соседок, которые принимают его за сексуального монстра, а он ну ничего подобного, он верный муж, то есть вдовец… и так далее.

Отведя дядю в спальню, Данила кинулся к другу. Вместе они что-нибудь придумают, должно же быть хоть какое-нибудь объяснение у всей этой белиберды!

Уже целый список обвиняемых: Зинаида, Алексис, Павел Петрович. Все чего-то боятся, скрывают и нервничают. Зинаида, конечно, удар держать умеет, но ведь и она пыталась ненароком узнать, нет ли у племянничка особого интереса к Варькиной кончине? Павел явно уповал на то, что Данила захочет прояснить ситуацию, а потому расскажет якобы подвыпившему дядюшке про соседкины обвинения — и тут уж дядюшка ему все растолкует как надо. И происшествие на мостике Павлуша так глупо описал именно для того, чтобы Даня ему Веркину версию объявил: ты не насильник, ты убийца. Ухохотались бы вместе над спятившей буддисткой, да и позабыли бы про нее. Алексис на Лариску почему-то смотрел, как кролик на удава (а может, как удав на кролика?). Похоже, никто в этом доме не верит в несчастный случай, кроме Гоши и Симы. А Зоя? Оська с ней беседовал добрых два часа, не рецепт именинного пирога, небось, узнавал?

На опустевшей веранде Данила увидел Иосифа. Тот полулежал в кресле и тупо разглядывал стену. Даня бросился к нему:

— Ну?! Что узнал?

Ося с усилием повернул голову и мутно посмотрел на приятеля:

— Даня…

— Ты что-нибудь узнал?

— Даня, это она.

— Кто?!

— Зоя. Она убила свою мать. Она, кажется, давно хотела от нее избавиться, и вот ей это удалось.

— Ты что, сдурел?!

— Не ори. Ты ее монолога не слышал. А слышал бы, сразу вызвал для своей сестрицы психиатрическую бригаду. У нее непреодолимая тяга к убийству. Зоя ее вынашивает с детства. Лет примерно с десяти. Она сама мне призналась.

— Что она сказала? Не тяни!

— А то, брат, и сказала: мать ее подавляла, парней отваживала, хотела сама младшую дочурку пристроить — так же, как отдала когда-то Лариску за Русланчика. Вот только выберет кого побогаче и почище. А знаешь, кто это оказался, такой чистенький? Максимыч этот, на голову ревматический! Было с чего девке закручиниться. Зоя, выходит, жила как в КПЗ. Шаг вправо, шаг влево — считается, побег. И вот Вавочка решила младшенькую из клетки выпустить. И прямо в руки этого борова, больного нарциссизмом. Можно тут спятить? То-то и оно!

— Погоди, погоди! То есть как Максимыч? Ему же к шестидесяти уже. Да и женат он, сын у него взрослый, Максим…

— Ага, он уже дедушка, внучок тоже Максик. Но этот дедулька, оказывается, года четыре, как развелся и рванул по бабам. Лысина в голову, мозги набекрень. А Варвара как узнала, положила на мужика глаз. Не для себя, для дочки. Он, дескать, золото, только промыть как следует. Варька Зое без конца повторяла: коли девушке перевалило за двадцать пять, ей не кочевряжиться надо, а брать, кого приведут. Это какая-то вязка породистой сучки в собачьем клубе!

— Селекция, как Зинка говорит. Да разве Максимыч на роль кобеля сгодится? Есть у него такая гнусная манера — баб за разные статьи хватать и сальности болтать, ну очень громко… Только зачем так надсадно демонстрировать свое, пардон, либидо, коли ты нормальный мужик? Если есть что приберечь для интимной обстановки… Максик-старший, небось, импотент давно?

— Об этом аспекте можешь тетю Варю спросить на спиритическом сеансе. Она, наверно, думала: не будет Максимыч дочурку удовлетворять, так всегда есть выход — найти себе молодого скульптора, полюбить пластическое искусство ради эротического. Дело-то не в одном Максимыче. Говорю же, Зойку мать держала на коротком поводке, а у Зои характер не мягче мамашиного, — буркнул Ося, уставясь в пространство.

— Верно, — согласился Даня, — Вон она какая стала! Вылитая Варвара, только моложе и веселее. А разве раньше она веселилась? Что-то не припомню.

— И говорит, еще в школе мечтала, чтобы мамочка погибла в автокатастрофе, а в институте просто захотелось отравить маман дихлофосом, — устало добавил Иосиф последний аргумент, — Вот, дорогой, и все. Дело закончено и пересмотру не подлежит. Зойку мы сдавать в прокуратуру не будем, ей и так несладко пришлось. Финита.

Данила в изнеможении осел на порог. "Чертовы расследования меня доконают. Чтоб я еще раз пытался узнать, кто кого убил? Да пропади оно все пропадом!" — и он бессильно закрыл глаза, привалившись к стене.

Глава 4. "Дождь грянул наконец…"

А ночью началась гроза. Уже не верилось, что хмурые небеса смилостивятся и окропят, хотя бы слегка, иссушенные лес и поле. И небо, наконец, решило вернуть долги — с лихвой. Под утро в вышине так сверкнуло и загрохотало, что все разом подскочили в своих кроватях. Потом потянулись к окнам, позевывая и сонно переговариваясь. Бело-голубые всполохи озаряли горизонт, над лесом по разбухшим от воды серо-синим тучам яростно змеились огненные хвосты. Гроза подходила все ближе. Громыхало с такой силой, как будто над самой крышей дома кто-то невидимый в плотной пелене облаков бил в гигантские тамтамы.

Аделаида, полюбившая спать в головах у Иосифа и каждую ночь вытеснявшая его с подушки, пулей метнулась через комнату к двери, распушив хвост, и стала скрестись, испуганно и жалобно завывая. Данила проснулся первым и сразу взял одуревшую кошку на руки. Потом он стал гладить трясущееся животное, приговаривая, что гроза — это совсем не страшно, что никто не даст в обиду глупую Адельку, а когда все закончится, то и жары такой уже не будет, а будет хорошо и замечательно, и прочее в том же успокоительном для кошек и детей духе. Дрожащая Аделька на руках у Дани скоро успокоилась и тоже стала всматриваться во влажную тьму за окном. Глаза Аделаиды с расширенными зрачками стали круглыми и совсем черными, и вспышки молний освещали их, словно воду двух маленьких темных озер.

Иосиф подошел к окну и встал рядом с Даней. Дождь хлестал, и не стоило высовываться наружу или романтично садиться на подоконник. С небес, точно в тропических широтах, падали уже не струи, а огромные водяные пласты, словно там, наверху, бравый пожарник опрокидывал холодную воду на измученную засухой землю целыми цистернами. Ветер трепал деревья во дворе, как резвящийся щенок — коврик в прихожей. Воздух становился все плотнее и холодней, и тут пошел град. В коротком свете молний, среди мелькающих веток и листьев, на фоне серебрящейся пелены дождя он был совсем незаметен. Но вскоре в окна стали залетать градины, огромные, с орех, и с силой ударяться об пол. Они летали по всей комнате и били больнее дробин. Пришлось вернуться в кровати и залезть под одеяла, спасаясь от обстрела.