Валентин Бочкарев - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V

• Название: Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V
• Автор: Валентин Бочкарев
• Издательство: Издание Товарищества И. Д. Сытина
• Жанр: Военное
• Год: 1911

Вниманию читающей публики предлагается замечательный 7-томник. Замечателен он тем, что будучи изданный товариществом Сытина к 100-летней годовщине войны 12-го года, обобщил знания отечественной исторической науки о самой драматичной из всех войн, которые Российская империя вела до сих пор. Замечателен тем, что над созданием его трудилась целая когорта известных и авторитетных историков: А. К. Дживелегов, Н. П. Михневич, В. И. Пичета, К. А. Военский и др.

Том пятый.

---

«В то время, как французские мародеры, — рассказывает один анекдот, — шатались еще по Бельскому уезду, несколько человек вошло в избу, где, кроме бедной старой крестьянки, никого не было. Преследуемые голодом французы тотчас начали требовать с угрозами, исковерканным русским языком хлеба и млека. Старуха поспешила им отдать свой остальной кусок хлеба, но на второе требование отвечала, что молока у ней нет, что всех коровушек и овечек ее французы отняли и порезали, что осталась у ней одна коза… „Куди коза?“ закричали французы. „Там, родные, — отвечала старуха, — на дворе, в хлеве“.-„На двор козак!“ закричали опять французы и давай Бог ноги. Они не поняли старухи и вздумали, что она толкует им о спрятавшихся козаках на дворе. Как тут не убежать!» («С. От.», 1812 г., № 4, стр. 128).

«Пленный русский офицер говорит с Наполеоном». Грав. Галактионова к роману Булгарина «П. Выжигин», Спб., 1831.

С удовольствием отмечают при случае рассказы и анекдоты верность и преданность крестьян помещикам, чье добро они охраняют от разорения (напр., крестьяне г-жи Прянишниковой, с. Володимирово, в 40 верстах от Москвы. «Сын Отеч.», 1812 г., № 10), или изображают самоотвержение дворовых людей, которые, «не щадя ничего, старались спасти своих господ от бедствий», что, по словам поэтессы Буниной, опровергает «гнусную клевету малодушных французов» и доказывает, что «мы нередко в рабах своих имеем истинных друзей» («В. Евр.», 1812 г., № 19–20); очень любопытен рассказ в «Сыне Отеч.» (1813 г., XII ч., стр. 297) о том, как оброчные крестьяне, узнав, что барин их (А. И. Д…) принужден удалиться в Нижний Н. с больной женой и не имеет там пристанища, покупают ему дом за 3.000 р., нанимают за значительную цену врача, ставят бесплатно подводы и «на обзаведение его дома после московского разорения» собираются поклониться 20.000 руб.; еще любопытнее заключение к этому рассказу: «Благочестивый русский человек скажет — вот плоды родительского семейного правления!» Просвещенный европеец отнесет поступок сей к невежеству, глупости и рабству нашего народа. Спрашивается: «кто из них прав?» «Достохвальная и неимоверная приверженность русских слуг к господам» бывает такова, что ее трудно чем-либо вознаградить: «денежное пособие и отпущение вечно на волю все было бы мало и обыкновенно; ибо сими возмездиями, а особливо последним, не всегда награждается верный слуга, но часто развратный холоп, тяготящий помещика своего», — так, по-видимому, и оставались без награды крепостные герои, эти «рабы благополучны», как они сами себя называют («С. Отеч.», 1812 г., № 3).

Укажем еще на отношение патриотического анекдота к евреям (см. «Анекдоты достопамятной войны»… С. Ушаков); таков анекдот «Человеколюбие евреев» (ч. II, стр. 106), где рассказывается о похвальных поступках лепельского еврейского общества, облегчившего русским войскам переход через Березину и ухаживавшего за ранеными; рассказчик утверждает, что евреи показали себя во время войны «истинными сынами России»: «несмотря на все ухищрения безбожного Наполеона… остались приверженными к прежнему своему правительству и в возможнейших случаях не упускали даже различных средств доказать на опыте ненависть и презрение свое к гордому и бесчеловечному утеснителю народов и искреннюю любовь к славе и благоденствию России».

Было бы долго разбирать весь пестрый анекдотический сор, чтобы после тщательной критической промывки добыть ценные зерна исторической правды, найти в нем любопытные частные черты, те малозаметные бытовые клеточки, из которых слагается живая ткань действительности; для нас анекдоты интересны не только как элементарные отражения быта и событий Отечественной войны, но и по своей несомненной связи с последующей литературой повестей и романов, относящихся к 12 г.: авторы берут отсюда иногда форму, чаще материал и даже роднятся в самом тоне повествования, в распределении, до лубочности резком, света и тени. Так, в форме художественного анекдота ведет рассказ Нестор Кукольник — «Староста Меланья» (1846 г.); как материалом пользуются анекдотами Булгарин и Загоскин, который, напр., в своем «Рославлеве» целиком перепечатывает (т. III, изд. 1831 г., стр. 295–301) апокрифическую беседу Милорадовича с Мюратом (см. «С. Отеч.», 1812 г., № IX, 99–103, и «Анекдоты достопамятной войны», ч. I, 97–102)[116].

Минуя повесть Нарежного «Александр»[117], по своему содержанию относящуюся к моменту вступления союзных войск в Париж и написанную в стиле «гимна лиро-эпического» тяжелой риторической прозой, мы подходим к двадцатым и тридцатым годам, когда в нашей литературе романтизм выкинул свое боевое знамя. У нас, как и на Западе, романтизм создавал культ не только отдельной личности, но и личности народной, того национального «я», которое творит свою историю. В художественной сфере романтизм направлял внимание не только на исключительные личности, в их наиболее интенсивных проявлениях, но и обращался к народно-поэтическим преданиям, к местному колориту, к прошлым историческим эпохам. В 1825 году Пушкин в одном черновом наброске как раз указывает на толки о народности и на попытки подойти к ней «в выборе предметов из отечественной истории». Вслед за Вальтер Скоттом исторические романы становятся модными: «В наше время тысячи романов бывают раскуплены, прочитаны и даже расхвалены, может быть, только за то, что к заглавию их прибавлено волшебное словцо: исторический» (Петр Сумароков, предисловие к повестям 1833 г.). «Московский Телеграф» (1832 г., отд. Камер-Обскура, № 8) в юмористическом «объявлении» иронизирует над этим большим спросом на исторические романы: один литератор извещает, что принимает на себя поставку всякого рода произведений, при чем в самой высокой цене ставит «оригинальный исторический роман, в 4 томах, с любовью, русскими и мужицкими фразами, множеством собственных имен… Цена 300 руб. ассигнациями».

Вполне естественно, что широкий интерес к историческому роману, в значительной степени созданный обострившимся в испытаниях Отечественной войны национальным самосознанием, направлял и романистов к этой громкой эпохе, в которую русский человек, м.-б., впервые так живо ощутил самый ход истории и впечатления от которой еще были свежи и ярки. Сначала повесть дает лишь отдельные эпизоды в рамке 12-го года: задорная поездка русского офицера во французский лагерь в гости, чтобы «умереть или пообедать» («Вечер на бивуаке», 1823 г., Марлинского) или живые батальные сцены из последних моментов Отечественной войны, когда партизанский отряд гонится по горячим следам за Наполеоном (Марлинский, «Латник»); в старом сентиментальном тоне рассказывает Погорельский (Перовский) тяжелую сердечную драму, которая разыгрывается в связи с занятием Москвы французами: Анюта остается в Москве с умирающей матерью, а ее возлюбленный Изидор отправляется в армию; вернувшись в Москву, по оставлении ее неприятелем, он находит лишь пепелище и обгорелый ствол того клена, который «осенял последнее его свидание»… («Изидор и Анюта» — «Двойник или мои вечера в Малороссии», 1828 г.). Также лишь эпизодически затрагивает 12-й год Яковлев в повести «Удивительный человек» (1831 г.), где в однообразную ткань гротесков-похождений г. Удивленьева вплетается занятие Москвы французами, пожар Москвы, действия крестьянских дружин; в своих «Рассказах лужницкого старца» (1828 г., стр. 112) тот же Яковлев мимоходом набрасывает любопытную фигуру помещика, — «наследника отцовской глупости и трехсот душ», который беззаботно гоняет зайцев в то время, «когда отечество стонет под игом новых татар, когда древняя столица наша пылает!.. И сколько этих наследников!» прибавляет автор, отмечая таким образом обычно замалчиваемое явление.

А. А. Перовский.

В 1831 году почти одновременно появились произведения двух в то время считавшихся «первыми» романистов, Булгарина и Загоскина; оба претендовали на звание русских Вальтер-Скоттов, у обоих уже было по историческому роману — Дмитрий Самозванец у одного, Юрий Милославский у другого. Теперь они, очевидцы и участники 12-го года, — правда, во враждебных станах: Булгарин в наполеоновской армии против России, Загоскин — в русской против Наполеона — подошли вместе к этому громадному историческому моменту и попытались охватить его уже не в повести, а в просторных рамках исторического романа; еще до выхода в свет, отрывки из Булгаринского «Петра Ивановича Выжигина» помещались в «Северной пчеле», а в «Телескопе» Н. И. Надеждина печатались отрывки из романа Загоскина «Рославлев или русские в 1812 г.» (напр., отрывок «Наполеон в Кремле»). Первым вышел в свет «П. И. Выжигин» Булгарина; осторожный писатель оговаривался на всякий случай в предисловии, что его роман преимущественно нравоописательный, и что война 12-го г. в нем только эпизод. С этим, однако, нельзя согласиться; на самом деле, в произведении два самостоятельных и лишь искусственно слитых течения: роман и история идут рядом, легко отделяясь друг от друга, как масло от воды; так же рядом, рука об руку, идут герой романа П. И. Выжигин и несомненный герой его исторического рассказа Наполеон. Автору не удалось сплесть в один цельный узор частную жизнь героя романа, его любовные похождения, с историческими действиями и лицами. Мы не будем долго останавливаться на собственно романической стороне произведения; достаточно сказать, что с этой стороны мы имеем пред собой типичный роман с приключениями: герой с первых же глав влюбляется в бедную девушку, затем разлучается с возлюбленной, странствует по литовским замкам, участвует в сражениях, попадает в плен, освобождается, сталкивается с самим Наполеоном, из богача становится бедняком… В это же самое время претерпевает ряд метаморфоз и возлюбленная Выжигина: несколько раз ее увозят; спасают, чтобы сейчас же опять потерять; она выходит замуж, как бы изменяя своему герою; сначала бедная сирота, неожиданно оказывается дочерью князя и богачкой, — и все эти вычуры для того, чтобы сквозь всевозможные испытания и передряги, особенно сгущенные в последней (4-й) части романа, привести героев к вожделенному концу по старому рецепту: