Федор Крюков - Новым строем

• Название: Новым строем
• Автор: Федор Крюков
• Жанр: Публицистика

Федор Дмитриевич Крюков родился 2 (14) февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского в казацкой семье.

В 1892 г. окончил Петербургский историко-филологический институт, преподавал в гимназиях Орла и Нижнего Новгорода. Статский советник.

Начал печататься в начале 1890-х «Северном Вестнике», долгие годы был членом редколлегии «Русского Богатства» (журнал В.Г. Короленко). Выпустил сборники: «Казацкие мотивы. Очерки и рассказы» (СПб., 1907), «Рассказы» (СПб., 1910).

Его прозу ценили Горький и Короленко, его при жизни называли «Гомером казачества».

В 1906 г. избран в Первую Государственную думу от донского казачества, был близок к фракции трудовиков. За подписание Выборгского воззвания отбывал тюремное заключение в «Крестах» (1909).

На фронтах Первой мировой войны был санитаром отряда Государственной Думы и фронтовым корреспондентом.

В 1917 вернулся на Дон, избран секретарем Войскового Круга (Донского парламента). Один из идеологов Белого движения. Редактор правительственного печатного органа «Донские Ведомости». По официальной, но ничем не подтвержденной версии, весной 1920 умер от тифа в одной из кубанских станиц во время отступления белых к Новороссийску, по другой, также неподтвержденной, схвачен и расстрелян красными.

С начала 1910-х работал над романом о казачьей жизни. На сегодняшний день выявлено несколько сотен параллелей прозы Крюкова с «Тихим Доном» Шолохова. См. об этом подробнее:

---

— Это ничего, — отвечает медлительный, мягкий голос. — Я вот кипяточку разжился — раб Божий Василий помог, — сейчас мы чайку. Жаль вот хлебца нет белого… ситничка, иными словами…

— Есть, батюшка, — отзывается из коридора новый голос, несомненно, принадлежащий проводнику с татарскими усами, рабу Божию Василию.

— Ой ли?

— Шикарный даже хлеб — белый калач… Черствый немножко. Саратовский…

— Давай сюда, милый! — радостно восклицает батюшка. — Вся благодать из Саратова…

— Мерси, товарищ! — весело говорит баритон. — Саратовский? Превосходно!

— Вся благодать из Саратова, — повторяет батюшка и прибавляет: — Прежде у одних министров были товарищи, а теперь сами министры стали товарищами…

Как бы подтверждая и скорбно сочувствуя, проводник говорит на это:

— По правде сказать, неаккуратно делает масса. Я сам — солдат. Но видать, что мало образованы. Неприятно смотреть. Деспотизм сбросили с шеи — это хорошо, но предпочтение все-таки отдавай… А он непременно норовит сунуть да толкнуть человека в чистой одежде…

— Заповедь у них первая: «Дай проходящему лорду в морду», — говорит баритон.

— Так точно, — смеется проводник.

Вздыхает громко кто-то, может быть, батюшка. И звонким-звонким альтом врывается неожиданно, у самой двери моего купе, детский голос:

— Га-зет, журналов!..

— Веселый журнал есть какой-нибудь? — спрашивает баритон.

— «Огонек» есть… «Вечерняя биржа»…

— Это что за веселье!

Голос батюшки деловито спрашивает:

— А почем «Огонек»?

— Двадцать копеек.

— Мм… у-гу!..

— Не желаете?

— Горяч больно.

— Из книг не желаете ли? «Дама с темперамéнтом»…

— С темперамéнтом? — переспрашивает баритон, делая ударение так же, как и малец, у которого звучит это довольно забавно.

— Бебутовой — «Дама с темперамéнтом», — звенит бойкий альт, — очень хорошо ее книги идут. Вот Фонвизина — «Свободная женщина»… Данилевский есть. Тут вот есть слово Мясников, то вы читайте — это Мясоедов…

— Гм… Откуда тебе это известно?

— Уж это верно! А вот книга про Сухомлинова, есть про банкира Рубинштейна — не знаю, жив он, нет ли… «Народная революция»… «Акафист Распутину»…

Мелким, звонким бисером сыпал детский голос слова такие забавные в детских устах, и в бойком потоке этих слов вставало смутное отражение жизни с пыльной паутиной у потолка и мусором на первом плане. «Дама с темперамéнтом», Мясоедов, революция, стихи о Распутине — в пухлом клубке герои и толпа, вкус, спрос и предложение, наследие старого и новое творчество, наспех пекущее нечто пакостное и ничтожное… Было что-то до боли обидное в этом обилии мусора и отсутствии чего-нибудь серьезного, ценного, достойного внимания…

— Ну, значит, берем «Даму с темперамéнтом» — сколько за нее?

— Два рублика.

— Од-на-ко… Обдираешь ты, брат…

— Да много ль мне и нажить-то придется? Всего двадцать копеек. По гривеннику с рубля.

— А много ль ты меня убеждал-то? Две минуты каких-нибудь? Кабы мне за две минуты по двугривенному платили, я бы и службу бросил…

Нас двинули наконец. В шуме колес утонули голоса, и «Дама с темперамéнтом», и Сухомлинов. Я заблаговременно взобрался на верхнюю полку и приготовился к защите своей позиции от сограждан.

Штурм был бешеный до слепоты, все сшибающий и сокрушительный, с криком, визгом, увещаниями и руганью, скорбно-гражданскими воплями и знакомыми словечками из старого российского лексикона. Опрятный, чистенький вагон мгновенно налился взмокшими от пота человеческими телами, загромоздился чемоданами, корзинами, солдатскими сундучками и сумками. И когда все входы и выходы были закупорены, густой запах — тот особый запах, в котором аромат солдатских сапог, шаровар и шинелей оригинально сочетается с запахом одеколона, колбасы с чесноком и светильного газа, — ласково затуманил сознание и окунул душу в мутный, фантастический полусон-полубред…

«Не упускайте из виду, говорит, укрепляйте свободу здесь…»

Я чувствую, что этот тусклый голос жует где-то внизу, в кучке сидящих на полу серых фигур, но почему он толчется у меня над самой душой вместе с едким запахом мерзкой папиросы?

«Ваше, говорит, дело быть здесь, а там и без вас много. Укреплять свободу… защищать свободу»…

Свобода… свобода… свобода…

Перекидывают диковинное это слово сейчас пестрые голоса, густые и топкие, хриплые, гнусавые и детски-ясные, ленивые и нервные, вокруг теснота, смрад, бестолковый гам пререканий, споров, пустословия — и все же чудесно звучит оно, значительное, широкое, как мир…

Примечания

1

В более раннем журнальном варианте статья назвалась «Новое. Впечатления делегата от станицы» («Русское Богатство». 1917 № 4–5, 6–7), отсутствуют пять начальных абзацев, деление на главы не совпадает с газетным вариантом и статья не имеет окончания — из-за прекращения издания журнала. В газете опущены две главы.

Тексты — за редкими исключениями, которые оговариваются, — приводится по газетному варианту.

2

Д.И. Иловайский (1832–1920) — автор учебников по русской и всеобщей истории, по которым учились с 1860-х годов в российских гимназиях.

3

Бурхан — калмыцкий, монгольский идол, большей частью литый из меди или серебра.…(Даль).

4

Имеется в виду уездный заседатель или дворянский заседатель, должность нижнего земского суда в царской России.

5

В журнальном варианте далее следует фраза: Станичные представители «старого режима» были несравненно грамотнее. Они были и интеллигентнее.

6

Далее в газетном варианте статьи «Новым строем» пропущены главы [III–IV] журнального варианта (там статья называлась «Новое»). Они воспроизводятся нами ниже, в конце статьи, как приложение. На их место автор подвинул главы, следовавшие за ними, значившиеся как [V–VI], снабдив их новыми подзаголовками. В газетный текст были добавлены и новые главы V–VI, в журнале отсутствовавшие.

7

Разводы — здесь ‘разговоры’, ср.: Разводить талды-ялды — говорить вздор (ДС).

8

В журнальном варианте после слов ленинцы было прибавлено еще: с… дети.

9

В журнальном варианте вместо этого слова было: социалистический.

10

В журнальном варианте на этом месте было: горькое жаление.

11

В журнальном вариант вместо этого: 83-го Самурского полка. (В газете название полка, видимо, изъято цензурой.)

12

Из стихотворения А.В. Кольцова «Песня пахаря» (26 ноября 1831):

Весело на пашне.
Ну, тащися, сивка!
Я сам-друг с тобою,
Слуга и хозяин.

13

Н. С. Чхеидзе (1864–1926) — один из лидеров партии меньшевиков. В 1917 председатель Петросовета, ВЦИК. После революции в эмиграции. Кн. Г. Е. Львов  (1861–1925) — политический и общественный деятель, председатель Союза земств и городов в годы войны. Министр-председатель Временного правительства первых составов.